Расул Гамзатов

БУДНИ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ

Союз писателей Дагестана располагался в старой части города, там же, где и сейчас — на улице Буйнакского, которая по вечерам превращалась в подобие Невского проспекта. Публика густо дефилировала по красивой улице со старинными зданиями, переходившей в городской приморский парк. С другого конца короткой улицы располагались гостиницы и рестораны. Редакции газет и журналов, издательства и типографии тоже располагались поблизости. Всё, что было связано с писательской деятельностью, включая книжный магазин и библиотеку, было рядом. Творцы могли целыми днями перемещаться между редакциями, а по вечерам отдыхать в ресторане, обсуждая литературные новости и осуждая редакторов, которые норовили сократить каждое произведение, а то и вовсе вернуть рукопись автору.

Трудиться, особенно в летнюю жару, не особенно хотелось. Многие искали вдохновения на пляже, среди красивых туристок. Более опытные добивались творческих командировок на природу, к примеру, для написания цикла стихотворений о передовых чабанах, коневодах, рыбаках или виноделах. Тёплый приём всегда был гарантирован, а заодно можно было устроить свой творческий вечер, кончавшийся подарками и застольем.

Тем не менее работа в союзе кипела. Планы, отчёты, собрания, кустовые совещания, как тогда именовались совещания выездные, литературные вечера. Особое место занимало обсуждение произведений и переводов. Первое имело важную подоплёку, так как после одобрения в писательской организации рукопись могла претендовать на включение в издательский план, борьба за который не прекращалась никогда. Переводы были не менее важны, они открывали широкую дорогу национальному автору, когда его переводили на русский язык. Кроме того, на переводы и написание подстрочников выделялись деньги, на которые можно было существовать.

Особой частью деятельности Союза писателей было проведение писательских юбилеев. Члены союза относились к этому с особым вниманием. К юбилею, как правило, прилагались награды, звания, издание «избранного», творческий вечер с банкетом и хвалебные статьи в прессе. Для кого-то это было вынужденной необходимостью, для других — поводом напомнить о себе. Но в любом случае заниматься этим приходилось руководителю Союза писателей Расулу Гамзатову.

Ещё одной «скатертью-самобранкой» было Бюро пропаганды художественной литературы, которое направляло писателей в районы Дагестана читать лекции и всячески просвещать население в духе любви к социалистическому реализму. Командировки эти были популярными и обоюдополезными. Труженики встречались с живыми писателями, писатели лучше узнавали жизнь и набирались впечатлений.

При каждом Союзе писателей существовал и Литературный фонд, главной задачей которого была помощь писателям. Литфонд оплачивал санаторное лечение, больничные листы, оказывал денежную помощь и делал много другого на благо писателей. В его распоряжении имелись поликлиники, больницы, дома творчества и даже собственные ателье. В Москве на Кузнецком Мосту была Книжная лавка, где только писатели могли купить книги, бывшие в большом дефиците. Хорошие книги становились своего рода валютой, которую можно было продать или обменять. В результате Литфонд был не менее популярен, чем издательства и редакции с их гонорарами. Но благ на всех не хватало, за ними выстраивались очереди. Талант писателя здесь значения не имел, единственным условием было наличие членского билета.

В дагестанском отделении Литфонда, как и везде, заявления рассматривала комиссия. Бумаги туда поступали с резолюцией Расула Гамзатова.

Работа в Союзе была налажена и шла своим чередом, так что если Гамзатов отсутствовал, по творческим обстоятельствам или государственным делам, то ничего не останавливалось. Поговорка «Не место красит человека, а человек — место» приходилась здесь как нельзя кстати. Сотрудники были только рады — можно было уйти с работы пораньше или устроить небольшую пирушку с приятелями прямо на рабочем месте.

Однако и безоблачной жизнь Союза писателей не была. Однажды его руководителя даже попытались свергнуть. «Переворот» был затеян, когда Расул Гамзатов был в отъезде. Однако этот замысел успеха не имел. Когда похожим образом смещали Хрущёва, никто не возражал, но здесь возразили. «Как мы можем переизбирать нашего председателя в его отсутствие?» — возмутился поэт Нуратдин Юсупов, и его поддержало большинство. Нелепость этой истории заключалась ещё и в том, что отсутствовал Гамзатов потому, что поехал в Москву, чтобы помочь инициатору «переворота» в продвижении его произведения. Поступок человека, которому Гамзатов очень доверял и немало помогал, причинил поэту большую боль.

