После развода. Отголоски любви

Глава 23

Александр

Свежий воздух пахнет мнимой свободой. Резкий, холодный, он обжигает легкие, но это сладкое жжение. Я делаю глубокий вдох, расправляю плечи, чувствуя, как затекшие мышцы спины ноют после часов, проведенных в душном кабинете следователя. Адвокат, дорогой, чертовски хороший, идет рядом, невозмутимо щелкая замком своего портфеля.

— Не волнуйтесь, Александр Савельевич, — говорит он слащавым голосом. — Все формальности улажены, залог внесен. Следствие, разумеется, пойдет своим чередом, но, уверяю вас, наша позиция более чем сильна. Истеричные заявления без серьезных доказательств — хлипкая основа для обвинения. Пока вы абсолютно свободны. Единственное, настоятельно рекомендую не нарушать условий и не приближаться к бывшей жене. Не давайте им ни малейшего повода.

Киваю, сжимая кулаки в карманах пальто. Мила. Эта сумасшедшая ведьма. Как она посмела выставить меня каким-то монстром и написать заявление? Она совсем спятила. Решила, что может играть против меня и выиграть? Глупая, наивная дура.

— Спасибо, Дмитрий Олегович, — отвечаю ему, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и благодарно, а не выдавал кипящую внутри ярость. — Я ценю вашу оперативность. Без вас эта бюрократическая машина могла бы перемолоть кого угодно. Держите меня в курсе любого движения по делу.

Он кивает мне, и мы расходимся. Сажусь в свою машину, захлопываю дверь так, что стекла дребезжат. от злости бью ладонью по рулю раз за разом, пока ладонь не начинает гореть.

Она…

Она просто…

Слова застревают в горле, сдавленные бешенством. Я представляю ее лицо, испуганное, заплаканное, когда она ставила свою жалкую подпись на том листке, или же наоборот, торжествующее и надменно.

Она пожалеет об этом.

Очень скоро пожалеет.

Но сначала нужно сделать ход конем. Я без сожаления использую главную пешку на этой доске. Злату.

Адвокат запретил приближаться только к гадине Миле, но не к дочери.

срываюсь с места моментально и со свистом и очень быстро доезжаю до школы.

Дети выбегают на улицу, галдят, смеются, радуются внезапно выглянувшему солнцу. я же стою в стороне, прислонившись к ограде, и жду. Проходит буквально пятнадцать минут, и вот она, моя девочка, идет, опустив голову, в наушниках, вся в себе, несчастная и одинокая. Как и должна быть без меня.

Такой должна была быть и Мила.

— Злата! Дочка! — зову ее.

Она вздрагивает, поднимает голову, и на ее лице сначала мелькает радость, чистая, неподдельная, а следом растерянность и страх. Она озирается по сторонам, будто боясь, что ее увидят со мной, или наоборот, хочет чтобы увидели и отстали от “сиротки”.

— Папа? Это правда ты? Что ты здесь делаешь? Мама… мама вчера вся в слезах была, говорила, что тебя… что тебя арестуют…

— Забрали? — перебиваю ее, делая горькое, усталое, многое повидавшее лицо. — Да, золотце, ненадолго забрали. Благодаря твоей маме. Она написала на меня заявление. Представляешь? Оказалось, достаточно просто чего-то нафантазировать и прийти в полицию, чтобы попытаться посадить отца собственной дочери. Она хочет разлучить нас навсегда. Видимо, ей так спокойнее.

Глаза Златы расширяются от ужаса и непонимания. Она качает головой, отказываясь верить.

— Нет… Этого не может быть… За что? Что ты такого сделал? Она не могла просто так…

— А кто ее знает, что у нее в голове творится? — развожу руками, изображая полное недоумение и обиду. — Она ненавидит меня за то, что я хочу нам всем только добра. За то, что хочу, чтобы у тебя был отец, чтобы мы были семьей. Она готова разрушить все, перевернуть все с ног на голову, лишь бы я не был рядом с тобой. Это какая-то болезнь.

Злата смотрит на меня, и я вижу, как в ее глазах борются любовь ко мне и привитое матерью недоверие. Но я знаю, что перевесит.

— Пап, я… я не знала, что все так серьезно… Я просто не понимаю, что на нее нашло. Не злись на меня только из-за нее, — она умоляюще смотрит мне в глаза и боится прикоснутся, хотя тянет руки.

