Прощальные слова

Глава 12

Эмма

У меня дрожат руки, и я чувствую себя эмоционально истощенной, закрывая дневник. Я не могу вымолвить ни слова, тупо пялюсь в темноту парковки, пока мимо не проносится машина скорой помощи, подъезжая к аварийным дверям. Мигающие фары заставляют меня сфокусировать взгляд, и я возвращаюсь к реальности, понимая, что не одна.

Джексон нежно поднимает мою руку с колен и переплетает свои теплые пальцы с моими.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Не знаю. — По правде говоря, я озадачена. — Я просто в шоке.

— Ты не знала ничего из этого?

— Нет.

— Теперь понятно, почему твоя бабушка рассказывала мне, как правильно установить кардиостимулятор, — с намеком на смех говорит он.

— О чем ты? — не поняла я.

— Я полагаю, она должна была стать врачом или медсестрой.

— Нет, не стала. После эмиграции бабушка работала в международной службе Красного Креста, вплоть до смерти моего дедушки десять лет назад.

— Ого, — удивляется Джексон. — Похоже, она знает много медицинской информации.

— И еще кое-что, о чем я никогда не догадывалась.

— Она никогда не рассказывала о твоем прадедушке? — спрашивает Джексон.

Я зажимаю кончик большого пальца между зубами и качаю головой. Я думала, что знаю бабулю.

— Вероятно, это не то, что она хотела бы помнить, — рассуждает Джексон. — Люди, пережившие травму, иногда блокируют воспоминания, даже не прилагая к этому усилий.

— Однако все это время дневник лежал у нее под кроватью.

— Думаю, у тебя еще будет шанс поговорить с ней о прошлом, — сжимая мою руку, говорит он, и его лицо озаряет небольшая улыбка.

— Да, очень на это надеюсь. — Я отвечаю ему долгим вздохом.

— Может, это странно, что я хочу услышать больше? Никто никогда не говорит об этой части истории, и я сильно заинтригован, — добавляет Джексон.

— Я не думаю, что это странно. Мне льстит твой интерес, и приятно, что есть с кем этим поделиться, — признаюсь я ему. — Многое нужно переварить и осмыслить.

Джексон смотрит на время на приборной панели, и я тоже бросаю туда взгляд. Сколько уже сейчас?

— Видимо, ты медленно читаешь, — шутит он.

— А у меня такое ощущение, что все слова я пропускаю через себя. — Как будто вынуждена останавливаться и впитывать каждый факт, чтобы напомнить себе, что читаю правдивую историю.

— Сомневаюсь, что кому-то из нас удастся сегодня выспаться, но, думаю, ничего страшного.

— Прости меня, — говорю я, чувствуя себя виноватой за то, что не даю ему спать. Джексону нужен отдых, чтобы выполнять свою работу.

— Я думаю, Чарли был хорошим парнем, — произносит он. — По идее, он должен быть плохим парнем, но на самом деле я не думаю, что он такой. Мы всегда считаем всех нацистов злыми, но, похоже, были молодые немецкие мужчины, которых заставляли служить против их желания.

— Наверное, мы это еще поймем. — Я не знаю, почему мое сердце бешено колотится, а ладони липкие. Может быть, из-за Джексона, а может быть, потому, что я только что прочитала самый страшный и печальный рассказ о том, что случилось с человеком, которого я люблю. В любом случае я слишком вымотана физически и эмоционально, чтобы анализировать свои чувства сейчас.

— Ну, я все-таки должна дать тебе поспать, — говорю Джексону.

— Надо постараться выкроить хотя бы пару часов, наверное.

Я кладу дневник обратно в сумку и открываю дверь. Джексон в это время уже успевает обойти машину и встретить меня у пассажирской двери.

— Где твоя машина? — спрашивает он.

Я показываю в конец ряда.

— Вон там.

— Я провожу тебя. Ночью на этой парковке может быть неспокойно.

Пока мы идем бок о бок, мои нервы на взводе. Джексон слишком идеален. Таких вечеров, как сегодня, в реальной жизни не бывает

— Это здесь, — говорю я ему.

Отпираю джип брелоком, и фары дважды мигают.

— Значит, увидимся завтра?

— Я буду здесь весь день, — отзывается он. Как же неловко. У меня только что было первое свидание с врачом, который лечит мою бабушкой. Ему не так-то просто избегать меня сейчас, даже если я ему неинтересна. Как я могла подумать, что это хорошая идея? Я совсем забыла, что такое встречаться с новым парнем.

