Прощальные слова

Глава 2

Эмма

Минуты превращаются в часы, пока мама, тетя Энни и я сидим в комнате ожидания, паникуя от дурного предчувствия. Откуда она знала, что произойдет что-то ужасное? Мы даже не знаем, жива ли бабушка, и чувство неизвестности у каждого из нас вызывает тошноту, что очевидно, поскольку за все это время мы не обменялись друг с другом ни единым словом.

— Она вела себя как-то странно прямо перед тем, как это случилось, — тихо говорю я, дергая нитку на моих рваных джинсах.

— Например? — спрашивает мама.

— Не знаю. Она говорила о том, что с каких-то пор прошло уже больше семидесяти четырех лет. Казалась сбитой с толку.

Энни повторяет:

— Семьдесят четыре года?

Я кладу телефон на маленький деревянный столик перед нами, раздраженная постоянными уведомлениями о сообщениях на «Фейсбуке», входящими звонками и рабочими электронными письмами.

— От кого столько сообщений? — спрашивает мама.

— Не знаю, — бормочу я себе под нос.

— Тогда, может, ты скажешь им, что занята срочными семейными делами?

Вместо этого тянусь вперед, чтобы выключить телефон, но, конечно, Майк должен был позвонить именно в ту самую секунду, как я нажимаю на кнопку выключения.

Беру трубку, раз я уже каким-то образом нажала на кнопку ответа:

— Что?

— Теперь это будет так? — спрашивает он с раздражением, как будто именно о нем я должна сейчас беспокоиться.

— Майк, прямо сейчас у меня нет на это времени. Бабушка потеряла сознание, мы в больнице. Не знаем, что происходит. Сейчас неподходящее время. Поговорим позже.

— О, черт, Эмма… извини меня. В какой вы больнице?

— «Масс Дженерал», — отвечаю. Но не то чтобы это имеет для него значение.

— Я сейчас приеду.

— Нет, Майк, не нужно… — он вешает трубку.

Сейчас не время и не место, чтобы пытаться решить наши проблемы. Я уверена, что в его пустой голове еще вертится мысль о моем прощении, и он думает, что сможет подействовать на меня в момент слабости, пока бабуля в таком состоянии. Но я не хочу слушать его сегодня.

— Не говори, что он сейчас едет сюда, — стонет мама.

— А что я должна была делать? Он бросил трубку.

— Ну так перезвони и скажи «нет». Здесь только семья.

Она права, я перезвоню ему. Но как только я нахожу его номер, врач открывает дверь в маленькую приемную, которую мы занимаем. Мы все стоим так, словно ждем приговора в зале суда.

Я задаю вопрос:

— Доктор, что происходит?

Он молод, возможно, только после ординатуры, но я уже уважаю его за врачебный такт и его ободряющую улыбку.

— С Амелией все будет хорошо.

Не думая, мы все вместе набрасываемся на него, обвивая руками шею.

— Господи, спасибо вам большое, — из нас трех, я, вероятно, единственная, кто может говорить, потому что мама и тетя Энни плачут, — так что с ней случилось?

Мы отрываемся от бедного мужчины, и он пододвигает стул, когда мы вчетвером садимся. У доктора добрые глаза — взгляд, который излучает покой и утешение. Его улыбка очаровательна, и очевидно, что он знает, как справиться с целой комнатой заплаканных глаз.

— Во-первых, я доктор Бек. Это я забочусь о вашей маме и бабушке, — он говорит, переводя взгляд с мамы на Энни, а потом на меня. — У Амелии был микроинсульт, но мы смогли растворить тромб с помощью специального препарата, предназначенного для таких ситуаций. К счастью, нам удалось предотвратить прогрессирование инсульта и остановить его до появления более серьезных повреждений.

— Но вы сказали, что с ней все в порядке? — Я не понимаю.

— Что за повреждения? — мама наконец-то задает вопрос.

Доктор Бек выпрямляется и откидывается на спинку стула, продолжая сдерживать наше беспокойство:

— На данный момент, у нее нет никаких физических повреждений, кроме легкой слабости в левой руке и ноге, но она выглядит немного растерянной, что вполне нормально после инсульта.

Энни тяжело дышит, как обычно погруженная в свои мысли. Я знаю ее достаточно хорошо, чтобы предположить, что она сейчас проходится по длинному списку «а что, если…» в своей голове.

Она спрашивает:

— Это состояние пройдет?

