Мила
Ровно в назначенное время раздается настойчивый звонок в дверь. Я делаю глубокий вдох, машинально провожу рукой по волосам и тянусь открыть дверь. Внутренне готовлюсь к роли риелтора показать квартиру незнакомцам, которые будут бесцеремонно оценивать каждый квадратный метр моего бывшего счастья, заглядывать в шкафы и обсуждать стоимость метража.
Я две недели ждала хоть одного покупателя, но все, кто писали или звонили, говорили, что цена завышена, и вот спустя три часа, как я понизила цену до ужасно низкой, позвонила девушка и договорилась о встрече.
Деньги мне сейчас нужны, поэтому, как бы ни хотелось продать все дороже, не могу упускать такой шанс.
Но когда дверь распахивается, я тянусь рукой к сердцу, стараясь унять внезапную колющую боль в сердце, и плевать мне, что оно не может болеть, ведь на пороге стоят они. Саша и она. Та самая девушка, чей округлый, уже давно заметен под одеждой. Она цепко держит бывшего мужа под руку, словно боится, что он уйдет или передумает.
Несколько секунд я просто молчу, не в силах вымолвить ни слова, пока мозг с трудом переваривает этот новый, изощренный удар. Он отказывается верить в то, что видит.
— Что ты забыл в моей квартире, Саша? — наконец выдавливаю из себя. — Ты ведь мне ее «великодушно» оставил, помнишь же свои слова? У меня буквально через пять минут назначена встреча, должны прийти потенциальные покупатели. Ваш визит крайне… некстати.
Девушка улыбается во все тридцать два. Ее улыбка сладкая, ядовитая, полная безраздельного торжества надо мной. Господи, да что я ей сделала?
— О, мы прекрасно осведомлены о вашей встрече, Мила Александровна, — говорит мягким, довольно певучим голосом, в котором явно слышится издевка. Еще и на «вы» обращается, показывая разницу в возрасте. Еле сдерживаюсь, чтобы не спросить, Саше она тоже выкает? — Это я звонила вам и договаривалась о просмотре на это время.
Меня будто ледяной водой с головы до ног обливают. Я перевожу взгляд на Сашу, ища в его глазах хоть тень смущения, хоть каплю стыда, но он смотрит на меня спокойно, даже с легкой досадой, будто я несмышленый ребенок, не понимающий его гениальных и сложных планов.
— Мы приняли решение купить эту квартиру, — продолжает она, и ее взгляд скользит по моей прихожей оценивающе, собственнически, будто она уже мысленно переставляет здесь мебель. — Мне она безумно нравится, такая уютная, обжитая. А из вашей спальни просто шикарный, божественный вид открывается. Мы его оба невероятно любим.
И тут до меня доходит смысл ее слов, смыл ее выбора, вернее причина. Он приводит ее сюда. Они были здесь. В моем доме. В моей постели.
Пока я варила эти чертовы вареники или наивно ждала его с работы, волнуясь и подогревая ужин, они… наслаждаются «божественным видом» из моего окна. Меня трясет от внезапного приступа, что на мгновение даже темнеет в глазах. Хорошо стою рядом со спиной, если что можно опереться.
— Нет, — коротко отвечаю, мотая головой. — Нет. Я не продам вам эту квартиру. Ни за что. Ни за какие деньги.
Саша тяжело, театрально вздыхает.
— Мила, не спеши и не пори горячку. Включи голову, я тебя очень прошу. Без крыши над головой я тебя в любом случае не оставлю, ты знаешь мои принципы. Я просто хочу купить именно эту квартиру, и я готов заплатить за нее хорошую, реальную, рыночную цену, а не ту заниженную сумму, по которой ты в отчаянии выставила ее. Это очень выгодное для тебя предложение, ты должна это понимать.
— Мне не нужна твоя милость! — отфыркиваясь, говорю ему, но он недовольно поджимает губы. — И мне не нужны твои подачки! Убирайтесь отсюда. Оба. Немедленно.
— Ну что ты сразу истерить начинаешь? — он делает шаг вперед, пытаясь пройти вглубь квартиры, но я резко отступаю, преграждая ему путь. — Хорошо. Давай попробуем по-другому, я пойду тебе навстречу. Ты выбираешь себе любую другую квартиру, в любом районе города, которую сама посчитаешь подходящей, и я ее покупаю, а эту ты просто тихо и спокойно переоформляешь на меня. Все расходы я беру на себя.
Каждая его фраза, каждое это «разумное» и «взвешенное» предложение бьет по мне больнее предыдущего. Он торгуется, торгуется за наше прошлое, за стены, которые помнят первый шаг нашей дочери, за потолок, под которым мы когда-то строили планы.
— Знаешь, Саша, — смотрю ему прямо в глаза, стараясь не моргать, чтобы пересмотреть его. — Ни один из твоих «вариантов» меня не устраивает. Ни этот, ни предыдущий. Никакой. Вам стоит забыть об этом «гнездышке» и пойти найти что-то свое. Начать с чистого листа свою историю, как мы с тобой когда-то.
Любовница, которая уже не любовница не выдерживает. Ее сладкая, напускная улыбка сползает, показывая настоящее раздражение и злость.
— Вы вообще понимаете, что говорите и с кем разговариваете? Мы покупатели, готовые заплатить вам живые деньги, прямо здесь и сейчас, безо всяких ипотек и проволочек! Вы не имеете морального права так с нами разговаривать и отказываться! Это же… это просто смехотворные, детские обиды в вас говорят! Вы сами себя сознательно лишаете огромной суммы из-за каких-то дурацких сантиментов!
Я смотрю на нее, на ее юное, наглое, не знающее потерь лицо, на ее живот, в котором копится моя собственная погибшая мечта, и мне вдруг становится ее искренне, почти болезненно жаль.
Такую глупую.
Такую слепую.
Такую временную.
— Поверьте, не все в этой жизни можно измерить деньгами, — тихо, но очень четко говорю, чеканя каждое слово. — Я абсолютно уверена, что вы без труда сможете найти себе другое, не менее достойное жилье. А не… донашивать чужое, обжитое.
Она открывает рот, чтобы сказать что-то против, но слова, видимо, застревают у нее в горле, не находя достойного аргумента против такой, неведомой ей логики. Она лишь фыркает и резко, почти грубо тычет локтем Сашу в бок, требуя, чтобы он немедленно вмешался и поставил меня на место.
Я же наблюдаю за этим мелким, унизительным жестом, и последние остатки каких-либо сомнений или призрачной надежды испаряются без следа.
Прохожу мимо них и широко, до упора распахиваю дверь.
— Я сказала все, что хотела. Уходите. И запомните раз и навсегда, у вас просто не хватит денег, чтобы я продала эту квартиру именно вам.
Любовница вылетает первой, зыркая на меня так, что мурашки по коже, Саша же стоит еще секунду, глядя на меня с каким-то странным, не то жалостливым, не то брезгливым выражением лица.
— Ты окончательно и бесповоротно тронулась головой, Мила, — бросает уходя. — Жаль.
Мне тоже жаль, что он такая сволочь. Я захлопываю дверь, поворачиваю ключ, защелкиваю ночной замок и прислоняюсь спиной к холодной деревянной поверхности.
Сердце бешено колотится, в висках стучит, отдаваясь в ушах, но внутри, сквозь всю эту боль, мерзость и унижение, пробивается странное, горькое, но чистое и твердое чувство, что я защищаю свое.
Единственное, что осталось.