Джексон почесывает затылок, глядя в небо, и мне хочется понять, что творится у него в голове. Тянусь к двери, открываю ее и делаю шаг к сиденью, чтобы бросить сумку внутрь. Наверное, происходи это на экране, зритель мог бы взять миску попкорна и посмеяться над неловкой сценой из школьного драматического фильма.

— Ладно, я могу держать себя в руках. Извини. Мне просто нужно на секундочку переключить внимание. Не хочу сделать что-то не то, тем более что прекрасно знаю, какой у тебя был тяжелый день. — Сбитая с толку тем, что Джексон пытается сказать, я прекращаю попытки понять, когда он делает шаг вперед и обнимает меня. — Но ведь обнять тебя можно, правда?

— Объятия будут более чем кстати. — Я нуждалась в объятиях весь день. Это единственное, что мне требовалось сегодня… ну, кроме свидания с великолепным доктором. Я приподнимаюсь на носочках, чтобы дотянуться руками до его шеи. — Еще раз спасибо тебе за все, — благодарю я.

— Эмма, ты так хорошо пахнешь, что если я не отпущу тебя прямо сейчас, то, возможно, не смогу остановиться на одних только объятиях, — шепчет Джексон мне на ухо.

Я тоже не хочу его отпускать. Мне приятно находиться в его объятиях. Я и не знала, что это может быть так.

— Я не хочу торопиться, поскольку в прошлых отношениях не было ничего хорошего. — Не могу поверить, что я только что это сказала — слова сами собой слетели с языка. Обычно я не так откровенна с мужчинами, но Джексон обладает удивительным обаянием, перед которым не могу устоять.

— Поскольку это первое свидание, — мягко замечает он, — считаю, что нарушать правила так скоро — плохая примета.

— Правила? — я смеюсь.

— Правила знакомства — ну, знаешь, никаких поцелуев на первом свидании, никаких разговоров о браке, детях, бывших и так далее. — Он объясняет это так, как будто существует какая-то широко известная книга об основных этапах знакомства. Может быть, она и есть, но я ее не читала. Многое бы изменилось в моей жизни.

— Не знала, что существуют правила свиданий, — признаюсь я, все еще держась за его шею. — Мы уже нарушили несколько из них. — Бывшие — бич нашего существования, подумалось мне.

— О да, их много, но только если ты ищешь чего-то большего, чем просто свидание, понимаешь?

— Так что, я должна обидеться или наоборот, быть польщена тем, что не похожа на девушку на одну ночь? — Мне кажется, я только что создала впечатление легкомысленной особы, хотя на самом деле это не так.

— Я тоже не из тех, кто встречается с девушками на одну ночь, так что, конечно, польщена. — Он отстраняется и смотрит на меня сверху вниз. Убирает руку с моей спины и мягко касается щеки. — Я на самом деле прекрасно провел сегодняшний вечер. Мне бы хотелось встретиться с тобой снова… и не только в больнице.

— И я этого хочу, — отвечаю ему, стараясь не показаться слишком увлеченной, поскольку знаю, что мужчины любят азарт погони. Во всяком случае, именно об этом мне бесчисленное количество раз твердила бабушка: «никогда не нужно слишком облегчать жизнь мужчине».

— Как насчет пятницы? Ужин и скучный фильм, может быть?

— Скучный фильм? — переспрашиваю я.

— Да, скучный фильм, — повторяет Джексон. Он отходит, открывает мою дверь шире. — Поезжай осторожно и извинись за меня перед своей мамой. Я знаю, она не хотела, чтобы ты возвращалась домой слишком поздно. — Он быстро подмигивает мне, когда я сажусь на сиденье.

— Дом моей мамы, — бормочу я себе под нос.

— Она любит тебя. В этом нет ничего плохого. Я бы тоже за тебя переживал, если бы ты принадлежала мне.

Не уверена, что мне удастся проскользнуть незамеченной в три тридцать утра, но я собираюсь разыграть невинность, надеясь избежать нежелательного допроса о «свидании». На цыпочках в носках пробираюсь по ковровому покрытию в коридор и иду на кухню, стараясь не разбудить маму, если она еще спит. Но она стоит у плиты в халате и что-то готовит.

— Что ты делаешь? — недоуменно спрашиваю я.

— Обычно мне уже не для кого готовить завтрак, так что, когда в Риме…

— Готовишь блинчики?

— Ой, помолчи, — отмахивается она. — Ну-у-у? Что ты собираешься мне рассказать?

