Прощальные слова

Глава 19

Амелия

день 521 — Май 1943

Меня потряхивало с самого утра. Не в силах сосредоточиться на работе, я просто задавала первый вопрос из своего списка каждому стоящему в очереди человеку. Все они, казалось, плавились от апрельской аномальной жары. Старики падали на землю быстрее обычного, как минимум пятьдесят тел пришлось оттаскивать за ноги. Нацисты не проявляли ни сочувствия, ни эмоций. В их понимании, евреи не более чем грызуны. Чарли был исключением, но благодаря ему я задумалась, есть ли еще такие солдаты, как он. Понять, кто в душе по-настоящему ненавидит, довольно сложно, ведь этих солдат обязали вести себя подобным образом. Наверное, среди них были и те, кто не хотел участвовать в этом, и те, кто искренне нас ненавидел.

Впрочем, я знала, не стоит испытывать судьбу в общении с кем-либо из них, поэтому не делала ничего, кроме той работы, которую мне поручили больше года назад. Остается только гадать, почему я попала в список на перевод — зачем нужно убивать работоспособную, трудолюбивую женщину. Наверное, моя удача, если так можно сказать, иссякла.

Пандемия тифа в лагере приобрела массовый характер, и всех заключенных поголовно обрили. В нашем бараке паразиты еще не завелись, потому что симптомов на тот момент ни у кого не наблюдалось. По возможности я держалась на расстоянии, когда рядом оказывался зараженный вшами человек, зная, что паразиты легко путешествуют с одного тела на другое, но никакой реальной защиты у меня не было. Тиф быстро распространялся по лагерю, из-за чего все больше заключенных умирали в ожидании медицинской помощи, хотя ее не было, и, по крайней мере, нам она не полагалась. Выявить зараженных становилось все легче и легче: маленькие красные бугорки, высокая температура, рвота, а некоторые буквально падали замертво.

В тот день очереди были короче, и я опасалась как раз того, о чем говорил Чарли накануне вечером. Должно быть, в лагерь смерти переправили большое количество евреев.

Я обещала себе не бояться любого исхода этой ночи, но не могла отделаться от мысли, каково это почувствовать пистолет, направленный в голову, или, что еще хуже, веревку, затянутую вокруг шеи, вися на столбе на поле казни. Я видела слишком много повешенных и полагала, что быть расстрелянным скорее благословение. У некоторых смерть от удушья занимала до пяти минут, и я не представляла, какими будут эти последние мгновения, какие мысли пронесутся у меня в голове, пока моя шея будет медленно и мучительно ломаться. Мне снились кошмары, и я то и дело просыпалась в поту, сжимая шею от страха, что найду веревку.

Отравление газом звучало легче, чем два других варианта, и если бы мне пришлось выбирать, я бы предпочла быстрый и безболезненный уход, но никому из нас не было позволено делать хоть какой-то выбор. Никаких правил. Все решали нацисты.

Как только солнце полностью село, я направилась в свой барак за ежедневным пайком. Возле моего блока караулил Чарли. Он проводил меня внимательным взглядом, но не успела я отойти далеко, как меня схватили сзади и потащили прочь. Такое бесцеремонное обращение всегда вызывало негодование. Это причиняло мне боль, но не физическую, а эмоциональную. Я понимала, что с другими поступают так же, но с ненавистью и злобой, и это пугало и огорчало меня.

Чарли уперся кулаком в мое плечо, увлекая меня за собой. Я прекрасно знала, что не стоит задавать вопросы, и молчала, пока мы не достигли здания, в которое меня раньше не приглашали и не затаскивали. Я шла только туда, куда мне говорили, если, конечно, Чарли не приводил меня на место.

Мы спустились по лестнице, что вела под землю, и Чарли осветил пространство своим тусклым фонариком. Мы наткнулись на десятки ящиков с вещами. Я не могла разобрать, что находится в них, но, подойдя ближе, обнаружила, что они заполнены и рассортированы по категориям: очки, волосы, вставные зубы, золотые зубы, украшения, обувь и одежда.

— Что все это значит? — спросила я.

— Не сейчас, — поспешно ответил Чарли. В его голосе звучала злость, а может, он просто нервничал, как и я. Обычно он вел себя вполне спокойно, но не в этот вечер.

— Нет, я хочу знать, что это такое. — Конечно, я догадывалась, что это было, но мне нужно услышать это вслух.

— Вещи погибших, — прошелестел он сквозь учащенное дыхание.

— Что, прости? Они хранят их здесь и раскладывают по ящикам?

