Россия и Европа. 1462-1921. В 3-х книгах

Может быть, читатель что-нибудь и понял в этой смеси экзотичес­ких терминов с откровенной проповедью нового железного занаве­са. Я, хоть убей, не понял ничего. Кроме, конечно, того, что ни ма­лейшего отношения к российской реальности XVI века, к Грозному царю и его опричной эпопее объяснение Гумилева попросту не име­ет. Более важно, однако, что не только не открылись в Иваниане конца XX века новые философские горизонты, но и старые, как ви­дим, оказались замутнены.

Глава одиннадцатая Последняя коронация?

аспект

Для Иванианы 2005 год был, пожалуй, са­мым продуктивным в её истории: целых две монографии, специаль­но посвященных царю Ивану. Мельком мы уже упоминали обе. При­шло время поговорить о них подробнее.

Религиозныи

Там же, с. 211. Там же. Там же, с. 209.

Первая из них принадлежит перу Александра Дворкина, кото­рый, говоря словами его научного руководителя и духовного настав­ника протопресвитера Иоанна Мейендорфа, «выступает не только как историк, но и как профессиональный богослов».42Эта необычная комбинация, боюсь, и привела к несколько странному взгляду на конфликт между царем и его правительством. Трактует его Дворкин главным образом как конфликт идеологичес­кий. Антитатарская стратегия Правительства компромисса (он назы­вает его Избранной Радой) выглядит под его пером подозрительно похожей на позицию славянофилов середины XIX века и особенно М.П. Погодина, позицию, о которой еще предстоит нам подробно го­ворить во второй книге трилогии.

«Если Москва и в самом деле Третий Рим, а Московская Русь но­вый Иерусалим, — сообщает нам Дворкин предполагаемую суть этой стратегии, — ей следует... признать себя ответственной за судьбу христиан, остающихся под иноверным игом, и в конце концов отвое­вать Константинополь».43 Значит о Константинополе заботился князь Андрей, умоляя царя не открывать южную границу страны крым­ским разбойникам, а вовсе не о судьбе своей страны? Странно. Но допустим. Совершенно другой точки зрения держался, согласно Дворкину, царь Иван.Больше того, «именно здесь залегали корни разногласий между Иваном и советниками Избранной Рады, ибо держава, которую он хотел создать, не*имела ничего общего с Византией, отринутой бо­гом и плененной турками. Русь виделась Грозному сильной наслед­ственной монархией наподобие национальных монархий, какими были тогда Испания, Англия и Франция».44

Тут Дворкин опирается на авторитет известного историка церк­ви протоиерея Георгия Флоровского, который тоже утверждал, что «не только политически, но и культурно Грозный был обращен имен-

Александр Дворкин. Иван Грозный как религиозный тип, Нижний Новгород, 2005, с-

Там же, с. 124.

Там же.

но к западу...»45 Да, соглашается Дворкин, «взгляд Ивана был в зна­чительной степени обращен в сторону запада».46 И главным его гре­хом был «упорный отказ признать за Москвой долг перед византий­ским наследием и обращение к западу»47

Так вот в чем, оказывается, дело: «в кровожадного тирана» ца­ря превратило именно его предпочтение «западничества» визан- тийству. Непонятно тут лишь одно — почему в таком случае обру­шился Грозный как раз на запад и даже предложил турецкому сул­тану союз именно против Запада? И до такой степени важна была для царя эта война с Западом, что ради неё открыл он южные гра­ницы России, подвергнув страну смертельной опасности? К сожа­лению, автор не заметил во всем этом очевидного, казалось бы, противоречия.

Увы, это не единственное противоречие, которого он не заме­тил. Отец Мейендорф так рекомендует главное открытие своего уче­ника: «Иван находился под обаянием идей западного Ренессанса, скорее всего был знаком с сочинениями Макиавелли и, сверх того, восхищался военно-монашескими орденами запада».48 А вот что пи­шет ученик: «Взор первого царя всё время обращался к прошлому. И он хотел воссоздать это прошлое таким, как оно, по его мысли, бы­ло всегда... Даже разрушая вековые традиции, полагал, что действу­ет во имя этих самых традиций»49 Оставался, говоря словами Клю­чевского, верен «воззрениям удельного вотчинника».

