Осенью Расула Гамзатова, как молодого и активного члена Союза писателей, вызвали в обком партии. Он был готов ко всему — от критики стихов за отрыв от масс до обвинений в преклонении пред Западом за стихи Роберта Бёрнса, которые он переводил и с упоением читал на вечерах. Такого рода «письма наверх» с заголовком «Довожу до вашего сведения» обычно зачитывали, загнув край листа, чтобы скрыть подпись бдительного товарища. Но на этот раз Гамзатова ждало странное поручение.
«Неожиданно выпал снег, который покрыл землю чуть ли не на метр, — писал Расул Гамзатов. — Овцы и ягнята остались без корма. Они начали гибнуть. Меня вызвали в обком партии и говорят:
— Поезжай, Расул, на кутаны, нужно спасать овец.
— Какую же помощь я им окажу?
— На месте увидишь. Придумаешь. Надо найти пути для их спасения.
Дороги к овцам я не знал как следует и в хорошую погоду, каково же мне было искать её в пургу! Но партийная дисциплина превыше всего, и я брёл сквозь снег и ветер. Наконец я набрёл на одну кошару. Меня встретили печальные чабаны. Слёзы на их щеках и усах превратились в ледяные мутные бусинки. Окровавленными мордами овцы пытались сквозь обледенелый снег добраться до травы. Но прогрызть ледяную кору они не могли и погибали. Собаки спрятались от ветра в укромные места, забыв о волках и ворах. Одним словом, бедствие и беспомощность — вот что я нашёл здесь. Увидев меня, чабаны горько засмеялись:
— Чего нам не хватает сейчас, так это стихов и песен. Ведь ты пришёл, чтобы читать нам стихи или спеть нам песню, о сын Гамзата из аула Цада? Ты лучше изобрази нам плач, а мы тебе будем подвывать.
Три дня я просидел в шалаше чабанов, а потом, увидев, что никакой пользы от меня нет и не может быть, показал чабанам свою спину. Путь мой лежал в Махачкалу.
— Ну как, спас овец? — спросили меня в обкоме.
— Трёх баранов я спас.
— Каким образом, расскажи?
— Очень просто, чабаны зарезали трёх баранов, и мы их съели. Считаю, что этих баранов я спас.
— Ладно, — рассердились в обкоме, — иди, занимайся своими стихами, а спасать овец мы будем, как видно, без тебя. А чтобы лучше писались стихи, объявляем тебе строгий выговор».