— Я на тебя не злюсь, золотце. И никогда не винил. Ты здесь ни при чем, ты мой самый родной человек. Это все… это все ее вина. Ее больное воображение, ее желание мне отомстить любой ценой, даже ценой твоего спокойствия. Она не думает о том, что этим вредит в первую очередь тебе.

Злата молчит, глотая слезы, и я вижу, как семя сомнения уже дало росток.

Идеально.

— Я поговорю с ней, — вдруг решительно говорит она, поднимая подбородок с тем упрямством, что она унаследовала от меня. — Я все ей объясню. Я заставлю ее понять, что она не права. Она должна забрать это заявление! Она должна отстать от тебя!

Я мягко качаю головой, изображая отеческую заботу и мудрость.

— Нет, детка. Не надо. Ты только настроишь ее против себя, она начнет тебя во всем винить, это будет еще один скандал. С ней сейчас не договориться, она в каком-то своем состоянии, она неадекватна. Я сам со всем разберусь, уже нашел хорошего адвоката. Но знаешь, пока все это улаживается, у меня к тебе есть одно предложение, чтобы тебя оградить от всей этой грязи.

— Какое предложение, пап? — она смотрит на меня с надеждой и любопытством.

— Пока мама на работе, — начинаю осторожно, следя за ее эмоциями. — Почему бы тебе не собрать самые необходимые вещи и не уехать отсюда прямо сейчас к бабушке? Там тебя никто не тронет, там тихо, спокойно и безопасно. Там твой маленький брат, он уже подрос. Я ему про тебя рассказывал, и парень заочно скучает по тебе.

Она замирает. вижу, как в ее голове проносятся прошлая жизнь, комфорт, богатство, статус, уверенность в завтрашнем дне. Все, что она потеряла из-за упрямства и эгоизма матери.

— Ты будешь в тепле, в спокойной и комфортной обстановке. В своей старой комнате, с твоими вещами. Мы сможем перевести тебя назад в твою старую школу, к твоим подругам. Ты сможешь забыть весь этот кошмар и просто жить.

— Но мама, — она запинается, ища оправдание собственном решению. — Она будет волноваться, поднимет на уши всю полицию и тебя… Нет, я не могу так тебя подставить.

— А она разве волновалась о тебе, когда ломала тебе жизнь? — тут же парирую ей, и голос становится жестче и холоднее, — она разве думала о твоих чувствах, когда тайком от всех родила этого мальчишку и увезла тебя в эту богом забытую дыру, оторвав от всего, что ты любила?

Вот так, ведется. Вот что значит девчонка мелкая, наивная. Вот что значит задел нужные струны души.

— Нет, Злата. Она думала только о себе. Всегда думала только о себе и своих обидах. Ты хочешь остаться здесь, в этом захолустье, с матерью-истеричкой, которая в любой момент может устроить новый спектакль и снова все испортить? Или ты хочешь вернуться к нормальной, полноценной жизни? К жизни, которую ты по-настоящему заслуживаешь? Без скандалов, без слез, без унижений.

Я вижу, как сопротивление в ней тает на глазах. Ей нравится то, что я ей предлагаю. Роскошь. Стабильность. Порядок. Ее старый, привычный мир.

— Бабушка, — тихо продолжает уже почти сдавшись. — Она будет рада мне? После всего…

— Конечно, будет рада! — уверенно и тепло говорю ей. — Она же бабушка! Она скучает по тебе каждый день, постоянно звонит и спрашивает о тебе. Мы все скучаем. Там тебя ждет настоящая семья, которая тебя ценит, любит и хочет о тебе заботиться.

Она еще секунду смотрит себе под ноги, будто проверяя, не разверзнется ли земля, потом поднимает на меня решительный, почти взрослый взгляд.

— Хорошо. Я поеду.

Тихое, сладкое торжество разливается по жилам, гася ярость. Я улыбаюсь ей самой любящей, отеческой улыбкой, какой умею, но это все неправда, всего лишь роль.

— Умница. Я знал, что ты у меня умная девочка и все правильно поймешь. Тогда поехали.

Все идет по плану. Очень скоро Мила поймет, с кем связалась. Очень скоро она останется совсем одна.

Со своим решением, своим никому не нужным сыном и своими бесполезными бумажками, которые ей ничем не помогут.