— Да, Амелия. — Его ответ звучал предельно лаконично, и я расценила эту реплику как намек на прекращение дальнейших расспросов. Раньше я никогда не боялась испытывать свои границы с Чарли, но теперь, когда на кону стояли наши жизни, все было иначе.

— Мешок с картошкой? — спросила я, наблюдая, как он берет два и перекидывает их через плечо.

— Да, — ответил он, не став уточнять, зачем они ему нужны. За год до этого дня я бы испугалась. Возможно, не смогла бы игнорировать недоверие, но я должна верить, что Чарли знает, что делает. — Прошу, побудь здесь, пока я займусь спасением Люси.

— Как? — спросила я, хотя на самом деле мне следовало прекратить задавать вопросы.

— Амелия, пожалуйста, доверься мне. Я вернусь минут через десять.

У меня не получалось больше скрывать страх на своем лице. Да и как я могла? У меня не было практически никакой информации о нашем побеге, я лишь предполагала, что мы пойдем не тем путем, которым пытались спастись другие евреи. Было ясно, что у Чарли иные планы.

— Хорошо, — шепотом проговорила я.

Он подошел ко мне, направив фонарик на стены в задней части помещения, благодаря чему мы смогли разглядеть друг друга в неосвещенной сырой комнате, пропахшей человеческими останками — запах, к которому я, к сожалению, уже привыкла. Однако сырость придавала запаху особую остроту, которую невозможно было заглушить, даже если дышать только через рот.

— Поторопись, пожалуйста, — взмолилась я. Темноты я уже не боялась, как раньше, но внизу было неспокойно.

Чарли нежно поцеловал меня и быстро погладил по щеке, после чего помчался обратно по лестнице без картофельных мешков, брошенных им небольшой кучкой у подножия ступеней.

Десять минут показались мне вечностью в замкнутой темноте, в то время как я представляла себе души, которые, возможно, парили над стоящими рядом ящиками. Скорее всего, они разъярены и хотят вернуть свои вещи. Мама всегда говорила, что призраки — плод нашего воображения, и хотя я не спорила с ней ради спокойствия, однако не совсем принимала ее точку зрения. Я верила в призраков, и эта вера помогла мне пережить пребывание в этом месте, поскольку я представляла себе разгневанную и враждебную армию еврейских духов, которые мстили за свои убийства.

Еще выручала уверенность, что мама и папа присматривают за мной, чудом сохраняя мне жизнь, что можно объяснить только силами свыше. Эти мысли противоречили моим просьбам к Богу объяснить, за что меня так жестоко наказывают. Однако я по-прежнему верила, что у всего есть цель, и если это некий ужасный урок, положенный мне в жизни, то надеялась, что хотя бы обрету мудрость, как выжить в мире, наполненном такой ненавистью. Я охотно поделюсь этой информацией со своей семьей, которая будет ждать меня у ворот рая.

Мама, возможно, и не верила в призраков, но она всегда говорила, что независимо от того, что происходит в нашем мире, если она покинет землю раньше, чем Якоб или я, она будет ждать нас на небесах. Благодаря вере в ее правоту, мысль о смерти перестала казаться мне невыносимой. Возможно, она предчувствовала, что случится со всеми нами, и поэтому так говорила, но я никогда этого не узнаю.

Дверь наверху открылась и закрылась, и я отступила на несколько шагов назад, пока не уперлась в ящик, желая спрятаться в углу на случай, если это не Чарли, но когда отблеск фонарика показался на потолке, я быстро нашла под светом встревоженное лицо Чарли. Он крепко сжимал Люси в своей руке, и я удивилась, как ему удалось беспрепятственно забрать ее, но решила дождаться ответа на эти вопросы позже — если вообще будет это позже.

Я забрала Люси из рук Чарли, и она сразу прижалась ко мне, как делала всякий раз, стоило пробраться к ней. Последние несколько месяцев Люси часто болела. Медсестры говорили, это из-за отсутствия грудного вскармливания, но мама рассказывала, что не могла кормить меня грудью, а со мной все было в порядке. Я не понимала, как они могут обвинять грудное молоко в болезнях, когда Люси с самого рождения окружена бактериями и смертельно опасными микроорганизмами. Удивительно, что она так долго оставалась здоровой.

Странно, почему они вообще решили оставить Люси в живых без Лии. Лия могла бы ухаживать за ней, а не тратить время немецкой медсестры. Все дело в ненависти. Это единственная причина разлучать новорожденного с матерью.

— Все будет хорошо, Люси, — ворковала я, покачивая ее на руках. Она сжала ручонки на моей шее и зарылась лицом в мою грудь.