¬— В большинстве случаев со временем это проходит. На своем опыте, я видел легкие случаи потери памяти или бреда, но с этим может помочь когнитивная терапия, — доктор Бек складывает руки на коленях, пока объясняет нам все доступным языком. — По правде говоря, мы должны сконцентрироваться на том факте, что все могло быть гораздо хуже. Благодаря тому, что вы среагировали так быстро, у нее сейчас минимальные повреждения.

Мама и Энни касаются моей спины, молча благодаря за то, что я была тогда рядом. Нам просто повезло, на самом деле. Мне даже страшно подумать о том, что могло бы произойти, если бы меня там не было.

Мама спрашивает доктора:

— Когда мы сможем ее увидеть?

— Как только обсудим еще один момент. У Амелии есть заболевание, называемое мерцательной аритмией. Оно вызывает аритмичное сердцебиение. В принципе, когда сердце стучит беспорядочно, это может привести к выплескиванию сгустков крови. Затем тромб, то есть этот сгусток, может застрять в артерии, вызывая нехватку крови в мозгу. Это, скорее всего, и стало причиной инсульта.

Кажется, будто сейчас я услышала какую-то бессмыслицу.

— Что это значит? У нее может случиться еще один инсульт? — задает вопрос Энни.

По тону ее голоса можно заключить, что она всего в шаге от срыва. Я чувствую это.

— Я бы предложил поставить кардиостимулятор в грудную полость, который, я надеюсь, будет поддерживать ее сердцебиение в нормальном ритме. Это поможет снизить вероятность нового инсульта.

Ей девяносто два года. Мне кажется, это плохая идея.

Мама спрашивает:

— Что, если мы откажемся от операции?

Доктор Бек резко выдыхает и молча сидит несколько секунд, затем продолжает:

— Честно, вероятность еще одного инсульта варьируется от средней до высокой.

Смотрю на маму и Энни. Я вижу, как сложно им принять такое решение.

— Делайте операцию.

— Эмма! — кричит мама.

— Это правильное решение.

Энни задает вопрос:

— Что насчет риска, связанного с операцией?

— По моему мнению, риск введения кардиостимулятора невелик, а вот вероятность нового инсульта без него достаточно высока, — отвечает доктор Бек, — вы сейчас можете зайти к ней. Поговорите об этом, затем сообщите мне о своем решении.

Мы следуем за доктором Беком в отделение интенсивной терапии. Шум откачиваемого воздуха и писк аппаратов за занавесками я больше никогда не хочу слышать в своей жизни. Мне становится все труднее дышать с каждым следующим шагом. Я понимаю, как тяжело будет увидеть бабулю, беспомощно лежащей на больничной кровати.

Она всю жизнь была непоколебимой, сколько я ее знаю. Ничто не могло ее остановить или заставить отказаться от того, чем она хотела заниматься. До этого самого момента она сама водила свою машину, ходила по магазинам и даже выходила поужинать с друзьями. Я могу только надеяться быть такой же в ее возрасте. Теперь же, когда я захожу в комнату, она тихонько спит на больничной койке, а к разным частям ее тела присоединены провода и трубки. Бледная, волосы в полном беспорядке — это не та женщина, которую я знаю. Сердце разрывается от одного взгляда на нее, я хватаюсь за грудь, будто это поможет удержать все кусочки вместе.

— Бабуля, — тихонько говорю я, придвигаясь к ее кровати.

— Мам, — Энни делает то же самое.

Бабушка медленно открывает глаза и робко улыбается, от чего появляются ямочки на ее мягких щеках:

— Мои девочки, — голос звучит слабо, — я думала сегодня настанет тот самый день.

— Мы не позволим, чтобы с тобой что-то случилось, — говорю я, беря ее вялую руку в свою и проводя большим пальцем по морщинистой коже на костяшках пальцев.

— Где Чарли? — спрашивает она, озабоченно наморщив лоб.

— Кто такой Чарли? — спрашивает Энни у бабушки.

— О, вы же знаете Чарли, девочки, — она смеется так, будто бы не знать этого мужчину просто нелепо.

Дедушку звали Макс, так что я не думаю, что она могла перепутать имена.

— Мы не знаем никакого Чарли, — уточняю я.

— О, вы точно знаете, глупышка. Конечно, вы знаете Чарли Крейна.

Я переглядываюсь с мамой и Энни, каждая из нас растеряна в равной степени. Доктор Бек все это время стоит позади, терпеливо ожидая возможности проверить бабушку.

— Это то, о чем я говорил. Она немного не в себе, — начинает он, — она рассказывала некоторые истории о своем прошлом, и я не уверен, что она понимает, какой сейчас год.

— У вас у всех такие красивые волосы, — говорит бабушка, с трудом поднимая руку, чтобы накрутить один из моих локонов себе на палец, — такие… прекрасные.