— Ох, мам, — хнычу я. — Я правда не хочу говорить об этом. Мне так хочется оставить все при себе и предаваться мечтам в одиночестве.

Лопатка падает на стойку, и мама поворачивается ко мне лицом, держась за раковину позади себя.

— Все прошло прекрасно? — спрашивает она взволнованно.

— Да, а теперь хватит. — Я не могу отделаться от мысли, что, по крайней мере, разговор о моем свидании дает маме возможность сосредоточиться на чем-то еще, кроме здоровья бабушки.

— Нет, нет, нет, нет, мне нужно больше. Мне нужно что-нибудь, пожалуйста! — умоляет она. — Он хочет остепениться и завести детей?

— Да ладно, мам. Так вот как ты добилась папы?

— Это низко, — огрызается она в ответ, сузив на меня глаза.

— А если серьезно, неужели думаешь, я стану спрашивать Джексона, не хочет ли он остепениться и завести детей, на первом свидании, которое никто из нас не назначал?

— В тридцать один год? Да, я думаю, это важно.

— Ты бредишь, — тяжело вздыхая, говорю я ей.

— И не замужем, — напоминает она мне.

— Видишь? Может быть, если бы ты сбавила обороты, тоже нашла бы кого-нибудь.

— Ты зануда, — сообщает она мне.

— Вся в тебя, — улыбаюсь я.

— Это точно. — Она подбегает ко мне и обхватывает за шею, а затем покрывает лоб влажными поцелуями. — Иди, начни готовить кофе. Он нам нужен.

— Я собираюсь после завтрака отправиться в больницу, чтобы проведать бабушку, прежде чем мне придется отсиживать задницу в «Старбакс» и доделывать все свои дела. Если хочешь, я могу встретиться с тобой в больнице после того, как ты закончишь работу, и принести нам ужин или что-нибудь еще, — предлагаю я ей.

— Это было бы прекрасно, милая. Спасибо.

Мама накладывает блинчики и ставит их на середину кухонного стола.

— Так он тебя поцеловал?

Я роняю голову на руки.

— Мама, прекрати.

— Ну же, мне нужна хотя бы крупица информации.

— Нет.

— После всего, что я для тебя сделала, не бросишь мне маленькую, крошечную, ничтожную косточку, чтобы я могла прожить день. Я так переживаю из-за бабушки. Просто дай мне повод улыбнуться.

— Мамы обычно не радуются, когда их дочери целуются с мужчинами.

— Мамы, которые хотят, чтобы их дочери остепенились и подарили внуков, очень даже.

— Ты говоришь как сумасшедшая, — заявляю я ей.

— Нет, я просто хочу для своей дочери самого лучшего. И в этом разница.

— Я только вчера рассталась с Майком, ты что, забыла? Я не собиралась прыгать в постель к кому-то через шесть часов.

— Ладно, послушай. Я не жду, что ты прыгнешь к кому-то в постель. Я просто спросила, целовалась ли ты. О боже, так вот почему тебя не было дома до трех тридцати?

— Серьезно? Ты до последнего ждала и не позвонила мне?

— Пожалуйста, — говорит она так, словно делает одолжение, не преследуя свою тридцатиоднолетнюю дочь.

— Спасибо, мам. Приятно знать, что ты доверяешь мне после стольких лет. — Закатываю глаза, чтобы она поняла, что это сарказм.

— Сделай мне одолжение, убедись, что он проверяется, прежде чем вы займетесь всякими интимными штуками. — Интимные штуки. Мы уже дошли до этого. Как весело.

— Да, мама.

— Не могу дождаться, когда увижу его позже, — шевеля бровями, говорит она.

— Звучит немного странно, не находишь? Стоит ли так радоваться встрече с врачом своей матери.

— Эмма, он может стать моим будущим зятем. Почему бы мне не радоваться встрече с ним?

Я откусываю от блинчика, переваривая ее словам, прежде чем опустить вилку на стеклянную тарелку.

— Мам, я понимаю, что ты сейчас вроде как шутишь, но лучше не говори ему ничего подобного. Серьезно, это отпугнет любого парня.

— Не знаю. Он, похоже, из тех, кто женится. Врач всегда хочет иметь хорошую жену, к которой можно вернуться домой, — улыбается она.

— Да, в твоих мечтах, или в сериалах… ох, ладно… в общем, одно и то же.