— Она напугана, — объяснила я Чарли.

— Конечно, — ответил он с досадой. — Амелия, мы еще не в безопасности.

— Я в курсе, Чарли. Но пытаюсь быть храброй, а ты мне не очень помогаешь. — Впервые я так сильно разозлилась на Чарли. Понимала, что он боится, но это только усложняло ситуацию. Что, если это были наши последние минуты вместе? Мы должны учитывать такую возможность, но Чарли, похоже, не желал, и это заставляло меня верить, что все будет хорошо. Конечно, подобное нелепо, но другим вариантом была только смерть. В любом случае я должна попытаться выжить.

— Положи Люси в этот мешок, — велел Чарли, протягивая мне один из заготовленных мешков.

— Внутрь? — усомнилась я.

— Да, засунь ее внутрь.

— А она сможет там дышать? — уточнила я, рассчитывая, что он, возможно, проверял это.

— Я позабочусь о том, чтобы воздух поступал, — нахмурив брови, сказал он, давая понять, что уже заранее все обдумал.

Я взяла мешок из рук Чарли и осторожно засунула Люси внутрь.

— Все хорошо, малышка, мы собираемся раздобыть немного хорошей еды и найти убежище, где сможем быть вместе.

— Амелия, — зашипел Чарли. — Пожалуйста.

— Почему ты так себя ведешь? — спросила я, чувствуя, как во мне разгорается злость.

— Я до смерти напуган, Амелия. Сейчас мне нужно заботиться о твоей жизни и жизни Люси, и я никогда не прощу себе, если по моей вине с кем-то из вас что-то случится. Понимаешь?

— А как же ты сам? — возразила я в ответ.

— Мне наплевать на себя, Амелия. Я могу оставаться здесь или уехать, и через неделю это не будет иметь никакого значения. — Потому что меня тоже больше не будет. — Но если с тобой что-то случится, а я мог бы это предотвратить, мне придется с этим жить. Мне придется жить без тебя.

Не говоря больше ни слова, я забрала второй мешок из рук Чарли.

— Мне сюда?

— Пожалуйста, — пробормотал он.

Острые нити мешка царапали мне кожу, когда я натягивала его на себя и сворачивалась в клубок.

— Если ты немного покачаешь Люси, она, скорее всего, уснет, — посоветовала я Чарли. После убийства Лии я часами наблюдала, как медсестра ухаживает за ней. Единственный способ заставить Люси заснуть — это осторожно покачать ее из стороны в сторону.

— Хорошо, — согласился Чарли.

Мешок полностью закрыл меня от посторонних глаз, и Чарли поднял его с земли, при этом раздалось сдавленное мычание. Конечно, мы с Люси весили, наверное, меньше ста фунтов, но таскать тела было нелегко даже крепкому человеку с двумя руками, не говоря уже о человеке с отсутствующей рукой. Я не раз пыталась помочь оттащить тела от очереди к врачам, чтобы другие могли пройти мимо, но мне так и не удалось продвинуться с ними больше чем на пару дюймов.

Качание в воздухе доставляло неприятные ощущения. Внутри было трудно дышать, очень жарко и влажно. Запах старой картошки, а также неустойчивость движений не нравились моему желудку, но я изо всех сил старалась сосредоточиться на чем-то другом, зная, что не могу допустить рвоты.

Казалось, что дорога растянулась на многие мили, хотя прошло не более пяти минут, прежде чем сквозь мешок до меня донеслись приглушенные голоса.

— Куда ты идешь так поздно ночью? — спросил кто-то Чарли.

— Мне нужно успеть на прием к врачу. Он назначен на утро, — отозвался Чарли, понизив голос, чтобы подчеркнуть серьезность разговора с другим солдатом.

— О, ты тот солдат, которому ампутировали руку, — уточнил его собеседник.

— Верно.

— А что в мешках?

Чарли не старался завести там друзей, и, похоже, они относились к нему в равной степени прохладно, пока он не вернулся героем войны с отсутствующей конечностью. Я не понимала, что такого невероятного в потере руки во время войны, но они, похоже, были очарованы его героической способностью выжить. Впрочем, удивляться не стоило. Очевидно, жертвы и убийства интриговали большинство из них.

— Меня попросили привезти в госпиталь одежду для выздоравливающих солдат, которым не в чем уйти.

— Ах, да, — протянул другой солдат. — А обувь тоже захватил?

