Расул Гамзатов

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Расул Гамзатов предвкушал, как радостно его встретят, как будет гордиться им отец, как он будет читать своим почитателям стихи из книг, изданных в самой Москве! Особенно его волновала предстоящая встреча с невестой, с чудесной Патимат, образ которой вдохновлял его в далёкой Москве, согревал в зимние стужи.

Но отец встретил сына сдержанно. Не потому, что так предписывали строгие горские обычаи, Гамзат Цадаса пребывал в мрачном расположении духа.

Причина отцовской печали скоро выяснилась. Пока Расул стяжал в Москве первые лавры, в Дагестане происходили удручающие события. Вновь разразилась борьба с религией, начались репрессии и аресты духовенства. Как будто отпала необходимость в уважительном отношении к вере, которая помогала победить в войне с фашизмом. Народ тогда счёл, что всё стало на свои места, и потянулся в храмы. Но кому-то это показалось угрозой, недопустимым отклонением от идейной линии. И недавно стихшая борьба с космополитизмом перешла в борьбу с «опиумом для народа», как называл религию ещё Ленин.

Ошеломлённому Расулу казалось, что он попал в какое-то мрачное прошлое, но реальность была более чем ощутимой. Это казалось вызовом здравому смыслу, сплотившемуся в беде народу и даже государственным интересам. Но за всей этой кампанией стояли вовсе не потребности государства, а амбиции региональных «вождей».

Происходившее вокруг наводило на тягостные мысли, начинало казаться, что там, «наверху», одна рука не знает, что делает другая. Сталин для многих оставался великим и непогрешимым, не ведающим, что творят его наместники. Ведь была Конституция СССР, которую изучали и обсуждали в Литинституте. А в ней говорилось, что «свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами». И что гражданам предоставлены свобода слова, печати, собраний и митингов... Но на митингах клеймили лишь новых «врагов народа». Очень скоро травля докатилась и до имама Шамиля — символа национального самосознания горцев. В народе эту политическую вакханалию прозвали «багировщиной» по фамилии начавшего её первого секретаря ЦК КП Азербайджанской ССР. Первой его жертвой пал академик Гейдар Гусейнов, написавший книгу «Из истории общественной и философской мысли в Азербайджане XIX века». Вернее, он предпочёл покончить с собой вместо унизительного отказа от написанной им правде о Шамиле и той эпохе. Ему ставили в вину, что «книга написана с неправильных политических и теоретических позиций и представляет в извращённом виде характер движения мюридизма и Шамиля, изображая их в качестве прогрессивного национально-освободительного и демократического явления. Такая оценка Шамиля и мюридизма является антимарксистской, противоречит историческим фактам и в корне извращает действительный смысл этого движения, которое было реакционным, националистическим и находилось на службе английского капитализма и турецкого султана».

В опубликованной в журнале «Вопросы истории» статье были обвинения и против дагестанского историка Расула Магомедова, который тоже «неправильно» понимал роль Шамиля в истории, не имеющую «ничего общего с марксизмом». Историка Семена Кузьмича Бушуева, написавшего книгу о Шамиле, обвиняли в том, что он приписывал борьбе горцев демократический, справедливый характер. Милицу Васильевну Нечкину, под редакцией которой вышел учебник по истории СССР, обвиняли в том, что в учебнике превозносятся выдающиеся качества Шамиля, он изображается как защитник народных масс.

Это выглядело мрачным фарсом. Ещё недавно повсюду цитировали того же Карла Маркса, который высоко отзывался о Шамиле. И будто не было выставки 1941 года в Историческом музее на Красной площади, которая как раз и показывала Шамиля вождём масс в национально-освободительном движении. Будто не было народного энтузиазма в годы войны, когда люди отдавали свои сбережения, отдавали последнее на строительство танковой колонны «Шамиль». Тогда их благодарил сам главнокомандующий, а теперь они не были уверены, что их за это не арестуют, не сошлют, не расстреляют.

Объяснить всё это было невозможно, оставалось лишь догадываться о тайных движущих пружинах той отвратительной затеи.

Но особенно Расул Гамзатов беспокоился за отца, который ещё недавно вдохновлял воинов своей поэмой «Шамиль». И начиналась она, по наступившим временам, более чем крамольно:

Трагические судьбы многих известных людей свидетельствовали, что ни ордена, которыми был награждён народный поэт, ни недавнее избрание его в Верховный Совет СССР не могли стать «охранной грамотой». Уже и на руководство Дагестана оказывалось чудовищное давление с требованием признать Шамиля едва ли не врагом советской власти.