Прощальные слова

Глава 22

Эмма

Я дочитываю страницу дневника и с удивлением замечаю, что бабушка все еще не спит, хотя каждый раз раньше она засыпала.

— Ты так и не уснула? — говорю я с улыбкой.

— Ну, конечно, — ворчит бабуля. — Ты приближаешься к концу.

Я замечаю, что в дневнике осталось всего несколько страничек, и мне становится грустно, потому что не хочется, чтобы история заканчивалась.

— Бабушка, я хочу найти Чарли, — решительно говорю я ей.

— Милая, понимаю, что сегодня технологии позволяют делать невероятные вещи, но все же не уверена, что ты сможешь его отыскать.

— Если бы у меня получилось, ты была бы счастлива?

Бабушка крепко хватает меня за руки.

— Эмма Хилл, если ты найдешь для меня этого человека, я буду тебе вечно благодарна. Но если у тебя не получится, я умру, зная, как мне повезло с такой невероятно любящей внучкой.

— Я собираюсь найти его, жив он или мертв, — твердо говорю я ей.

— Эмма, — обращается бабушка. — Если ты случайно прочтешь последние несколько записей без меня… — Она отпускает мои руки и прижимает их к сердцу. — Постарайся не расстраиваться из-за секретов, которые я хранила в себе все эти годы. На то были веские причины, и все они продиктованы любовью и защитой.

— Секреты, бабушка?

Губы бабушки складываются в гримасу, которую я никогда раньше не видела на ее лице.

— Мне кажется, что вся моя жизнь строилась на лжи, и последнее, что я хотела бы сделать, — это внушить твоей маме, тете и конечно тебе, что ложь — единственный способ пробиться в жизни. Возможно, тогда это так и было, но честность делает нас свободными, Эмма. Может быть, если бы я честно рассказала все раньше, то избавилась бы от душевной боли, с которой могу умереть.

— Бабушка, ты можешь поговорить со мной, — успокаиваю я, забираясь к ней в кровать. Кладу голову ей на плечо и крепко ее обнимаю. — Пожалуйста, расскажи мне.

Она кладет руки мне на плечи и вздыхает.

— Я просто… это причинит боль тем людям, которых касается. — Мне и так больно, и я не могу предположить, что она скрывает.

Я молча лежу рядом с ней, пока мой мозг собирает воедино разрозненные части головоломки. Я не уверена, что смогла бы хранить секрет так долго. Большую часть своей жизни я как открытая книга, и мне тяжело держать в себе секреты, даже самые маленькие.

— Думаю, у нас мало времени, Эмма. Если тебе удастся найти для меня Чарли, я буду очень благодарна.

— Я не остановлюсь, пока не найду его, — обещаю ей.

— Иди, — говорит она, поворачивая голову, чтобы поцеловать меня в щеку. — Стань моим героем.

Целую ее в лоб и сползаю с кровати.

— Мама прислала сообщение, она уже едет с Энни. — Я не уверена, что часы посещения начались, но Джексон, конечно же, знает наверняка. — Я люблю тебя, бабушка.

— Ты всегда будешь моей любимой внучкой, Эмма. Спасибо.

Я возвращаюсь в комнату ожидания и подключаю ноутбук. Если мне придется просмотреть записи всех Чарли Крейнов в этом мире, я это сделаю.

Не успеваю я просмотреть вторую страницу «Чарли Крейнов», как входят мама и Энни, вынуждая меня приостановить поиски.

— Ты что, правда спала здесь всю ночь? — спрашивает мама.

— Да, — отвечаю я, не уточняя, в какой именно комнате ночевала.

— Как она? — вмешивается Энни.

— Кажется, с ней все в порядке, — отвечаю им. — Я оставила ее, потому что бабушка хотела немного отдохнуть перед вашим приходом.

— Мы можем к ней зайти? — говорит мама.

Я опускаю взгляд на телефон и вижу, что уже девять часов. Не знаю точно, когда наступают часы посещений, но предполагаю, что примерно в это время.

— Уверена, теперь можно.

— Каждый раз, когда я тебя вижу, ты с головой погружаешься в свой ноутбук. Над чем, черт возьми, ты так усердно работаешь? — интересуется мама.