— Важно, чтобы Джексон знал, что ему рады. Некоторых мужчин отпугивают семьи, и я бы не хотела, чтобы так произошло. Я никогда не прощу себе, если посчитаю, что могла бы сделать больше для того, чтобы он чувствовал себя желанным гостем.

— Одно свидание. Я сходила только на одно свидание, мама.

— Одно свидание, после которого ты улыбаешься, хотя я тебя сейчас жутко раздражаю. — Я не улыбаюсь, правда? Мне хочется дотронуться до губ, чтобы убедиться в этом, и оказывается, что на моем лице нет прямой линии, как это обычно бывает в это время суток.

— Так он тебя поцеловал или нет? — продолжает допытываться мама.

— Нет! — кричу я. — Довольна? — Я улыбаюсь и выдавливаю из себя неловкий смешок, чтобы она поняла, что я не расстроилась из-за этого.

— Ох, милая, мне жаль.

Закрываю глаза, потому что эта женщина умеет нажимать на мои кнопки, как никто другой во всей Вселенной, и в эту секунду я могу просто сорваться. Мой мозг уже перегружен, и я не в состоянии справиться с ее драмой.

— Это было первое свидание, мам. Сколько раз я повторяла это за последние пять минут?

— Может быть, ты недостаточно улыбалась? У тебя иногда бывает такое… как это называется? Ленивое лицо стервы?

— Боже, мама, что с тобой сегодня? Во-первых, это лицо скучающей стервы, а во-вторых, у меня такого нет.

— Сейчас нет, — соглашается она.

— И оно не скучающее, оно осмысленное.

— Ох, милая, расслабься.

К тому времени, когда меня перестали ругать мои тикающие яичники — они же мама, — я доела блинчики и была готова начать этот день. Если не займусь работой, то скоро потеряю клиентов, а за последние десять минут я уже слышала, как мой телефон пиликнул не менее шести раз.

— Я собираюсь принять душ и отправиться в больницу, — сообщаю ей. — Спасибо за завтрак. Все было замечательно, за исключением застольных разговоров.

Убираю посуду в посудомоечную машину, затем беру кружку из шкафа и наполняю ее свежим кофе. Сегодня я возьму черный. Это определенно будет день черного кофе.

И еще холодный душ. Он всегда помогает. Я быстро намыливаю волосы и тело, дрожа от ледяной воды. Что происходит? Я обматываю себя полотенцем и открываю дверь.

— Мама, что с горячей водой?

— Ой, водонагреватель не работает. Я хотела позвать кого-нибудь.

— Серьезно? Как ты принимаешь душ?

— Вообще-то слышала, что холодный душ полезен для сердца. Я читала, что он еще и предотвращает некоторые виды рака.

Я не могу здесь жить. Нет. Не могу.

— Хорошо, тогда я сегодня вызову к тебе мастера по ремонту.

— Спасибо, милая, наверное, пора, — соглашается она.

Только когда я уже сижу в джипе и проезжаю половину пути до больницы, перестаю дрожать. Даже фен меня не согрел. Плохо, что в середине осени температура не поднимается выше пяти градусов. Холодный душ в придачу — отличный способ начать и без того напряженный день… или нет.

Утром на парковке довольно пусто, и я не могу удержаться, и паркуюсь рядом с блестящей черной машиной, которая вызывает прилив тепла в моих холодных венах, когда вспоминаю моменты вчерашнего свидания.

Прохожу через главные двери, и быстро замечаю, что администратор начинает узнавать меня, так как она широко улыбается, когда я прохожу мимо.

— Передайте привет своей бабушке от Полы, — кричит она.

— О, боже. Хорошо.

Я поднимаюсь наверх и слышу смех, который эхом разносится по коридору реанимации. Смех незнакомый, но все же могу предположить, что он доносится из палаты бабушки. Мне требуется меньше секунды, чтобы подтвердить свои догадки, когда я вхожу в палату и вижу, что половина медсестер этого этажа смеется над какими-то словами моей бабушки.

— О, а это моя внучка, Эмма, — представляет она меня, словно ведущая игрового шоу.

— Привет, бабушка. — Мне немного не по себе, особенно когда я вхожу в палату, полную медсестер, уставившихся на меня пытливыми взглядами. — Что здесь за шум? — Я ставлю сумку у кровати бабушки и целую ее в щеку.

— Нет никакого шума, — протестует бабушка. — Эти милые дамы просто составили мне компанию. — По-моему, это она их развлекала.

— Угу, — хмыкает одна из медсестер. — Определенно.