«Конечно, должность председателя СП не была очень высокой должностью, — говорила Салихат Гамзатова, — но то, что Гамзатов являлся членом Президиума Верховного Совета СССР, нравилось не всем. Программа была понятной: сначала подорвать авторитет человека на родине, а дальше... Не буду рассказывать дальше о развитии событий и о других попытках сместить моего отца, закончившихся неудачей».

Расул Гамзатов смотрел на эти «мятежи» философски. Но однажды не выдержал и ответил, явив при этом всю мощь своего остроумия. Как рассказывают очевидцы, дело происходило в ЦДЛ. За одним из столиков Гамзатов увидел своего «ниспровергателя», который ужинал с главным редактором одного из центральных журналов. Там было принято к печати большое произведение, что, видимо, автор и «обмывал» с редактором. Недолго думая Гамзатов подошёл к их столику и провозгласил тост за редактора, за то, что он неоценимо помогает дагестанской литературе, печатая такого выдающегося, такого талантливого писателя, к тому же близкого друга и соратника Расула Гамзатова. Тост Гамзатова редактора ошеломил, он-то полагал, что его визави и Гамзатов почти враги, и вдруг такое. На следующий день редактор объявил «другу» Гамзатова, что не будет его печатать в журнале. А на недоумённый вопрос «Почему?» ответил: «Не люблю я Гамзатова... И его друзей тоже».

Свергнуть Гамзатова с его поста больше уже никто не пытался. Но была другая напасть, схожая с нескончаемым стихийным бедствием. Многие, видя перед собой сверхуспешного Расула Гамзатова, бросались писать стихи.

«Раньше у нас стихи становились пословицами, поговорками, были у всех на кончике языка, — говорил Гамзатов, — а теперь берут изречение, меткое слово и длинное предлинное стихотворение пишут».

Писали даже те, кто искренне полагал, что писатель отличается от обычного человека наличием пишущей машинки.

Но курьёзами дело не ограничивалось. Расул Гамзатов рассказывал, как однажды к нему явился отцовский кунак, уважаемый человек, с просьбой устроить его сына поэтом. Сын в поэты не годился, но объяснить это горцу было невозможно. Он возмущённо недоумевал, как это сын Гамзата Цадасы, который ни в чём и никогда кунаку не отказывал, не хочет устроить в поэты его сына? Объявив Расулу Гамзатову, что он, видно, зазнался и что он ему больше не кунак, обиженный горец ушёл.

«Таким-то вот образом из-за таланта, вернее, из-за отсутствия его, я потерял хорошего кунака, — писал Расул Гамзатов. — Кунак мой и правда был хорошим человеком, он только не понимал, что никто — ни председатель Союза писателей, ни секретарь парторганизации, ни глава правительства — не может раздавать таланты, как куски баранины, когда горцы усядутся вокруг стола, а курящаяся горячим паром баранья туша уже взгромождена на стол».

Тем не менее в поэты попадали самые неожиданные фигуры. Некоторым даже удавалось выпускать тома своих «нетленок», которые, за неимением спроса, приходилось раздаривать или навязывать всевозможным учреждениям, благо всюду находились приятели или родственники, не смеющие отказать в помощи. Получалось даже зарабатывать деньги, но слава приходить не спешила. Значит, полагали они, нужно выпустить новую книгу, желательно «избранного».

«Была такая жена у одного небезызвестного дагестанского поэта, — писал Расул Гамзатов. — Весь Союз писателей, все издательства и газеты бросало в дрожь при упоминании её имени. Я тоже её побаивался и даже, чтобы задобрить её, повесил у себя в кабинете портрет её мужа. Я думал, она будет довольна и будет обходиться со мной помягче. Но это на неё мало подействовало. Ведь она не получала ни копейки за то, что портрет её мужа висел в моём кабинете.

Однажды она потребовала от издательства, чтобы немедленно был издан сборник стихотворений её мужа. Директор робко возражал, что планы на этот год утверждены, мало бумаги и что они могли бы издать в следующем году...