— У меня много проектов, которые нужно закончить. Большую часть клиентов удалось перенести на следующую неделю, и это даст мне небольшую передышку, но все равно работа требует времени.

Учитывая все происходящее, моя первоочередная задача — найти Чарли. Конечно, гораздо проще узнать, что произошло в конце их истории, но бабушка, похоже, не собирается говорить об этом ни слова, сколько бы я ни просила. Интересно, что она так боится мне рассказать?

— Хорошо, мы будем у нее, если тебе что-нибудь понадобится, — успокаивает Энни. Они вдвоем выглядят так, будто весь мир лежит у них на плечах, и мне хочется снять с них часть стресса, но я боюсь сказать лишнее. Я чувствую вину за то, что и так храню от них секрет бабули. В конце концов, они ее дочери, и у них даже больше прав знать, чем у меня.

По непонятной причине возникает ощущение, что бабушка передает мне эстафету, и после ее смерти именно мне придется хранить и защищать ее тайну. Однако если удастся найти Чарли, я, возможно, избавлюсь от этого бремени, поскольку думаю, это даст бабушке силы рассказать всем нам правду. Чарли, по сути, вторая половина ее истории. Он нужен ей, чтобы она могла раскрыть все свои секреты и наконец-то стать свободной.

На пятой странице поиска мое внимание привлекает заголовок: «Чарли Крейн, бывший немецкий солдат с нерассказанной историей любви и войны, дает интервью телеканалу Эн-би-си в Нью-Йорке».

На лбу выступает холодная испарина, когда я нажимаю на ссылку. Пожалуйста, пусть это будет он. Сначала я просматриваю страницу в поисках даты и обнаруживаю, что интервью взято четыре года назад. Боже мой, это может быть бабушкин Чарли.

Я прокручиваю страницу вниз и обнаруживаю подзаголовок: «Семьдесят лет: Личные отголоски Второй мировой войны».

С фотографии на меня смотрит Чарли, и я жалею, что у бабушки нет его портрета, чтобы я могла найти сходство. На картинке у мужчины полностью седая голова, волосы идеально зачесаны на одну сторону. У него водянистые светло-голубые глаза, а лицо испещрено множеством мелких морщинок, каждая из которых, вероятно, рассказывает историю его жизни. Я увеличиваю изображение на экране, чтобы лучше его рассмотреть, и замечаю, что по обеим сторонам лица тянутся слабые шрамы. Помню, бабушка рассказывала, как выглядело лицо Чарли, когда он вернулся с войны. Шрамы смотрятся не так ужасно, как бабушка описывала, но семьдесят лет жизни, скорее всего, их смягчили.

Я задерживаю дыхание, нажимая на кнопку воспроизведения, но в это момент входит Джексон.

— Как дела? — я нажимаю на паузу. — Ты выглядишь так, будто увидела призрака. Ты в порядке? — он закрывает за собой дверь и садится рядом со мной. — Эмма?

— Мне кажется, я нашла Чарли.

Он бросает взгляд на экран.

— Чарли Крейн, это его полное имя?

— Да.

— «Семьдесят лет: Личные отголоски Второй мировой войны». Возможно, это он. Просто включи запись, — предлагает он.

Я снова нажимаю на кнопку, чувствуя, как замирает сердце, пока загружается лента.

Сегодня у нас в гостях Чарли Крейн, восьмидесятидевятилетний джентльмен, живущий на Статен-Айленде последние шестьдесят лет. Чарли — один из самых известных и обожаемых жителей своего района. Мы услышали несколько рассказов о нем от его соседей и друзей и обратились к Чарли с надеждой, что он сможет поделиться с нами своей историей и своим прошлым. Для нас большая честь получить его согласие. Чарли — ветеран Второй мировой войны, и у него за плечами история, которую большинство из нас не в силах постичь. Мы невероятно благодарны и смиренно представляем вам… Чарли Крейна.

Изображение увеличивается, показывая не только интервьюера, но и мужчину, сидящего в кресле напротив нее.

На лице мужчины нервная улыбка, как будто он не уверен в себе и нервничает из-за предстоящего интервью. Он одет в отутюженные серые брюки и накрахмаленную белую рубашку, заправленную под ремень. Мужчина в возрасте должен очень дорожить своим реноме, чтобы быть так аккуратно одетым, но это достойно восхищения.