Вторая медсестра хихикает и хлопает себя ладонями по бедрам.

— Да. Точно.

— Так что я пропустила? — спрашиваю я, смущенно улыбаясь.

Не ответив на мой вопрос, несколько медсестер уходят, хихикая как школьницы.

— Как прошло твое вчерашнее свидание? — спрашивает бабушка.

— Мне понравилось, — нерешительно отвечаю я, оглядывая оставшихся медсестер. Так вот в чем дело?

— Просто понравилось? — уточняет бабушка.

— Похоже, тебе сегодня лучше, да?

— Мне больно, но смех — лучшее лекарство, — заявляет она.

— Правда, так над чем же ты смеешься, бабушка? — Зеркально поднимаю бровь в ответ на ее взгляд, который она всегда бросала в мою сторону, когда я была не в духе.

— Сегодня утром мы виделись с доктором Беком — Джексоном, если угодно, — говорит она с расслабленным выдохом. — Этот мальчик — просто глоток свежего воздуха.

— О, так вы встречались, да? И что же доктор Бек поведал? — Я так боюсь услышать ответ. Я не настолько хорошо его знаю, чтобы предполагать, что он мог или не мог сказать бабушке.

— Давай я попробую правильно его процитировать. — Бабушка немного приподнимается на кровати и морщится от слабости, прежде чем продолжить.

— Тебе что-нибудь нужно? — спрашиваю я, протягивая руку, чтобы помочь.

— Нет, нет, я в порядке.

Я все равно взбиваю подушку, делая все возможное, чтобы ей было удобнее.

— Итак, он сказал: «Ваша внучка — самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо видел, и это большая редкость, встретить человека, одинаково красивого как внутри, так и снаружи. Вам очень повезло, что в вашей жизни так много красоты и любви, Амелия».

— Именно так он и сказал, — подтверждает медсестра, которая стоит прямо за мной. — Это было так мило. Он настоящий герой. Какой бы женщине он ни достался, она будет счастливицей. — Теперь я понимаю, над чем именно они смеялись — конечно, над моей персоной. Я полагаю, что Джексон получает много внимания от медсестер среднего возраста. — Мы уже несколько месяцев пытаемся свести его с женщиной, но этот мальчик не клюет на наживку. И вот появляется твоя бабушка и предлагает тебя, и для доктора Бека словно облака расступились перед золотыми вратами небес. Этим утром он точно порхал по воздуху.

Я могу попытаться скрыть теплый румянец, ползущий от щек к ушам, но боюсь, что мою реакцию уже заметили все женщины в этой комнате.

— Не за что, — усмехается бабуля.

Я слегка стону и придвигаю стул к ее кровати.

— Бабушка.

— Ладно, дамы, думаю, мне нужно поговорить с внучкой наедине, а то я так ничего и не узнаю, — объявляет она четырем медсестрам, которые с нетерпением ждут новых сплетен.

— Как пожелаете, Амелия. Мы скоро вернемся, чтобы проведать вас.

— Я так рада, что ты здесь, милая, — тепло говорит мне бабушка.

— Почему ты рассказываешь персоналу о нас с Джексоном?

— О, пожалуйста, даже не притворяйся, что не провела лучший вечер в своей жизни.

— Я не отрицаю, что отлично провела время, но не думаешь что ты немного перегнула палку, и это мягко говоря неуместно — играть в сватовство со своим врачом?

— Я не для себя стараюсь, — парирует она.

— Все-таки его личная жизнь, не должна выходить за пределы отделения интенсивной терапии.

— Жизнь слишком коротка, чтобы переживать по таким пустякам, дорогая, — наставительно произносит бабуля.

— Кстати говоря, — меняю я тему, вступая на неизведанную территорию. — У меня все еще хранится твой дневник. Помнишь, ты просила меня принести его тебе?

Бабушка похлопывает меня по руке.

— Да, Эмма, я помню, что просила тебя принести дневник. Мой разум все еще в порядке, несмотря на то, что вы все думаете.

— Ну, ты заставила нас всех немного поволноваться, потому что постоянно зовешь Чарли, — поясняю.

На ее хрупких губах появляется улыбка.

— Ох, Чарли, — задыхаясь, произносит она, и его имя звучит как тихая колыбельная песня, доносящаяся из глубины ее горла.

— Бабушка, ты никогда раньше не упоминала его имя.

— Ни тебе, ни твоей матери, ни тете — ты права. — Суровость в ее голосе указывает на возможную причину, по которой бабуля скрывала свою историю, но я все еще не до конца понимаю почему.

