Прощальные слова

Глава 25

Чарли

— Проходите, сэр. Ваше место здесь, — сообщает джентльмен, по всей видимости, кондуктор. Он любезно помогает мне донести сумку и размещает ее в верхнем отсеке над креслом.

Я устраиваюсь на мягком синем сиденье рядом с парнишкой, который, кажется, путешествует один. На нем дорогие наушники, на коленях лежит телефон, и он выглядит немного скучающим. Уверен, он не понимает, как ему повезло наслаждаться роскошью поезда, если сравнивать с теми, какими они были во времена моей молодости. Сомневаюсь, что он вообще способен представить, что такое поездка на поезде для участников Второй мировой войны.

— Люблю поезда, — говорю я парню, полагая, что он все равно меня не слышит. Его взгляд устремляется в мою сторону, на мгновение изучая меня. Неожиданно парень поворачивает голову, чтобы рассмотреть меня получше, но я не удивлен выражению его лица — на нем явно читается раздражение, и он быстро опускает глаза на свой телефон. Наверное, на меня не так уж интересно смотреть, но я так просто не сдаюсь.

— Знаешь, раньше я ездил на поездах, потому что это лучшее место, чтобы наблюдать за людьми, — делюсь я со своим юным соседом, видя, как он сдвигается в сторону, испытывая явный дискомфорт. Теперь он выглядит еще более раздраженным. — Я рассматривал пассажиров, чтобы найти конкретную женщину. Подумал, что если буду ездить на поезде достаточно много раз, то в конце концов встречу ее. Ты знаешь, что каждый день через Центральный вокзал проходит семьсот пятьдесят тысяч человек? Можешь себе это представить?

Вместо ответа мальчик нажимает кнопку громкости на своем телефоне, вероятно, увеличивая звучание музыки, а затем отворачивается к окну.

— Самое ироничное в моих путешествиях на поездах то, что в итоге я встретил женщину, которую искал, в небольшом аэропорту Род-Айленда — самого маленького штата этой страны. Каковы вообще шансы на такое?

Не получив ответ, я решаю оставить бедного парня в покое на несколько минут. Знаю, я причиняю неудобства, но он даже не догадывается, что к концу поездки будет просить меня рассказать еще что-нибудь.

Амелия. Ее имя до сих пор вызывает у меня улыбку, но также и глубокое чувство тоски, хотя это всего лишь мысли, безмолвно проносящиеся в моей голове. Я испытываю непроходящую горечь с тех пор, как вчера получил весточку от ее внучки. Амелии девяносто два года, и, хотя дожить до такого возраста — это достижение, трудно смириться с мыслью, что она покинет эту землю, так и не прикоснувшись к моим губам еще раз. Мне почти стыдно за эти мысли, но их невозможно контролировать. Не проходит и дня, чтобы я не думал о ней. Не проходило ни ночи, чтобы она не снилась мне. Я знаю, что поступил правильно, не вмешиваясь в ее жизнь, но как же больно осознавать, что нам так и не посчастливилось быть вместе. И пусть годы пролетели как один миг, все это время я не мог смириться с мыслью, что больше никогда не смогу заглянуть в глаза Амелии или прикоснуться к ее милому лицу. Я никогда не пытался связаться с ней, потому что не хотел быть эгоистом. Однако теперь мне не нужно чувствовать себя виноватым, поскольку меня попросили прийти.

— В тот день, когда я увидел Амелию, женщину, о которой я говорю, в аэропорту, с ней были две маленькие девочки, одна с темно-каштановыми кудряшками, другая — с длинными светлыми волосами. Они умоляли ее купить конфеты в магазине аэропорта, причем обе одновременно. Я сидел в отдалении, в зоне ожидания у выхода, и просто наблюдал за ней. Уступив своим дочерям, она откинулась на спинку кресла, глубоко вздохнула и улыбнулась. Я увидел счастье на ее прекрасном лице.

Мальчик бросает на меня взгляд и вынимает наушники из ушей.

— Любите поболтать? — спрашивает он. Должно быть, его голос только что начал меняться, потому что для его возраста он прозвучал весьма глубоко. Мне стало интересно, почему он путешествует один. Может, он навещал семью или убегал?

— Когда я перестаю говорить, начинаю много думать, а это никогда не приносит ничего хорошего. Разговоры очищают душу.

— В этом есть смысл, — соглашается он, что меня удивляет.

— Так что, хочешь узнать, подошел ли я к ней и заговорил? — спрашиваю я его.

Мальчик пожимает плечами.

— Думаю, да. — Он ведет себя так, будто ему все равно, но я чувствую, ему интересно, к чему приведет эта история.