— Конечно. — Голос Чарли терял уверенность, а мешок беспорядочно трясся, выдавая его нервозность, которую, надеюсь, заметили только мы с Люси. Мое тело тоже начало болеть и дрожать, я боялась, что Люси издаст какой-нибудь звук или заплачет, но вдруг, к счастью, услышала, как открываются металлические ворота. Это был поистине самый прекрасный звук, какой мне только доводилось слышать. Скрип металла и стук петель будоражили слух так же, как оркестровая аранжировка.

— Увидимся здесь завтра, солдат. Тебе предоставили транспорт?

— Да, все устроено за пределами штаба. Спасибо, сэр. — Сэр. Я предположила, что это, должно быть, военный более высокого ранга, чем Чарли. Однако было странно, что в это время ночи в карауле стоит офицер.

Наше шествие продолжилось, и какое-то время мы все сохраняли молчание. Я боялась что-либо сказать, не имея возможности осмотреться, но вскоре уловила стук шагов Чарли по камню, подсказавший мне, что мы вышли на какую-то дорогу. Знала, что он спустит нас на землю, как только сможет, но совершенно не представляла окрестностей, а потому не была уверена, где и как далеко находится безопасное место.

Наконец меня осторожно опустили на твердую поверхность, но я услышала бормотание Чарли: «Не двигайся». Я оставалась как можно более неподвижной, надеясь, что Люси делает то же самое.

От звука открывающейся двери машины мой пульс участился. Я гадала, сядем ли мы в машину с водителем или за рулем будет Чарли. Не думала, что все может быть так просто. Мы беспрепятственно прошли через охраняемые ворота и устремились к свободе. Была только одна проблема, которую я не учла… Если Чарли не вернется, лишь вопрос времени, когда за ним начнут погоню.

Меня подняли вверх и положили на мягкую поверхность. Я все еще не двигалась, но после мягкого щелчка закрывающейся двери, за которым последовал еще один щелчок, моя надежда обрела реальность. Двигатель взревел, и мы поехали.

— Амелия, — нетерпеливо позвал Чарли, — ты можешь стянуть мешок.

Хотя меня все еще сковывал страх, я послушно выполнила его просьбу и обнаружила себя на заднем сиденье рядом с другим картофельным мешком, в котором лежала Люси. Я вытащила ее из мешка и обнаружила, что она спит, как и предполагала.

— Чарли, ты сделал это! — тихо, но взволнованно сказала я ему, ухватившись за спинку водительского сиденья. — Чья это машина?

— Неважно, — отозвался он.

— Куда мы теперь поедем? — спросила я, качая Люси на руках.

— Нам нужно выбраться из этой страны, Амелия. Здесь небезопасно.

— Сейчас, сию минуту, мы в безопасности, — воскликнула я. Обхватила его сзади за шею и поцеловала в щеку. Он не ответил; вместо этого он бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида.

— Что-то еще не так? — обеспокоенно спросила я.

— Не знаю, видел ли кто-нибудь, как я угонял эту машину, — сообщил он.

— Как ты ее завел? — я догадывалась, что у нас не будет никакого транспорта, поэтому не удивилась ситуации, но, судя по темной отделке салона и незнакомым устройствам на приборной панели, автомобиль был невероятно роскошным.

— Мы с отцом вместе возились с машинами. Он был механиком на заправке. Я скрутил провода. — В горле запершило, я тяжело сглотнула, придя к выводу, что мы не только сбежали, но и пошли на другие серьезные преступления. Не то чтобы у нас имелся большой выбор, но я была девочкой, которая никогда не пропускала уроки в школе и всегда приходила в комендантский час на пять минут раньше. Я никогда не думала о преступлениях, но вот, пожалуйста, совершила их сразу несколько.

Какое-то время спустя, когда мы отъехали, вдалеке послышался звук ручной сирены.

— Чарли, это из-за нас?

— Не знаю, — ответил он, задыхаясь.

Я прижала Люси к себе чуть крепче, когда жуткий звук усилился.

— Сверни на боковую улицу, — посоветовала я ему. Вряд ли стоило говорить об этом, ведь он уже сделал это несколько раз, но, разговаривая, когда мы оба сильно нервничали, я чувствовала, что помогаю. — Что нам делать?

— Придется удирать, — заявил он.

— Куда мы побежим?

— Я не знаю, Амелия. — Чарли заметно разволновался, как и я. Однако именно он разработал план, а я не знала, как нам избежать неприятностей, которые, возможно, надвигаются на нас.

— Когда я скажу, ты должна бежать как сумасшедшая. Ты поняла?