— Я не пойму. Зачем скрывать от нас свое прошлое, и кто он такой? — Не то чтобы я не догадывалась, кто такой Чарли, но она не знает, что я продолжила читать дневник самостоятельно.

— Ты моя внучка уже тридцать один год. Уверена, ты уже прочла по крайней мере четверть дневника. Не прикидывайся дурочкой, Эмма. — Господи, стоило догадаться, что она знает обо всем, что я замышляю. Как и мама. Они обе, по сути, один и тот же человек.

— Ну, почему ты нам не рассказывала?

— Дорогая, я вышла замуж за твоего дедушку, Макса. Мы прожили в браке шестьдесят один год и вырастили двух девочек. Не всегда есть место для прошлого, когда ты занят планированием будущего.

— Тогда, почему сейчас?

— Мое будущее уже в прошлом, Эмма. Мои дни подходят к концу, и знаешь, о чем я больше всего переживаю последние несколько лет?

Я беру ее за руку, гадая, что она скажет.

— О чем, бабушка?

— Когда я попаду туда, ну, знаешь… на небеса, я беспокоюсь, что будет, если Чарли и твой дедушка окажутся у ворот и будут ждать меня. Твой дедушка мало что знал о Чарли, а Чарли, конечно, не знал о твоем дедушке. В любом случае, это просто глупое беспокойство, поскольку я думала, что увижу хотя бы одного из них раньше, когда потеряла сознание, но ни тот, ни другой не ждали меня там. — Пытаясь отогнать мысль, что она умирает, я с трудом воспринимаю остальные ее объяснения.

— Чарли умер? — спрашиваю я.

— Узнаешь, когда закончишь читать мой дневник, — говорит она, мягко закрывая глаза и устраиваясь на подушке с расслабленным видом. — Я не хочу портить тебе впечатление.

— Он был солдатом, бабушка. — Зачем понадобилось обращать на это ее внимание, ума не приложу, но хочу знать, что она скажет по этому поводу.

— Да… и…? — отвечает она.

— Ну, ты еврейка. Ты была в плену.

— Он тоже был заключенным, только по-другому.

— Я не понимаю. — Я прочитала объяснение Чарли по этому поводу, но, похоже, теперь бабушка согласна с его словами.

— Это потому, что ты никогда не испытывала желания отдать свою жизнь за того, кто готов отдать свою за тебя.

— Я просто… это как-то неправильно?

— Неправильно? — резко восклицает она. — Кто устанавливает правила в твоей жизни… ты или мир вокруг тебя?

— Пожалуй, теперь я понимаю. — Или, по крайней мере, пытаюсь.

— Знаешь, я семьдесят четыре года задавала себе вопросы, которые так легко слетают с языка, но после долгой жизни, полной хороших и плохих переживаний, решила, что никто не может указывать мне, что я должна чувствовать. Я совершила ошибку, Эмма, которая стоила мне моей великой истории любви. Я выбрала то, что вписывалось в мою жизнь, вместо того чтобы вступить на опасную, неизведанную территорию запретной любви. Разница больше, чем можно себе представить: один вариант пугает, а другой — прост. Пугающий выбор не для всех, но теперь я верю, что если ты достаточно смел, чтобы рискнуть, награда будет стоить каждой прожитой секунды, когда все получится.

В попытке найти слова для ответа я открываю и закрываю рот по меньшей мере три раза, но ничего не получается. Я обескуражена.

— Почему ты не… — Меня бы здесь не было. Мамы бы сейчас не было.

— Есть вещи, о которых я не могу говорить, Эмма. Боль прошлого — это эмоции, от которых я навсегда отгородилась, и единственный способ сохранить данное себе обещание — это держать свои чувства в дневнике — там, где им и место.

— Ты не была счастлива с дедушкой?

— Я была счастлива с твоим дедушкой, — настаивает она. — Он был хорошим человеком. Он много работал, заботясь о семье, но мы с ним были скорее лучшими друзьями, чем кем-то еще, и именно поэтому у нас все получалось все эти годы. Брак строится на дружбе, доверии и верности. У нас это было. — Любовь она опустила. — Но когда у тебя есть нечто большее, назад пути уже нет.

— Значит, ты любила Чарли?

— Это не совсем правильное слово, чтобы описать наши с Чарли чувства.

— Дамы, — раздается голос Джексона с порога, а я сижу с открытым ртом и пытаюсь понять, что мне говорит бабушка. — Все в порядке?