— Я не решился подойти к ней сразу. После столь долгих поисков мне хотелось подумать, как лучше поступить. Спустя несколько минут наблюдения рядом с ней присел хорошо одетый мужчина, которого я принял за мужа Амелии. Мужчина оказался обаятельным, и она счастливо улыбалась, пока они разговаривали. Я помню, как он сказал что-то, рассмешившее ее, а потом они занялись чтением своих журналов. Один раз она толкнула его локтем, чтобы показать картинку в журнале, который читала, и он хихикнул в ответ. Она была счастлива. Это было очевидно. Когда их дочери вернулись из магазина, они обняли и поцеловали каждую девочку в щеку, после чего сестренки уселись на лавочку и стали есть свои конфеты. Семья выглядела воплощением идеальности. Я позавидовал мужу Амелии, ведь у него было все, о чем я всегда мечтал. Несмотря на все время, потраченное на ее поиски, я почувствовал облегчение, узнав, что она счастлива и здорова. Казалось, это было то завершение, которое позволяло мне жить дальше. Не нужно было больше гадать о ее судьбе.

— Вы даже не поздоровались? — удивляется парень.

— Нет, я этого не сделал, и знаешь почему?

Он в замешательстве качает головой.

— Почему?

— Если бы я подошел к Амелии, все ее воспоминания, как плохие, так и хорошие, тут же вернулись бы, а я не хотел для нее такого. Она перенесла ужасные вещи, но, судя по всему, ее жизнь была хорошей. Хотя я и желал всегда стать частью этой жизни, я чувствовал себя вполне удовлетворенным, зная, что ее мечта сбылась.

— Я бы подошел к ней, — замечает мальчик. — Что, если она была счастлива лишь до некоторой степени?

— В некоторой степени? — уточняю я.

— Да, как моя мама делала большую часть моей жизни до прошлого года.

Развод. Бедный ребенок. Уверен, ему должно быть тяжело.

— Развод? — спрашиваю я, чтобы подтвердить свою догадку.

— Да, я сказал маме, что если она хочет быть счастливой, ей нужно уйти от моего отца и начать жить собственной жизнью. — Я ошеломлен его словами. Он такой зрелый и рациональный для столь юного возраста.

— Ты очень умный парень.

— Я просто знаю, что не хотел бы вырасти несчастным человеком, — объясняет он. — Вот почему я бы подошел к этой женщине.

— Я не был несчастен, — поправляю я его.

— Вы позволили какому-то другому парню быть с вашей женщиной? Не думаю, что это сделало бы меня очень счастливым, — хмыкает он.

— Сколько тебе лет, сынок?

— Пятнадцать, — отвечает мой сосед, расправляя плечи, чтобы казаться немного выше.

— Ах, так ты только начинаешь встречаться с девочками? — спрашиваю я его.

Он снова пожимает плечами.

— Э, девчонки в моей школе вроде как су… они заносчивые.

— Понимаю. Большинство женщин вели себя так и в сороковые, но не моя Амелия. Она была такой милой.

— Где вы познакомились? — мальчишка задает вопрос, который заставляет мое горло сжиматься всякий раз, когда он звучит, даже спустя семьдесят четыре года. Я не считаю нужным скрывать свою историю, но с годами обсуждать ее стало ненамного легче.

— Во время Второй мировой войны в концентрационном лагере.

Предполагаю, что в свои пятнадцать лет он уже успел узнать о Холокосте на уроках истории, и, скорее всего, именно поэтому у него отпадает челюсть.

— Вы пережили Холокост? — спрашивает он, глядя на меня так, словно я живой призрак.

Я смотрю в окно на размытые деревья, мимо которых мы проезжаем, улучаю момент, чтобы избежать зрительного контакта, пока признаюсь в правде.

— Я был одним из плохих парней, — отвечаю ему.

— Вы были наци… нацистом. — Это слово произнесено как будто ругательство… оскорбление. Так и должно быть; правда причиняет боль, независимо от того, выбирал я этот путь или нет.

— Да, нас называли нацистами, но я именовал себя солдатом. Я ушел в армию по желанию родителей, и у меня просто не было выбора. Иногда жизнь увлекает тебя, и не зная, где остановка, ты просто продолжаешь двигаться, пока поездка не закончится? — он не понимает, о чем я говорю, и это нормально.

— Вау, — только и произносит он.

Выражение его лица и запинка — типичная реакция людей всех возрастов.

— Меня приговорили к десяти годам тюрьмы, но я и мухи не обидел. И наказали лишь за то, что я поступил правильно.

— Вау, — снова повторяет мой сосед. — Амелия тоже была… эм… солдатом?

— Нет, сынок, она была жертвой.

— Еврейка? — уточняет он, и его глаза расширяются от шока.

— Личностью, — поправляю я. — Прекрасный, замечательный, любящий человек, которого я любил больше собственной жизни.

— Это безумие, — шокировано говорит он. — И вы больше никогда с ней не разговаривали?

