«В МОЕЙ ДУШЕ ЕЩЁ НЕМАЛО СВЕТА»


Последние годы были для творца непростыми, но он слишком ценил жизнь, чтобы поддаваться унынию. Гамзатов теперь не часто выходил из дома, но в интервью не отказывал. Они, кроме прочего, отвлекали его от грустных мыслей, заставляли вспомнить свою жизнь, в которой было много хорошего, доброго, светлого.


Пускай я таю, как в ночи свеча,

В моей душе ещё немало света,

Ещё хочу я странствовать по свету,

Пренебрегая мнением врача[195].


Журналисты не всегда спрашивали его о том, что его по- настоящему волновало. Были вопросы, на которые ему уже не хотелось отвечать, на которые он отвечал сотни раз, но они были важны для читателей, которые, быть может, услышат его ответы впервые, и Гамзатов говорил, ярко и мудро.

О своих ошибках он тоже не умалчивал, видя в них отражение сложности человеческого существования, неизбежность заблуждений и в чём-то даже явления, необходимые для совершенствования природы человека, взросления его души.

Беседовать с Феликсом Бахшиевым, его давним другом и коллегой по перу, было интересно и самому Расулу Гамзатову. Его вопросы касались многого, о чём болела душа поэта, и это рождало ответы эмоциональные, афористичные:

«Лично я полного счастья не испытал никогда и такого человека не знаю, кто бы его испытал. Для полного счастья одним здоровья не хватает, другим — денег, третьим — времени, а многим — всего этого вместе.

— Не за счастьем надо гнаться и бояться не другого мира, а позора.

— Идеология всегда была, и она всегда есть. А вот свободы никогда не было и сейчас её нет. Голодной свободы и нищей независимости не бывает.

— Идеология, возвышающая один класс, позволяющая одной партии править всеми, одному аппарату руководить всеми, — такая идеология ущемляет человека.

— Я во многом разочаровался в том, во что верил. Тем, что я дал себя обмануть.

— Я бы создал две партии — партию хороших людей и плохих людей. И пусть плохие станут хорошими, а хорошие ещё лучше.

— Каждая эпоха имеет хорошую и плохую стороны.

— Вот стали винить во всех грехах коммунистов. А ведь коммунистами были и Пикассо, и Неруда, и Арагон, и Хикмет, и Шолохов. А какие они великие и талантливые люди — весь мир знает.

— Не перестают твердить, что сегодня всем дарована свобода. Ложь. Что всем дарована независимость. Она пагубна. Надо наконец понять: всем места хватит на земле, как звёздам в небе и волнам в море».

Сожалел Расул Гамзатов, главным образом, о том, что был излишне очарован политическими галлюцинациями, что государственная работа отняла слишком много времени, которое он мог посвятить творчеству. Он перелистывал свои многочисленные книги, чтобы собрать томик избранного, и приходил в отчаяние от того, как далеки от истинной поэзии оказались некоторые его стихи, в которых сквозила политическая конъюнктура, но не было живого чувства. На счастье, Гамзат больше писал о вечном — любви, женщине, друзьях, родине. Эти стихи остались жить, были на слуху, продолжали дарить людям волнение любви и чудесную красоту мира.


Но мы пред собою не лживы

И трезвым достигли умом:

Не всё, что живёт, пока живы,

Жить будет, когда мы умрём...[196]


1 июля 2001 года скончался Яков Абрамович Козловский.

Поэтесса и переводчица Марина Ахмедова-Колюбакина рассказывала, что Расул Гамзатов узнал об этом во время проведения очередного съезда писателей Дагестана. Гамзатов сказал о случившемся горе в микрофон и... не смог сдержать слёз. Все встали, и эта минута молчания была очень долгой.

Яков Козловский был для Расула Гамзатова больше, чем другом и переводчиком, он стал значительной частью его жизни. Козловский перевёл огромное количество гамзатовских строк. Несколько стихотворений в его переводах стали знаменитыми песнями. Свою роль в творческом успехе Расула Гамзатова он никогда не преувеличивал, напротив, давал отповедь досужим болтунам, толковавшим о том, что Гамзатова якобы сделали переводчики.

Впрочем, Гамзатов и сам говорил, что без переводчиков мог остаться просто аварским поэтом, мало известным в стране и мире.

Яков Козловский был светлым и добрым человеком. После тяжёлого ранения на войне, едва выжив, он пришёл в Литинститут на костылях и посвятил поэзии всю оставшуюся жизнь. Он и сам был замечательным поэтом.


День на смену полумраку

Занялся, кровоточа.

Лейтенант хрипит:

— В атаку! —

Автомат сорвав с плеча.

Он недавно прибыл в роту:

Прежние в земле лежат,

На смертельную работу

Поднимавшие солдат...


Сочинял Козловский и для детей. О его книжке «Весёлые приключения не только для развлечения» Сергей Михалков писал: «Вся книжка — волшебная игра в слова. Не думаешь о том, что рифмы свежи, что строки энергичны и отточены. Мастерство-то и создаёт иллюзию того, что стихи родились в весёлой игре, между прочим, и открыли трогательный мир взаимоотношений букв и слов».


Такса

Сев в такси,

Спросила такса:

— За проезд

Какая такса?

А водитель: — Денег с такс

Не берём совсем.

Вот так-с!


И вот, Якова Козловского не стало. Сталин утверждал, что незаменимых людей нет. Но разве кто-то сможет заменить Козловского, Гребнева, Твардовского? И даже самого Сталина, нового пришествия которого многие ещё ждут.

Потеря близких друзей — всегда тяжёлое испытание. Эта печальная неизбежность, которая ожидает всех, навевала горестные мысли. Трудно было представить, что набрав знакомый номер, уже не скажешь: «Яша, приезжай, посидим!» И что Козловский тоже не позвонит, чтобы прочесть новый перевод.

Приезжая в Москву, теперь уже чаще на лечение, чем по делам творческим, он вспоминал свою студенческую жизнь и друзей, с которыми вступал в большую литературу. Их становилось всё меньше. Он жил в Москве на улице Горького, которая теперь вновь стала Тверской. Оттуда было рукой подать до Литературного института, до ЦДЛ, до Красной площади. Эти небольшие расстояния было уже трудно преодолеть. Но к памятнику Пушкину он, с одним из своих помощников, всё же приходил, сидел на скамье, смотрел на великого поэта, на влюблённых, по-прежнему назначавших здесь свидания, на детей, которые ещё не знали, по соседству с кем они резвятся. Кругом была жизнь, и поэт будто узнавал в окружавших его лицах своих однокурсников и вспоминал свои стихи, посвящённые им.


Когда-то стихи мы друг другу

Читали в пылу молодом.

И строфы ходили по кругу,

Как будто бы чаша с вином...

И часто мне снитесь не вы ли,

Незримых достойные крыл,

И те, кто меня позабыли,

И те, кого я не забыл?

Иду вдоль бульвара Тверского,

Плывёт надо мною луна,

И счастлив по-дружески снова

Я ваши шептать имена[197].


Сохранилось много фотографий Расула Гамзатова, было написано немало замечательных портретов.


И живописец знает в деле толк:

Чтоб молодым меня увековечить,

Он на мои натруженные плечи

Другую голову по-дружески кладёт.

Другая голова — другим нужней.

Им не достигнуть высоты иначе.

Я и за две, за сто голов в придачу

Не соглашусь расстаться со своей[198].

Загрузка...