— Все просто замечательно, — отвечает бабуля. — Джексон, будь добр, принеси мою сумочку. Я хотела заплатить тебе за то, что ты сделал вчера вечером.

Кажется, я никогда в жизни не вскакивала так быстро. Кресло, в котором я сидела, ударилось о стену позади меня, включив тревожную кнопку, вызывающую медсестру.

— Что? — Я смотрю между ними двумя. — Ты что, издеваешься? Это же шутка, да?

Джексон, сложив руки на груди, тихо смеется с закрытыми глазами, а бабушка улыбается, как нашкодивший ребенок.

— Попалась, — говорит она.

Все еще смеясь, Джексон подходит ко мне сзади и задевает мое бедро, когда тянется к кнопке вызова. Прикосновение его руки приятно согревает через тонкую ткань штанов для йоги. Это тепло разжигает в моем теле огонь, которого я не чувствовала раньше.

— Так, теперь, когда с розыгрышами покончено, пришло время проверить показатели, — усмехается Джексон, глядя на бабушку. А я хватаюсь за сердце, ставя кресло на место. Все еще смущаясь, не говоря ни слова, я сажусь и пристраиваю свою сумку на кровати, чтобы занять себя, пока Джексон проверяет состояние бабушки. — Все выглядит хорошо. Если показатели продолжат улучшаться, мы сможем вскоре перевести вас из отделения интенсивной терапии.

— А ты все еще будешь моим врачом? — спрашивает бабушка.

— Конечно, — кивает он. — Я ваш кардиолог, так что вы останетесь со мной.

— Именно это мне и хотелось услышать. — Я упираюсь локтями в бедра и опускаю голову на руки. Совершенно очевидно, что мама и бабушка одинаково решительно настроены на то, чтобы устроить мой брак. По крайней мере, на этот раз они выбрали удачный вариант. — Ну что ж, приятно было снова тебя увидеть. Эмма как раз собиралась немного почитать мне, но я с нетерпением жду нашей следующей встречи.

Джексон смеется со слов бабушки, как, похоже, и все остальные на этом этаже. Не представляю, что бы она делала, не будь у нее зрителей и человека, который бы постоянно становился объектом ее шуток.

— Эмма, можно тебя на секунду? Потом я верну тебя к твоим читательским обязанностям.

Я встаю с кресла, все еще не понимая, злиться мне или смеяться:

— Не волнуйся, я никуда не денусь, — заявляет бабушка.

— Я и не волновалась, — высовывая язык, говорю ей, когда выхожу из комнаты.

Джексон направляется в зону ожидания, и я начинаю переживать, что у него могут быть плохие новости о состоянии бабушки, хотя он не выглядел обеспокоенным, когда просматривал отчеты.

В приемной больше никого нет, и он закрывает за нами дверь.

— Все в порядке? — спрашиваю я, чувствуя, как слова застревают у меня в горле.

— Да, она в полном порядке, учитывая то, что ей пришлось пережить вчера. Честно говоря, думаю, она полностью поправится.

— О, — выдохнула я, хватаясь за вырез рубашки. — Слава богу.

Я делаю еще несколько тяжелых вдохов, прежде чем вспоминаю, что Джексон позвал меня для разговора.

— Так о чем ты хотел поговорить? — Может быть, о том, что его личная жизнь была выставлена на всеобщее обозрение сегодня утром без моего ведома? Надеюсь, что нет.

— Вчера вечером я сглупил, — неожиданно произносит он.

Разочарование заполняет мою грудь, и сердце словно раскалывается на части. Прошлая ночь была слишком тяжелой.

— Прости, мне не следовало впутывать тебя в эту историю или…

— Что? — недоуменно спрашивает он.

— Извини, если я причинила тебе неудобства.

— Ты доставила мне невероятное неудобство, — соглашается Джексон, положив руки на бедра.

Его слова потрясли меня, потому что вчера вечером я старалась быть предельно осторожной. Я не хотела показаться отчаявшейся, какой меня, вероятно, выставила бабушка, и честно рассказала ему о Майке. Даже не знаю, что могла бы сделать по-другому. Свидания — явно не мой конек, и я уже представляю, как буду носить звание Безумной Кошатницы.

— Прости, Джексон. Я постараюсь больше тебя не беспокоить. Я не хотела создавать проблем… честно.

— Ты и должна сожалеть, — говорит он совершенно искренне. — Я пытался поступить правильно вчера вечером, и в результате не смог заснуть оставшиеся мне несколько часов. Это из-за тебя я сегодня утром уже выпил шесть чашек кофе.