— Чарли, большое спасибо за то, что вы сегодня здесь, — начинает интервьюер.

— Спасибо, что пригласили меня, — отвечает Чарли.

У этого мужчины две руки, так что мои плечи опускаются от разочарования. Чарли, как мне известно, лишился одной руки.

— Это не он, — расстроенно говорю я Джексону.

— Почему ты так решила? — спрашивает он.

— У него две руки.

— Подожди минутку. Давай посмотрим дальше.

— Итак, Чарли, мы слышали от твоих друзей и соседей, что у тебя есть интересная история о том, как ты оказался в Соединенных Штатах. Мы бы хотели услышать больше, — подбадривает собеседница.

Чарли чуть выпрямляется в кресле, чувствуя дискомфорт, прежде чем начать говорить.

— Разумеется, конечно. Я могу показаться глупым человеком, но… все получилось из-за любви.

Интервьюер с любопытством поджимает губы и наклоняет голову в сторону.

— Хм. Значит, вы хотите сказать, что причиной вашей эмиграции стало не стремление к лучшей жизни, как у многих людей в те времена?

Чарли слегка качает головой, поднимает правую руку с колен и почесывает подбородок, после чего расслабленно откидывается в кресле.

— Для меня лучшая жизнь заключалась только в любви к одной женщине, — объясняет он.

— И в конце концов вы нашли эту женщину? — спрашивает интервьюер.

— Нашел, — немедленно отвечает Чарли, коротко кивая.

Я с недоумением смотрю на Джексона.

— Это все-таки он, — недоуменно говорю я.

— Ш-ш-ш, смотри дальше, — советует мне Джексон.

Интервьюер складывает руки на коленях, прежде чем продолжить.

— Так это было классическое долго и счастливо, на которое вы надеялись?

Чарли не тратит много времени на ответ. Он как будто заранее подготовил ответы на вопросы, задаваемые собеседницей.

— Это было долго и счастливо, — соглашается он.

Мои колени трясутся уже несколько минут, но они замирают, когда я оглядываюсь на Джексона, чтобы оценить его реакцию. Он ничего не говорит, просто продолжает смотреть.

— Вы двое все еще вместе? — спрашивает она.

— Боже мой, нет. Мы больше никогда не были вместе после переезда в Штаты.

Женщина нервно смеется, и я начинаю думать, может быть, у нее не было ответов на эти вопросы до интервью.

— Я не уверена, что понимаю, Чарли. Как вы объясните свой счастливый конец, если в итоге не встретились с любовью всей своей жизни?

Я замечаю, что Чарли все сильнее ерзает на своем месте. Его правая рука постукивает по колену, а затем той же рукой он оттягивает воротник рубашки.

— Его левая рука не сдвинулась ни на дюйм, — уверенно говорит Джексон. — Это протез.

— Что? Откуда ты это знаешь?

Джексон чуть качает головой в сторону.

— Я врач. Отдай мне должное, ладно? — справедливое замечание. — Когда человеческое тело находится в состоянии стресса, у него не могут двигаться только три из четырех конечностей. Чарли несколько раз поджал оба колена и на протяжении всего интервью постукивал правой рукой. Его левая рука и кисть не двинулись ни разу.

— Но его история…

— Любовь не обязательно подразумевает совместное проживание с любимым человеком. Она в том, чтобы знать, что любимая в безопасности и счастлива. Моя единственная и неповторимая любовь имела и то, и другое, и это дало мне покой, так необходимый для жизни дальше, — поясняет Чарли.

— Ух ты, — реагирует собеседница, слегка обмахивая себя бумагами. — Если бы таких мужчин, как вы, было больше, этот мир стал бы лучше.

Чарли наклоняется вперед, опираясь здоровой рукой на колено.

— Знаете, в те времена любовь была другой, — продолжает он, чувствуя себя увереннее. — Найти безопасное и спокойное место вдали от зла было высшим проявлением любви к тем, кто тебе дорог. Убедиться в том, что у вашей семьи есть еда и убежище от врага, означало, что вы достойный человек. Мы жили в страшное время, и нам пришлось пройти нелегкий путь, спасаясь от ужасов войны в Чехословакии. Конечно, было нелегко спастись и остаться в живых, как это произошло с нами.