Так что же в таком случае растлило Грозного — «обращение к западу», как полагал Георгий Флоровский, или «обращение к про­шлому», как думал Василий Ключевский?

Все эти противоречия, однако, мелочи по сравнению с глав­ным. С тем, что молодой современный историк-богослов, воспитан­ный одним из самых прогрессивных православных теологов, ни на минуту не задумался над исторической виной иосифлян (и, следова-

Там же, с. 126.

Там же, с. 183.

Там же, с. и.

тельно, церкви, которую они возглавляли). В первую очередь за­ключается эта вина в том, как мы помним, что во имя своих корыст­ных земных интересов отстояли иосифляне в затянувшейся на четы­ре поколения идейной войне неотторжимость монастырских земель, сокрушив тем самым политическое наследие Ивана III.

Не приходит это в голову Дворкину, даже когда говорит он о старце Артемии, лидере четвертого поколения нестяжателей (впоследствии бежавшем из заточения в Литву), который «усматри­вал корень всех зол... в церковном землевладении». Автор знает, что «выдвигаемый им [Артемием] план реформ предусматривал об­новление всей жизни за счет разделения монастырских земель сре­ди неимущих».50 И все-таки не догадывается, что спор между иосиф­лянами и нестяжателями шел вовсе не о тонкостях византийского православия (которые он подробно анализирует), но о решающем для будущего страны и роковом для России «земельном вопросе». Том самом, что в конечном счете и погубил в ней монархию.

Но и к этому ведь не сводится историческая вина иосифлянства, незамеченная Дворкиным. Я говорю о вековом его сопротивлении светскому образованию. О том, что обрекло оно страну не только на перманентное отставание от Европы, но и на правовое и политичес­кое бескультурье. Вот что пишут об этом современные российские культурологи. «Московская Русь в лице [иосифлянского] духовенства долго и упорно сопротивлялась распространению западной образо­ванности... Церковные иерархи полагали, что обращение к достиже­ниям человеческого разума вместо священного писания вовлечет Россию во „тьму поганьских наук", что ценность человеческого ра­зума несовместима с духовными ценностями православия... Прибе­гая к запретам, угрозам, преследованию и разрушению „новой обра­зованности", духовенство так и не выполнило своей социокультурной миссии, не предложило позитивной программы развития образова­ния, направленной на удовлетворение мирских потребностей и обес­печение безопасности России».51

Там же, с. 89.

Культурология. Ростов-на-Дону, 2003, с.427, 522-523.

Мы еще будем говорить об этом во второй книге трилогии, но и сейчас мера «западничества» Грозного, представляющая глав­ный вклад Дворкина в Иваниану, вполне очевидна. Это ведь при Грозном победоносные иосифляне приравняли нестяжательство к «латинской ереси».

Глава одиннадцатая Последняя коронация?

К сожалению, не только на отечествен­ном, но и на западном участке Иванианы постсоветский период отме­чен в лучшем случае топтанием на месте, а в худшем деградацией. Чи­татель, надо полагать, заметил это уже в главе, посвященной государ­ственному мифу (и его западным эпигонам). Но самый знаменитый пример, конечно, новая биография царя, которая так и называется «Иван Грозный», опубликованная в том же 2005 году одним из лучших университетских издательств Америки, и принадлежит перу Изабел де Мадариага. Расхвалена она была до небес. Вот образец из London Evening Standard: «Эта блестящая книга представляет великолепное достижение высокоакадемической (magisterial) науки... Замечатель­но легко читаемая проза и превосходная характеристика дегенера­тивного монстра, который был одновременно и чудовищно садист­ским преступником и трагической жертвой собственной власти».52

Самое интересное, что часть этого цветистого панегирика — су­щая правда. Книга и впрямь подробная, обстоятельная, полная жи­вых деталей и действительно легко читается. Поистине замечатель­ный справочник о жизни и делах царя Ивана.Только вотс наукой, во всяком случае с исторической наукой, она, боюсь, имеет мало общего. Просто потому, что задумана вовсе не как исследование ро­ли Грозного Царя в русской истории, но как психологическая «дра­ма шекспировских пропорций».53

Главное, что пытается разгадать автор: как совмещались в одном человеке «дегенеративный монстр» и кавелинский трагический герой

Справочник

Isabel de Madariaga. Ivan the Terrible, Yale Univ. Press, 2005, cited from the cover.