Я не понимаю, почему она так с нами разговаривает.

— Спасибо, бабуля, — я снова беру ее руку в свои, — с тобой все будет хорошо.

— Я знаю. Но не с вами тремя, если вы скорее не уйдете отсюда. Я не хочу, чтобы нацисты нашли вас в медчасти.

Это слово наполняет мою грудь ужасом. Мы знаем совсем немного о бабушкиной истории, в основном лишь то, что она пережила Холокост. На этом все и заканчивается. Она не хотела, чтобы мы знали детали и прочувствовали на себе те ужасы, так что мы пообещали никогда не говорить об этом.

— Эмма, — шепчет бабушка, притягивая меня ближе к своему лицу, — найди мою книгу. Сможешь, дорогая?

— Книгу? Бабуля, я не понимаю, о какой книге ты говоришь.

— Моя особенная книга, — ее голос звучит громче, — Пожалуйста.

Она явно взволнована моим замешательством, но я никогда не видела ни одной незнакомой книги в ее доме. Единственные книги, которые я видела — детективные триллеры, которые она обычно читала. Не думаю, что она имеет в виду один из них.

— Пожалуйста, найди ее и принеси мне.

Доктор Бек кладет руку мне на плечо, и как только я оглядываюсь, он кивает в сторону выхода, предлагая последовать за ним в коридор.

— Бабуля, я сейчас вернусь.

Мама и Энни кажется не замечают ни этого, ни того, что я следом за доктором выхожу из комнаты. Но, возможно, мне будет проще воспринять информацию, не поддаваясь воздействию их эмоций. Зайдя за угол, мы останавливаемся, брови доктора Бека приподнимаются:

— Я бы хотел сделать операцию сейчас же. Чем быстрее это произойдет, тем в большей безопасности она будет.

Тяжело вдыхаю и медленно выдыхаю через сжатые губы. Мне все еще сложно воспринимать все это.

— Я понимаю. Сделаю все, что смогу, чтобы убедить маму и тетю в том, что сейчас ей нужно именно это. Не думаю, что сейчас кто-то из них ясно мыслит.

— Это понятно, — отвечает доктор, — Мне очень жаль, что вы через это проходите.

Доброта и искренность, написанные на его лице, забирают у меня последние силы, которые я пыталась сохранить ради мамы и Энни. Слёзы неудержимо текут из моих глаз, я накрываю рот рукой и плотно зажмуриваю глаза, мечтая, чтобы этого сейчас не происходило.

— Извините меня, — выдыхаю я.

Доктор Бек обнимает меня за плечи и ведет по коридору, останавливаясь перед туалетной дверью:

— Я прослежу, чтобы о ней хорошо позаботились, ладно? — Он опускает голову, чтобы привлечь мое внимание. — Я обещаю.

— Спасибо, — отвечаю шепотом, — вы так добры, я очень ценю это.

У большинства врачей, которых я встречала, не было такого чуткого понимания того, через что проходят семьи в таких ситуациях.

— Эмма!

Как только я наконец оправляюсь от одного удара, второй прилетает следом, словно в то же самое место. Все мое нутро как будто бы превращается в одну сплошную боль.

— Эмма, вот ты где.

Я бросаю взгляд в другой конец коридора на звук его голоса, жалея, что мне это не померещилось, и подавляю стон. Майк бежит в мою сторону с выражением фальшивого беспокойства на лице. Он в очередной раз разыгрывает представление?

Доктор Бек убирает руку с моего плеча и складывает губы в жесткой улыбке:

— Что ж, дам вам поговорить наедине. Скоро вернусь осмотреть вашу бабушку.

— Спасибо, — искренне отвечаю я, когда он уходит в другом направлении.

Майк тяжело дышит, когда насильно сжимает меня в своих объятиях:

— Как бабушка? — спрашивает он, кладя руку мне на затылок.

Этот жест ощущается неловким и неестественным.

— Нет, — я прерываю, — не делай так.

— Как?

— Не притворяйся, что тебе вдруг стало не все равно.

Он знает, что сейчас у меня нет сил, и это лишь его игра.

Изображая сцену, он кладет руку на мою щеку, здесь, в коридоре реанимации:

— Я люблю тебя. Что еще мне нужно сказать? Я только хочу показать тебе, что я здесь. Я хочу быть здесь, рядом с тобой.

А я хочу побыть в одиночестве.