— Нет, еще не говорил.

На несколько мгновений повисает тишина, прежде чем мальчик продолжает расспросы.

— Сэр, при всем моем уважении, вы выглядите так, словно прожили долгую жизнь. Чего именно вы ждете?

Я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза, зная, что если вздремну, эта поездка пролетит намного быстрее.

— Я жду конца этой поездки, — говорю я ему, — и она почти закончилась.

— Вы собираетесь встретиться с Амелией? — спрашивает он, сгорая от любопытства.

— Да. Я опоздал на семьдесят четыре года, но, наконец, смогу снова поговорить со своей любовью.

— Это потрясающе, сэр.

— Да, это просто потрясающе, если не сказать больше. — Мальчик улыбается, поднимая наушники с колен. — Сынок, сделай мне одолжение, — обращаюсь я к нему, прежде чем наушники оказываются на его ушах. — Не влюбляйся, пока не будешь готов провести с ней всю оставшуюся жизнь. — Вот и весь мой непрошеный совет на сегодня.

Мой сон идеально совпал с концом поездки, когда мы подъехали к Южному вокзалу в Бостоне.

— Эй, сынок, не поможешь мне с сумкой? У меня повреждена рука. — Парень смотрит на мой протез и открывает рот, готовый, как я полагаю, задать еще одну порцию вопросов.

— Это из-за войны? — спрашивает он таким тоном, каким спросил бы мальчик, сравнивая шрамы с показателями выносливости.

— Увечье не достижение, но да, это так.

— Было больно?

— Да, но я испытывал и более сильную боль. — Многие люди не знают, что сердце способно сделать с телом. По моему опыту, физическая боль никогда не могла сравниться с тем эмоциональным потрясением, через которое пришлось пройти моему сердцу.

Мальчишка подхватывает мою сумку и протягивает ее к моей здоровой руке.

— Было приятно познакомиться с вами, сэр.

— Чарли, — говорю я ему, ставя свою сумку на пол и протягивая руку для пожатия.

— Дэнни, — представляется он. — Я рад, что вы сегодня сидели рядом со мной.

— Мне было очень приятно. — Я наклоняю голову и поднимаю свою сумку.

Мы выходим из поезда, и я пробираюсь через терминал, чтобы поймать такси, но как только подхожу к выходу, молодая женщина кладет мне руку на плечо.

— Простите, вы Чарли Крейн? — голос знакомый. В Бостоне мало кто знает меня по имени, поэтому уверен, что это та самая девушка, с которой мы вчера разговаривали по телефону.

Я поворачиваюсь и обнаруживаю практически полную копию Амелии — русые волосы, каштановые глаза и беспокойство, отраженное в ее нервной улыбке.

— А вы?

— Эмма Хилл, — говорит она.

Я закусываю губу, потому что у меня щемит в груди, а еще страшно подумать, что ляпну, если не сделаю паузу, чтобы отдышаться.

— Она правда спрашивала обо мне?

Эмма обхватывает себя руками за плечи, как будто замерзла внутри теплого вокзала. Ее нижняя губа на секунду вздрагивает, но затем она произносит.

— Бабушка спрашивала о вас всю последнюю неделю… но она не переставала думать о вас с момента последней встречи.

Я немного смущен ее словами. Полагаю, Амелия могла упоминать обо мне, хотя не могу представить, чтобы ей было легко поднимать эту тему из-за наших необычных обстоятельств.

— Она рассказала тебе нашу историю? — спрашиваю я.

Находящийся рядом с Эммой мужчина обнимает ее за плечи, вероятно, пытаясь унять дрожь и успокоить.

— Ее дневник. В нем вся ваша история. Она попросила меня прочитать его, и я прочла.

Я прижимаю руку к груди, чувствуя, как бьется мое сердце, так сильно, что это меня немного пугает.

— Ну, я здесь, — твердо говорю я. — Сколько ей осталось?

— Однозначного ответа нет, но, вероятно, не годы. Мы работаем над долгосрочным планом, чтобы Амелия получила наилучший уход, — сообщает мужчина, с которым пришла Эмма, и я предполагаю, что он должен быть ее парнем или мужем.

— Вы муж Эммы? — интересуюсь я.

— Если моя бабушка добьется своего, так и будет, — смеется Эмма, и в этом сладком звуке у нее перехватывает дыхание.

— Я врач Амелии, — поясняет молодой человек. — Джексон Бек. Очень приятно познакомиться с вами, сэр. Я много слышал о вас от Эммы.

— Погодите-ка, — восклицаю я, взмахивая рукой и пытаясь прояснить ситуацию. — Какое отношение твоя бабушка имеет к тому, что вы двое поженитесь?

Эмма смотрит на Джексона с очаровательной улыбкой — я узнаю ее. Это улыбка Амелии — та, что была у нее каждый раз, когда я признавался ей в любви.