(особенно любопытно это потому, что Кавелина де Мадариага не чита­ла, по крайней мере, в её избранной библиографии он отсутствует).

Нет слов, противоречия в характере Грозного — тема, как мы уже знаем из опыта Карамзина и Кавелина, замечательно интерес­ная. Для художника, как, впрочем, и для психиатра. Проблема лишь в том, что историки, как свидетельствует Иваниана, давно уже (почти полтора столетия назад) за её пределы вышли и волнуют их, как мы видели, совсем другие проблемы. Например, различие между «аб­солютизмом европейского типа» и «абсолютизмом, насыщенным азиатским варварством» (различие, до которого де Мадариаге нет, как оказалось, никакого дела). Или вопрос о конституционности Бо­ярской думы накануне самодержавной революции и связанный с ним знаменитый спор между В.И. Сергеевичем и В.О. Ключевским, о котором ей тоже ничего неизвестно (мы еще остановимся на этом споре в заключительной главе книги). Или, допустим, замечатель­ная гипотеза М.П. Погодина о непричастности царя к реформам Правительства компромисса. Или, наконец, решающий вопрос, ко­торый точно сформулировал Борис Флоря, о том, действительно ли «происшедшие в правление Грозного перемены определили на долгие времена и характер русской государственности и характер русского общества».54

Всё это де Мадариагу попросту не интересует. И поэтому нет в именном указателе ее книги не только Кавелина, но и Погодина, не говоря уже о Сергеевиче, Носове или Каштанове. Это понятно. Непо­нятно другое, американское издание моей книги, где обсуждаются все эти сюжеты, в её указателе как раз есть. Более того, она даже ре­цензию на эту книгу писала55 и, следовательно, не могла не знать, по крайней мере, о существовании проблем, о которых полтора сто­летия писали и спорили русские историки. Тем не менее не только не получили они даже мимолетного отражения в её книге, она вообще склонна думать, что все эти проблемы попросту выдуманы русскими историками.

Борис Флоря. Цит. соч., с. 397.

Isabel de Madariaga. The Origins of Autocracy, journal of Modern History, № 2,1984.

Вот что она об этом пишет: «Очень может быть, что они [мы то есть, русские историки] говорят об этом по причине комплекса исто­рической неполноценности, поскольку видят, как запоздала Россия в развитии политических (и социальных) институтов, способных вы­ражать интересы и нужды народа».56 Что ж, дама безусловно храб­рая. Действительно, нужно иметь порядочный запас отваги (и бес­тактности), чтобы одним росчерком пера зачислить всю русскую ис­ториографию по ведомству психиатрии.

Не знаю, что ответят на это другие. Я отвечу на откровенность от­кровенностью. Для историка «Иван Грозный» де Мадариаги — книга незначительная, не более чем справочник. Подновленный, конечно, после Карамзина, но в концептуальном смысле не продвинувшийся ни на шаг дальше Кавелина. Другими словами, справочник, который в принципе мог быть составлен ещедо Ключевского.

Глава одиннадцатая Последняя коронация?

Стереотипа

Честно говоря, намного большим для меня разоча­рованием, чем неспособность только что рассмотренных изданий преодолеть барьер 1960-х, было появление в том же 2005 году сов­сем другой книги, посвященной общему обзору русской истории под углом зрения современной культурологии.57 Мы уже упоминали её по ходу дела. Она называется «История России: конец или новое на­чало?» (впредь для краткости будем называть её «История России»).