После почти бессонной ночи, наполненной волнением и надеждой, рано утром я встаю, чтобы обыскать каждый уголок в бабушкином доме, пытаясь найти «ту самую» книгу. Мама и Энни советовали не тратить на это слишком много времени, потому что, скорее всего, бабуля что-то путает, как и говорил доктор. Но я довольно долго не могла уснуть прошлой ночью, прокручивая в голове бабушкины слова. Наверное, они правы — я не вижу ни одной необычной книги.

Возвращаю все вещи в комнате на свои места и после этого выхожу в коридор. Кладу руку на дверную ручку ее спальни, еще одна слеза бежит из моих глаз, когда я думаю о том дне, когда нам придется вывезти все ее вещи. Не могу смириться с мыслью о потере бабушки.

В момент, когда я уже начинаю закрывать за собой дверь, мой взгляд падает на маленький деревянный ящик под кроватью. Я видела его там уже много лет, но я никогда не обращала на него особого внимания.

Снова открываю дверь, опускаюсь на колени и немного проползаю вперед, чтобы дотянуться до ящика. Он тяжелый и переполненный, но я вытаскиваю его и обнаруживаю, что это не просто старая коробка. Замысловатая резьба вдоль медных петель и затворок. Дерево потрепанное и мягкое, как будто к нему прикасались тысячу раз до этого, но у меня такое чувство, что он пролежал здесь, запечатанным, долгие годы.

Испытывая чувство вины за то, что сую нос в чужие дела, я напоминаю себе, что бабушка просила найти книгу, и как бы туманно не звучала ее просьба, я хочу выполнить ее. Я провожу кончиками пальцев по старой крышке, прежде чем расстегнуть застежки, и затем открываю ее, прислушиваясь к стонущему скрипу заржавевших петель.

Внутри лежат стопочки старых фотографий и мягкая потертая книга в кожаном переплете, перевязанном красной лентой. Сердце стучит сильнее от одного лишь взгляда на нее. Что же бабуля могла скрывать от нас все эти годы? Как бы мне ни хотелось узнать, что это такое и что там внутри, я осторожно вытаскиваю книгу и прижимаю ее к груди, вдыхая запах старой пергаментной бумаги. Под книгой лежат еще несколько снимков бабушки лет двадцати с небольшим, стоящей перед Статуей Свободы со своей неизменной сияющей улыбкой на лице.

Я умоляла ее рассказать свою историю, мечтала узнать, какой была ее жизнь, но она всегда наотрез отказывалась говорить о прошлом. Ее любимая фраза: «Будущее — это единственное, о чем нужно волноваться». По правде говоря, я боюсь того, что могу узнать, если она когда-нибудь захочет восполнить эти пробелы, но я также боюсь того дня, когда ее история уйдет с ней навсегда.

Возвращая коробку на место, я встаю, держа в руках кожаную книгу, и спешу обратно к машине.

Усаживаюсь на свое место и не проходит и минуты, как я чувствую, что книга будто бы смотрит на меня — умоляя открыть ее и погрузиться в ту жизнь, которую оставили позади.

Звонит телефон, и я благодарна за это отвлечение, когда вытаскиваю его из сумочки и вижу «мама» на дисплее. Я отвечаю с нескрываемым чувством тревоги, всеми силами пытаясь звучать спокойно:

— Все в порядке?

— Да, да, — отвечает она, — мы уже назначили операцию на завтрашнее утро. Хотела сказать тебе.

Облегчение переполняет меня, зная, что мне не придется с ней спорить об этом.

— Я рада, что вы согласились. Так будет лучше.

— Я тоже так думаю, — но ее голос все еще звучит неуверенно.

— О, кстати, я нашла бабушкину книгу.

— Какую книгу?

— Ту, о которой она просила.

— Я понимаю, но что это за книга? — расспрашивает мама.

— Понятия не имею, но она старая и выглядит так, словно содержит в себе кучу историй или воспоминаний. Я везу ее в больницу.

— Майк не с тобой?

— Нет, — отвечаю сквозь стон.

— Это очень мило с его стороны, что он решил заехать вчера, но нам не нужно, чтобы он слонялся по больнице прямо сейчас.

— Мам, — говорю я, пытаясь остановить любые дальнейшие комментарии на эту тему.

— Эмма, ты знаешь, как я к нему отношусь.

— Да, не то, чтобы ты пыталась как-то скрыть свою ненависть к Майку. Я понимаю и частично согласна со всем, что ты чувствуешь.

— Я рада это слышать, — говорит она, — тогда тебе стоит прекратить возиться с ним и наконец закончить эти отношения.

— Мам.

— Эмма, — снова начинает она.

— Я ненадолго заеду в больницу. У меня крайний срок для одной клиентки сегодня вечером, и, если я не доделаю дизайн ее рекламы, она просто найдет кого-то другого.