Интервьюер подпирает кулаком подбородок.

— Вы знаете, где сегодня находится эта женщина, которую вы так сильно любили?

— Люблю, — поправляет Чарли. — И я бы предпочел не отвечать.

— Понимаю, — улыбается собеседница. — Итак, Чарли, самая интригующая часть вашей истории состоит в том, что вас когда-то называли нацистом, а эта женщина — еврейка. Я права?

— Да, вы правы, — просто заявляет Чарли, с трудом сглатывая, а затем снова дергает коленями.

Это он.

— Это он!

— Определенно он, — соглашается Джексон.

— Как, черт возьми, вам это сошло с рук? — спрашивает интервьюер.

— При всем моем уважении, некоторые секреты стоит сохранить в тайне, — отвечает Чарли.

— Она жива благодаря вам, верно? — продолжает женщина.

Чарли встает со своего места и правой рукой снимает микрофон, а левая рука болтается у него под боком

— Я прошу прощения. Я не могу продолжать.

Чарли быстро уходит от камер и покидает съемочную площадку, оставляя интервьюера ошеломленной и заметно потрясенной, пока она пытается навести порядок в бардаке, который, похоже, снимался в прямом эфире.

— Думаешь, он все еще жив? — спрашиваю я Джексона.

— Есть только один способ выяснить. — Джексон берет у меня из рук ноутбук и вводит в поисковую систему имя Чарли, за которым следует Стейтен-Айленд. — Ему, должно быть, сейчас сколько, девять три?

— Я думаю, он был на год старше бабушки, так что да.

Два Чарли Крейна оказываются жителями Стейтен-Айленда. Одному из них всего сорок два года, а другому — девяносто три. Джексон указывает на второго.

— Должно быть, это он. Дай мне свой телефон.

Потрясенная, я достаю свой телефон из сумки и протягиваю Джексону, застывшим взглядом наблюдая за тем, как он набирает номер.

Мне трудно сдержать эмоции, когда я слышу приглушенный звук рингтона.

— Алло, это Чарли Крейн? — спрашивает Джексон. Все вокруг останавливается, и время как будто замирает на мгновение. Я не могу дышать. Не могу моргнуть. Не могу пошевелиться. Я не могу думать. Просто надеюсь на ответ, о котором неистово молюсь.

— Меня зовут Джексон Бек. Я врач в больнице «Масс Дженерал» в Бостоне, штат Массачусетс. Вы знакомы с женщиной по имени Амелия Бейлин? — Джексон смотрит на меня и прикрывает рот рукой в ожидании ответа. — Со мной здесь ее внучка, она искала вас. Не против, если я передам ей трубку?

Джексон кивает мне, давая понять, что Чарли согласился. Я не уверена, что смогу ответить, и подавляю всхлип, все еще с трудом переводя дыхание. Тем не менее я все-таки делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, прежде чем взять телефон у Джексона. Я прижимаю телефон к уху и выдыхаю воздух, который так долго сдерживала в себе.

— Чарли? — спрашиваю я, дрожащим голосом. — Меня зовут Эмма.

— Эмма, — восклицает он, словно для него это откровение. — Эмма, твоя бабушка еще жива? Боже мой, с ней все в порядке?

— Она… она жива, но ей плохо. Ее сердце отказывает — у бабушки уже было два инсульта. Чарли, сэр, она спрашивала о вас. Я прочитала почти весь бабушкин дневник по ее просьбе и хотела найти вас, чтобы узнать, сможете ли вы приехать и навестить ее.

Долгая, безмолвная пауза заставляет меня опустить взгляд на телефон, проверяя, не отключили ли нас.

— Чарли?

— О, Эмма, просто это было так давно, и…

— Пожалуйста, для нее это очень важно.

— О, милая, тебе не нужно меня умолять. Тебе даже не нужно было просить. Конечно, я приеду. Я отправлюсь завтра утром первым поездом.

— Правда? — я встаю, положив руку на грудь, и чувствую, что тело словно обмякает от облегчения и счастья — чувства, которые я даже не могу выразить словами. — На самом деле?

— Где мне вас найти? — спрашивает он. — Вы в Бостоне, верно?

— Да, она в «Масс Дженерал», здесь, в Бостоне.