— Бабушка заявила, что последнее ее желание — это наша свадьба, — говорит мне Эмма.

— Вижу, она не утратила свою решимость, — отвечаю я.

Эмма снова смеется и убирает волосы за плечо.

— Она крепкий орешек.

— Отведи меня к ней, пожалуйста, — умоляю я.

— Именно для этого мы здесь, — уверяет Джексон.

— Как вы узнали, когда прибудет мой поезд? — спрашиваю их, пока мы идем к указателям парковки.

— Сегодня утром из Нью-Йорка прибывает немного поездов, поэтому мы сидели здесь и наблюдали за всеми проходящими мимо людьми, пока не увидели вас.

— Боже мой, прямо как я, детка.

Эмма закрывает рот руками, из ее глаз брызжут слезы, и она бросается мне на шею.

— Простите меня, — плачет она. — Я просто так счастлива, что вы приехали.

Я ошеломлен ее объятиями, но в то же время мне приятно, поскольку у меня здесь нет семьи. Я перебрался в Соединенные Штаты один, и мои друзья здесь стали моей семьей, но это совсем другое. Не похоже на мою жизнь до войны.

Джексон берет руку Эммы и тянет ее к своим губам, чтобы поцеловать костяшки пальцев. Какой джентльмен. Он выглядит совершенно очарованным ею. Интересно, как давно они вместе?

Мы добираемся до машины.

— У тебя очень хорошая машина, сынок, — замечаю я Джексону. — Похоже, ты неплохо устроился.

— Я много работал, сэр.

— Молодец, — говорю я ему. — Эмма, знаю, мы только познакомились, но мне кажется, твоя бабушка в чем-то права. Как давно вы двое знаете друг друга? Год или около того?

— Неделю, — отвечает Эмма, выглядя смущенной, прижимая руки к щекам, чтобы скрыть румянец, разливающийся по ее лицу.

— Ну, любовь не измеряется временем, дорогая. Здесь нечего стыдиться, потому что если чему-то суждено случиться, то так оно и будет, и ты мало что сможешь изменить. Жизнь слишком коротка и драгоценна, чтобы не воспользоваться шансом на любовь.

— Чарли, вам нужно куда-нибудь заехать, прежде чем мы отправимся в больницу? — Джексон спрашивает меня.

— Вы не будете против, если мы сначала зайдем в кондитерскую? Я проголодался, — предлагаю я ему.

— Без проблем, — заверяет Джексон.

Он любезно заезжает на маленькую парковку перед старомодной пекарней.

— Я на минутку.

В магазине немноголюдно, и я успеваю сделать заказ за считанные минуты.

— Вы нашли то, что вам нужно? — спрашивает Джексон, когда я проскальзываю обратно в его машину.

— Да. Большое вам спасибо, — благодарю я.

Проходит совсем немного времени, и мы заезжаем на другую парковку — похоже, на стоянку для врачей. Джексон открывает мою дверь первой и бежит открывать дверь Эммы, хотя она уже успела выйти, прежде чем он добрался до нее.

— Я же говорила, что тебе не нужно продолжать это делать, — тихо произносит она, нежно касаясь его руки.

— Я хочу, — просто говорит он.

Она закатывает глаза и смеется.

— Ты чудак, но очень благородный.

Амелия — ее бабушка.

Эмма нервничает больше меня, пока мы поднимаемся на лифте на восьмой этаж. Мне кажется, что мир вокруг меня движется в замедленной съемке, пока мы идем по коридору. Я так долго ждал этого дня, что боюсь проснуться от очередного сна, и, как обычно, он окажется нереальным. Мы поворачиваем за угол, и в одно мгновение кажется, что время остановилось. Неважно, сколько прошло лет. Неважно, что у нее седые волосы и что на ее лице появились морщины. Она по-прежнему самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

— Амелия, моя дорогая. Сегодня ты выглядишь так же прекрасно, как и в последний раз, когда я тебя видел, — нежно говорю я, подходя к ней. Удивленный блеск в ее глазах подсказывает, что Эмма хотела сохранить мой приезд в тайне, и это меня радует. Я думал о том, каким будет выражение лица Амелии, если мы неожиданно столкнемся друг с другом. Я представлял себе именно такое зрелище.

— Чарли? — спрашивает она, сразу узнав меня. Ее глаза широко открыты, и по щекам текут слезы.

Я беру ее руки в свои и сразу же чувствую нерушимую связь между нами. Вспоминаю ощущения, пробегающие по моему телу, как будто это было только вчера, когда я впервые увидел Амелию.

Я не плакал с того дня, когда меня забрали от нее, но сейчас слезы свободно текут из моих глаз. Мне не стыдно за свои слезы, ведь я сдерживал их, ожидая этого дня семьдесят четыре года.