В моем мире бизнес не заканчивается в пять часов вечера, а значит, и мои рабочие часы тоже.

Она спорит:

— И почему ты просто не можешь сказать, что у тебя срочное семейное дело?

— Мам, это мой бизнес, я не могу отказаться от всех заказов. Я все улажу, не волнуйся. Уже завтра утром я вернусь к вам в больницу и буду рядом, когда понадоблюсь.

Она выдыхает:

— Хорошо. Просто подожди там, пока я не вернусь, чтобы она не оставалась одна. Мне нужно немного вздремнуть и принять душ.

— Без проблем.

Так как мой телефонный звонок длился всю дорогу до больницы, мое желание открыть бабушкину книгу немного поутихло. Но теперь я здесь, волнение переполняет меня, когда я провожу руками по теплому кожаному переплету. Мне нужно знать, что там внутри.

Я бережно держу ее в руках, словно потерянное сокровище, когда захожу в больницу и направляюсь в реанимацию.

Будучи очень взволнованной, я даже не заметила вчера, насколько длинна была дорога до отделения, и я уже запыхаюсь, когда добираюсь до бабушкиной палаты. Хотя, как раз вовремя, потому что я почти что врезаюсь в доктора Бека.

— Эмма, — приветствует он.

— О, здравствуйте, доктор Бек. Как она сегодня?

— Эта женщина, — он указывает себе за спину, — с ней не соскучишься, — он смеется и смотрит на нее через плечо. — С ней все хорошо.

— Спасибо, что так заботитесь о ней.

— Это моя работа. А теперь прошу меня извинить, мне нужно проверить другого пациента.

Я осталась стоять, немного зачарованная его сияющими глазами и таким участливым отношением, а также, что нельзя было не заметить, видом самой идеальной задницы, на которую, наверное, не стоило бы сейчас пялиться, пока он уходит. Тем не менее, я никогда раньше не видела, чтобы мужская задница выглядела так прекрасно в медицинской форме.

— Эмма, это ты? — к счастью, бабушкин голос прерывает мой неуместный взгляд и мысли, и я захожу в палату.

— Это я, бабуля. Думаю, что нашла твою книгу, — подхожу к ней и аккуратно кладу книгу на ее колени. Уголки ее губ приподнимаются в улыбке, пока ее взгляд все еще сфокусирован на потолке.

— Милый доктор сказал, что я, возможно, не смогу четко видеть следующие несколько дней, но знаешь что?

— Что?

— Я вижу, какой он красавчик, — говорит она сквозь слабый смех.

Мои щеки горят, зная, что мама — точная копия бабушки во всех отношениях. Обеим ничего в жизни не хочется сильнее, чем указать на явно привлекательного мужчину, постоянно напоминая мне, что я все еще не замужем и без детей. Это становится постоянной шуткой — одной из тех, что имеют скрытый смысл, который я умею мастерски игнорировать.

— В любом случае, — пытаюсь сменить тему, — надеюсь, ты говорила об этой книге.

— О ней, — отвечает она, опуская взгляд.

Бабушка открывает книгу, корешок издает скрип, когда она просматривает несколько страниц. Она как будто заново знакомится с ней, проводя кончиками пальцев по центру написанной от руки страницы, похожей на какую-то дневниковую запись.

— Что это? — спрашиваю я.

— Я написала это после того, как приехала в Нью-Йорк, еще в 1945 году. Сейчас так трудно вспомнить детали, но именно поэтому я и изложила все здесь, пока воспоминания еще были свежи в моей памяти.

— Воспоминания? — я знаю, что бабушка оказалась в Нью-Йорке примерно в 1944 или 1945, сразу после окончания войны, но кроме этого мне мало, что известно.

Она пытается взять книгу в руки, но они слишком трясутся:

— Могла бы ты…?

— Я?

— Да, Эмма, можешь прочитать для меня эту страницу?

Я беру книгу и оглядываюсь, ища, куда бы сесть. Пододвигаю голубой пластиковый стул поближе к кровати и сажусь. Положив книгу на колени, я пробегаю глазами по тексту, восхищаясь ее красивым почерком на пожелтевших кремовых страницах.

— Ты уверена, бабушка?

— С чего мне быть неуверенной? — спрашивает она с недоумением в голосе.

— Ты никогда не хотела делиться со мной своим прошлым, — говорю я, полагая, что именно о нем написано на этих страницах.

— Пришло время рассказать о том, что произошло, — она отвечает без промедления, — так что, пожалуйста, читай скорее. Мне нужно вспомнить Чарли.