— Ты бессовестный человек! — кричала разъярённая женщина. — Ты просто боишься, что люди увидят, насколько стихи моего мужа лучше твоих. Вот для чего ты рассказываешь мне сказки о бумаге и планах. О, я тебя вижу насквозь. Я не дам себя провести. Я заставлю тебя издать сборник моего мужа.

С этими словами женщина хлопнула дверью издательства. Через два часа на директорском столе зазвонил телефон. В трубке послышался голос секретаря обкома.

— Ради бога, сделай как-нибудь так, — умолял секретарь, — чтобы эта женщина больше ко мне не приходила. Я не успеваю менять стёкла на своём столе: она разбивает их, стуча кулаком по столу.

Что же получилось в итоге? Выкинули из плана повесть Льва Толстого “Хаджи-Мурат”, а также детскую книгу Гамзата Цадаса. За счёт этих двух книг поставили в план сборник стихотворений мужа воинственной женщины.

Казалось бы, должен наступить мир. Но вскоре разразился новый скандал. Оказывается, в сборник не поместили фотографии поэта.

— Бессовестные люди! — кричала разгневанная жена. — Вы боитесь, что люди увидят, насколько мой муж красивей вас всех! Вот почему вы не поместили фотографии.

— О нет, — ответил директор издательства. — Просто мы не знали, чью фотографию помещать в этой книге: твою или твоего мужа.

— А что, — ухмыльнулась женщина, — ещё неизвестно, стал ли бы он поэтом, если бы не я».

Рассказывал Гамзатов и о писателе, который никак не мог напечататься и стал посылать свои произведения под псевдонимом, вернее — под именем свой жены. Расчёт был на то, что женщинам полагалось особое внимание, в противном случае можно было пожаловаться на редакторов в вышестоящие органы: «Должен сказать, он это сделал не без успеха, хотя успеха в поэзии он не имел, ибо как бы ни кукарекали курица или петух, они не станут соловьями».

Но когда дело касалось талантливых молодых писателей, Расул Гамзатов принимался за дело с особой заинтересованностью.

В молодых, подающих серьёзные надежды писателях он видел будущее родной литературы, старался им помочь, делился опытом, внимательно разбирал их первые произведения, рекомендовал в печать. Посылал сотрудников в командировки с целью выявления новых талантов. И регулярно проводил совещания молодых писателей Дагестана, чтобы начинающие свой творческий путь могли узнать друг друга, послушать старших и лучше понять, что литература — это чудесное безбрежное море, в котором им предстояло найти свой неповторимый остров и сделать его частью литературного континента.

«Когда поэт становится поэтом? — вопрошал Гамзатов в беседе с журналисткой Фатиной Убайдатовой и сам же отвечал: — Не тогда, когда его таковым называют литературоведы, а когда далёкий от поэзии человек читает его стихи и проникается всем тем, что создано в словах и написано между строк».

Молодые поэты жаловались на суровых редакторов, которые их не печатали или безжалостно сокращали. Такое случалось, вернее, было правилом. Редкий поэт проскальзывал в это «игольное» ушко без потерь. В литературной жизни случалось всякое. Расул Гамзатов приводил гротескную историю отношений одного аварского поэта с редактором. Поэт принёс в редакцию стихи, газета их напечатала. Но оказалось, что редактор сократил четыре строки.

«Поэт побежал в редакцию.

— Кто зарезал четырёх лучших моих баранов из тех, что я выпустил пастись на просторные луга вашей газеты? Кто сократил четыре моих строки?

Редактор газеты спокойно ответил:

— Я выбросил... Ну и что?

— Зачем ты их выбросил?

— Пришёл срочный материал, не хватало места.

— Но если ты можешь без разрешения поэта выбрасывать из его стихотворения строки, то я тебя самого выброшу сейчас в окно.

У поэта была горячая горская кровь. Он схватил редактора за шиворот, за ноги и действительно выбросил в окно. Дело, правда, было на втором этаже, и под окном была мягкая клумба. На суде поэт говорил:

— Кровь за кровь! Зуб за зуб! Он отредактировал меня, я отредактировал его!

“Отредактированный” редактор, говорят, по-прежнему сокращает стихи (без этого, наверное, не может быть редактора), но всё же он спрашивает теперь разрешения поэтов».