— Я найду дорогу и буду там завтра.

— Чарли?

— В чем дело, милая?

— Вы знаете, где живет моя бабушка?

— Да, дорогая, знаю.

— Почему же вы никогда не связывались с ней?

Из динамика телефона доносится тяжелый вздох.

— Я никогда бы не решился помешать счастью Амелии и той прекрасной жизни, которую она для себя создала.

— Чарли, я думаю, что вы есть и всегда были ее счастьем.

— Я долго ждал, чтобы услышать это, Эмма. Терпение — великая ценность, и в конце концов оно воздается тем, кто неустанно ждет. Я уже начал терять надежду. Это был очень долгий путь.

Пока я расхаживаю взад-вперед, чувствуя, как взгляд Джексона обжигает мне лицо, стараюсь не расплакаться из-за той пустоты, которую Чарли терпел все эти годы, но еще больше — из-за иронии. Все, чего они хотели, — это быть вместе, и если они найдут друг друга сейчас, в конце пути, то у них будет так мало времени, чтобы прожить ту жизнь, которую они заслужили.

— Чарли, я с нетерпением жду завтрашней встречи с вами. Спасибо за то, что вы сделали для моей бабушки. Жаль только, что я не нашла вас раньше.

— Мне тоже очень приятно, милая, и я с нетерпением жду встречи с тобой.

— До свиданья, — шепчу я почти беззвучно.

— До встречи, милая.

Я вешаю трубку и падаю на сиденье рядом с Джексоном.

— Даже не знаю, что сказать, — растерянно говорю я ему.

— Ты должна гордиться собой. Ты сделала это, — мягко говорит он.

— Ну, с твоей помощью. Не уверена, что у меня хватило бы смелости поднять трубку и позвонить ему, как это сделал ты.

— Ты бы сделала это ради своей бабушки.

— Думаешь стоит рассказать ей? — я знаю ответ, но чувствую необходимость задать вопрос вслух.

Джексон с улыбкой качает головой.

— Нет, просто будь рядом, когда он завтра войдет в палату. Никогда в жизни ты больше не испытаешь подобного момента.

— Нужно закончить чтение дневника сегодня вечером, — решительно говорю я ему. — Сначала я должна узнать все, что можно.

— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? Мне кажется, я заинтересован в этой романтической истории не меньше, чем ты, — отмечает он, рассеянно проводя пальцами по волосам. Он выглядит таким же напряженным, как и я. Это одновременно и мило, и удивительно.

— Я очень хочу, чтобы ты был со мной рядом, когда буду читать дневник.

Джексон наклоняется и проводит рукой по моему лицу, крепко целуя меня, заставляя мое сердце биться чуть сильнее, чем прежде.

Дверь в комнату ожидания открывается, и раздается резкий вздох. В испуге я отстраняюсь от Джексона и провожу тыльной стороной ладони по губам, глядя в лицо маме и Энни. О, нет.

— О, Боже, мне очень жаль. В смысле, мне не жаль, что вы целуетесь, но прошу прощения, что ворвалась к вам, — сокрушается мама.

Джексон встает, почесывая бровь кончиком большого пальца.

— Дамы, я был рад встретиться с вами сегодня. Увидимся позже, Эмма.

— Вообще-то, я, пожалуй, тоже пойду, — быстро говорю я им.

— Ты сидишь здесь весь день, а как только мы появляемся, тебе нужно срочно уходить? — ехидно спрашивает мама.

— А вы бы не сбежали на моем месте? — спрашиваю я, приподняв бровь.

— Если ты хоть на секунду думаешь, что твоя бабушка не поступала с нами точно так же, то ошибаешься, — парирует мама.

— Она заставила тебя выйти замуж за папу?

— Нет, на самом деле она пыталась нас разлучить. Уверяла, что у нас ничего не получится.

Таким образом мама пытается сказать, что бабушка все знает и обладает шестым чувством.

— Если бы ты послушалась, меня бы здесь не было.

— Эмма, все в жизни происходит не просто так, и, хотя мы думаем, что можем ее контролировать, на самом деле нет. Наши жизненные уроки формируют нас, наше будущее, будущее наших детей и так далее, — устраивает мама своеобразную лекцию.

Я знаю. Я все это уже слышала.