— Конечно, — согласилась я, зная, что не в состоянии бегать так быстро, как раньше. Я уже перешла грань недоедания, и в моем теле почти не осталось мышц. Мне постоянно казалось, что легкие развалятся, если я пройду от одного блока до другого, не говоря уже о беге на неизвестное расстояние в безопасное место.

Похоже, сирена на время стихла, но если ищут именно нас, уверена, они не откажутся от поисков так просто.

— Посмотри, нет ли под сиденьем карты, — попросил Чарли.

Я потянулась под сиденье и нашла атташе-кейс. Вытащить его было нелегко, но, достав его, я с удовлетворением обнаружила, что на застежках нет замков. Открыв кейс, нашла стопку бумаг и сложенную карту.

— Есть, — воскликнула я. — Карта.

Если Чарли не знал, куда нам ехать, то я не смогу помочь, не выяснив наше местоположение. Я развернула карту и стала искать Терезинштадт. К счастью, я быстро обнаружила его, хотя при свете газовых фонарей, мимо которых мы проезжали, было трудно что-либо разглядеть.

— Куда мы едем? — спросила я.

— Цюрих, — объявил он.

— Чарли, это займет почти целый день в пути, если не останавливаться, а мы в угнанной машине, — напомнила я ему.

— Я знаю, Амелия, но какой у нас еще выбор?

— Нам нужно найти другую машину, — предложила я ему.

— Согласен. Просто я не люблю воровство, — отозвался он.

— Тебе еще меньше понравится тюрьма или казнь, — возразила я.

Чарли продолжал испуганно вглядываться в зеркало, пока мы удалялись от густонаселенного района.

После нескольких часов езды бензин в баке заканчивался, и было трудно сказать, как далеко мы находимся от австрийской границы.

— Придется идти пешком, — рассудил Чарли.

— Мы должны ехать, пока в машине есть бензин, — возразила я.

— Я просто не хочу приближаться к границе на этом приметном автомобиле.

Я взглянула на Люси, которая все еще крепко спала, и представила, как тяжело нам придется. Вскоре мимо нас все чаще стали проезжать машины, и мы поняли, пора избавляться от улик, не говоря уже о том, что бензин на исходе. Чарли свернул в поле с высокой травой, которая почти скрыла машину, хотя я подозревала, что при дневном свете она все равно будет видна. Впрочем, я надеялась, что к тому времени мы уже уедем далеко.

С Люси на руках я выскочила через заднюю дверь в густую траву. Чарли нежно обнял меня, помогая подняться к главной дороге, где нас неожиданно выхватила пара фар, когда мы переходили дорогу. Не говоря ни слова, мы бросились бежать, направляясь в густой лес.

Мы не успели далеко уйти, как вдалеке послышался мужской крик.

— Эй, вы там!

Чарли схватил меня и тянул за собой, пока мы не углубились в лес. Мы бежали до тех пор, пока не выбились из сил. У меня отказали ноги, Чарли попытался поднять меня, но я больше не могла стоять, особенно с Люси на руках.

В лесу не было тропинки, и я надеялась, что с темнотой, скрывающей наши следы, нас будет трудно найти. Шанс, что в проезжающей мимо машине оказался нацист, который мог знать о нашем побеге, был не столь велик, как нам казалось, но мы не могли рисковать.

— Эй! — снова послышался голос.

— Черт возьми, — прошептал Чарли. — Он гонится за нами. — Чарли потащил нас к широкому дереву, и мы прижались к нему спинами. — Молчи. — Я знала, что говорить нельзя.

Однако Люси не понимала, и с ее губ сорвался тихий вскрик. С момента нашего бегства из лагеря это был первый звук, который я услышала от нее.

— Ш-ш-ш, — попыталась я успокоить ее. — Тише.

Я нежно покачивала ее на коленях, а Чарли мягко перебирал пальцами ее тонкие волосы.

— Ш-ш-ш, — повторял он за мной. — Все хорошо, малышка. Мы будем хорошо о тебе заботиться. Я обещаю.

— Куда вы подевались? — снова раздался голос, но из-за большого количества деревьев, от которых отражался звук, было трудно определить направление.

Плач Люси становился все громче, она тянулась к моей шее. Должно быть, она голодна или у нее намокла попка, поэтому я осторожно закрыла ей рот ладонью, избегая носа.

— Ш-ш-ш, ш-ш-ш. — Наши усилия не прекращались.

— Вы солдат, — проговорил мужчина. — И у вас пленница. А машина у вас тоже краденая?

Я смотрела в глаза Чарли, а он — в мои. Не знаю, думали ли мы об одном и том же, но было очевидно: этот мужчина не хотел сдаваться, и скоро наступит рассвет.