— Я пойду, — торопливо говорю ему. — Мне только нужно немного почитать бабушке, а потом ты меня больше не увидишь.

— Нет, — возражает он.

— В смысле?

Блеск в глазах Джексона приковывает меня, и я пытаюсь понять выражение его лица. Я делаю пару шагов назад, но он следует за мной, отчего мое сердце начинает бешено колотиться. Я не понимаю, что он задумал. Упираюсь спиной в дверь, а он продолжает надвигаться.

Он касается ладонями моих щек и заставляет наклониться к нему. Прижавшись ко мне всем телом, Джексон медленно опускает свое лицо, и мне кажется, что мое бешено колотящееся сердце остановилось, и может быть, перестали работать легкие. И, наверное, потребуется реанимация из-за пережитого шока.

Джексон приникает к моему рту, и я вдыхаю легкий аромат одеколона, а вместе с ним и кофе, который он, должно быть, пил — я ощущаю вкус, но никакие другие органы чувств не работают.

— Ты вскружила мне голову, и я понял, что если не пожелаю тебе спокойной ночи… — Не давая мне возможности осмыслить сказанное, он касается моих губ, запускает пальцы в волосы, и я ничего не чувствую, кроме его поцелуя. Что со мной происходит? Мне нужен воздух, но я не хочу, чтобы Джексон останавливался. Мои колени слабеют, и я позволяю своему телу обмякнуть. Джексон обнимает меня за спину, удерживая в вертикальном положении, когда моя голова ударяется о деревянную дверь. Должно быть, я наслаждаюсь самым правильным поцелуем, потому что все остальные в моей жизни до этого момента не идут ни в какое сравнение. Это нечто большее. Два человека переживают нечто прекрасное и страстное, о существовании чего я даже не подозревала.

Не знаю, сколько минут я не дышала, не чувствовала, не слышала, не видела, но когда мы разомкнули уста, на губах осталось жгучее покалывание. Я лишилась дара речи и даже не уверена, что помню, как говорить.

— Вау, теперь мне гораздо лучше, — сообщает Джексон. Затем берет меня за руку и оттаскивает от двери, после чего в последний раз целует в щеку. — Пожалуй, мне потребуется еще одна чашка кофе.

— Да, — отвечаю я, немного рассеянно. — Кофе.

— Дам тебе возможность вернуться к чтению, а сам побуду здесь несколько минут. — Заявление кажется мне странным, а поскольку я пытаюсь понять, о чем он говорит, то, вероятно, выгляжу немного глупо, так как Джексон добавляет:

— Извини, медицинская форма не оставляет места для воображения, и я не могу покинуть эту комнату без риска для своей работы.

Я смотрю на него, все еще не понимая, пока не замечаю, о чем он говорит.

— О! — говорю я с таким видом, будто только что узнала ответ на вопрос о жизни. — Прости! — Я хватаюсь за ручку двери. — Ох черт, да, я чувствую то же самое, просто это не так заметно. — Боже мой, не могу поверить, что я только что это сказала. Мое лицо, наверное, краснее пожарного гидранта.

— Повезло тебе, — сквозь смех говорит Джексон. Его щеки тоже покраснели, и это скорее очаровательно, чем смешно, но я не могу перестать хихикать.

— Увидимся чуть позже. Удачи с… да. — Я позволяю двери закрыться и сжимаю губы, ощущая эффект от поцелуя, пока бездумно возвращаюсь в палату бабушки. Ничего себе. Вау. Мне нужно притвориться, что я просто разговаривала с Джексоном, а не переживала лучший поцелуй за все свои тридцать один год, но никак не могу стереть с лица довольное выражение.

Я вхожу в палату, а бабушка терпеливо ждет меня, сложив руки на коленях. На ее губах застыла бесстрастная улыбка, но она ничего не говорит.

Я сажусь и достаю ее дневник, тоже не говоря ни слова.

— Ты можешь продолжить с того места, на котором остановилась. Не волнуйся, — говорит она.

— Ты уверена? — спрашиваю я.

— Да, и еще, милая, у тебя на щеке небольшое пятнышко помады. Вот, — протягивает она салфетку, и прижимает ее к моему лицу. Судя по растянутым губам и глубоким ямочкам, она прекрасно понимает, что произошло. Просто идеально.

Я быстро прихожу в себя и открываю дневник на той странице, на которой остановилась вчера вечером.