— Ладно, на этой ноте я пойду подышу свежим воздухом. Думаю, хотя бы это я могу контролировать, — отвечаю я ей с кривой улыбкой.

— О, кстати, ты нашла ту книгу, о которой она спрашивала?

Не знаю, как выглядит мое лицо сейчас, но я не очень-то умею врать, особенно когда на меня пристально смотрят две пары глаз.

— Да, нашла.

— Ну, и что это было?

— Просто несколько старых фотографий, ничего особенного, — заверяю я, кладя ноутбук в сумку рядом с дневником.

— Ты лжешь. Что было в той книге?

— Думаю, бабушка хочет сохранить это в тайне. Я не уверена.

Я прохожу мимо них, но мама хватает меня за руку.

— Эмма Хилл, в такой момент мы не будем хранить секреты.

— Мама, пожалуйста, спроси бабушку сама. Не заставляй меня разрываться между вами. Не в такой момент.

Она отпускает мою руку.

— Хорошо, я спрошу ее сама.

— Отлично. Увидимся через полчаса, — обещаю я ей и спешу покинуть комнату, пока мама не продолжила выпытывать у меня подробности.

— Спасибо за ужин, — благодарю я Джексона, промокая губы салфеткой.

— Я умею заказывать пиццу как никто другой, — улыбается он.

— Но ты хоть немного умеешь готовить? — спрашиваю я, поддразнивая его.

— Нет, я абсолютный профан в этом деле, — заявляет Джексон.

— Ну, если план моей бабушки сработает, мы будем часто есть вне дома, потому что я тоже не умею готовить.

— Существует множество хороших кулинарных книг. Возможно, нам нужно научиться готовить вместе, — с улыбкой говорит он.

— Возможно.

— Знаешь, чему нам не нужно учиться? — шепчет Джексон.

— Чему? — от его взгляда я закусываю нижнюю губу. Он наклоняется вперед и оттаскивает меня от табурета за барным столом на кухне. Крепко обнимает меня и медленно наклоняется, наслаждаясь каждым мгновеньем. Это дает мне возможность насладиться видом. Джексон медлит с прикосновением к моим губам. Как будто хочет запомнить текстуру, вкус и то, как я отвечаю на его поцелуй. Это не похоже ни на что другое, всего лишь поцелуй, но так много можно передать через ощущения, и мне это нравится больше всего, когда я с ним.

Я замечаю, как по его лицу растекается пунцовый румянец, когда Джексон отстраняется и проводит костяшками пальцев по моей щеке.

— Ты заставляешь меня чувствовать то, чего я не чувствовал раньше — то, чего, я уверен, мне не хватало.

— Знаешь, многие люди назвали бы нас сумасшедшими и ненормальными, потому что мы так откровенны, зная друг друга всего несколько дней.

— Некоторые назвали бы нас счастливчиками, — утверждает он.

— Я как раз из таких людей. Нам повезло. Надеюсь, это надолго, Джексон. Я не боюсь идти вперед, даже зная, что в итоге могу остаться с разбитым сердцем, но точно не хочу, чтобы все закончилось именно так.

— Не разбивай мое сердце, Эмма, и я не разобью твое. Как насчет этого?

— Звучит достаточно просто, — говорю я ему.

— Я не понимаю, почему некоторые люди все усложняют.

— Наверное, это как носить обувь на два размера меньше, — добавляю я.

Он смеется.

— Почему у меня такое чувство, что у тебя есть опыт в этом деле, мисс Обувная Наркоманка?

— Бывало и такое, но это не очень весело.

— Эм, я не уверен, что смогу сосредоточиться на чем-то еще, пока мы не закончим читать дневник.

— Я думала о том же. — Спешу к сумке, которую оставила возле его дивана, и достаю потрепанную книгу. — Не знаю, готова ли я к этому.

— Тогда держись. — Он обходит бар и достает из холодильника две бутылки пива. — Поможет тебе расслабиться.

— Да, — со смехом соглашаюсь я. — Кто знает, что нам может понадобиться после того, как мы закончим читать. Предполагается, я захочу выйти замуж, так что это должно быть что-то безумное.

Джексон опускается рядом со мной на диван и поднимает ноги, чтобы положить их на стол, а затем протягивает мне пиво.

— Ладно, начнем.