Это в высшей степени серьезная работа, во многих отношениях замечательная, и мы еще не раз обратимся к ней в других книгах три­логии. К сожалению, однако, именно в решающем вопросе об исто­ках трагедии русской государственности, три её автора безоговороч­но подчинились Правящему стереотипу мировой историографии.

Isabel de Madariaga. Ivan the Terrible, p. 74.

Мощь Правящего

Александр Ахиезер, Игорь Клямкин, Игорь Яковенко. История России: конец или но­вое начало? М., 2005.

Оттолкнуться предпочли они от известной, хотя и заурядной ста­тьи A.I/L Фурсова и Ю.С. Пивоварова «Русская система», которую мы тоже мимоходом упоминали.58 Статья действительно вызвала неко­торый шум в середине 1990-х, но, подозреваю, исключительно по причине незнакомства московской публики с работами Карла Виттфогеля (которому посвятили мы, если помнит читатель, доволь­но много места в главе «Деспотисты»).Ключевое понятие статьи — «русская власть». Согласно авторам, обязана Россия этой властью — «моносубъектом» всей своей даль­нейшей истории монгольскому игу. Виттфогель, исходивший, как мы помним, именно из этого постулата, назвал Россию «подтипом полумаргинального деспотизма». Правда, уже в 1976 году один из его учеников Тибор Самуэли счел, как мы помним, что этот постулат «только создает проблему».Создает потому, что «совершенно недостаточно одной силы при­мера, одной доступности средств, чтобы правительственная систе­ма, столь чуждая всей прежней политической традиции России, пус­тила в ней корни и расцвела. В конце концов Венгрия и балканские страны оставались под турецким владычеством дольше во многих случаях, чем Россия под монгольским игом, и не одна из них не стала после освобождения восточным деспотизмом».59

Нужно было, по мнению Самуэли, что-то еще, кроме монголь­ского влияния, чтобы Россия неожиданно трансформировалась в «подтип полумаргЛнального деспотизма». Тем более, что не только балканские страны оставались под турецким игом вдвое дольше, чем Россия под монгольским. Испания, как мы уже говорили, оста­валась под арабским владычеством даже втрое дольше — и ничего подобного ни с кем из них почему-то не произошло.

К нашему удивлению, однако, авторы «Истории России» при­нимают постулат Фурсова и Пивоварова (и, стало быть, Виттфогеля). С тем лишь, правда, дополнением, что, поскольку между окончанием

Ю.С. Пивоваров, А.И. Фурсов. Русская система / Русский исторический журнал, 1998, т. 1, №3.

TiborSamuely. The Russian Tradition, London, 1976, p. 87.

монгольского владычества и оформлением «русской власти» (читай: деспотизма, который по печальному обыкновению перепутан с са­модержавием) прошло все-таки столетие, то, «кроме монгольского влияния, [должно было быть] что-то еще».60

Иначе говоря, дословно повторяют авторы «Истории России» аргумент Самуэли, хотя их «что-то еще», конечно, отличается оттого, которое предлагает он. Для Самуэли это, как мы помним, была «пер­манентная мобилизация скудных ресурсов для обороны»,61 а для них — нечто более замысловатое. А именно, что «народный полити­ческий идеал в условиях централизованной государственности свою демократически-вечевую составляющую в значительной степени ут­ратил и стал „авторитарно-монархическим"»62

Правда, «авторитарно-монархическим» стал этот идеал в усло­виях цетрализованной государственности и в Испании и, допустим, в Болгарии тоже. И тем не менее ничего похожего на «испанскую власть» или, скажем, «болгарскую» в них не сложилось. Одна Рос­сия, выходит, усвоила «политическую матрицу» завоевателей. Но почему же только она? Нет на этот решающий вопрос ответа ни у Фирсова и Пивоварова , ни у авторов «Истории России». Ни те ни другие вопрос этот даже и не поставили.

Есть, однако, вопрос еще более серьезный. Может ли историк позволить себе попросту сбросить со счетов целое столетие русской государственности? Да еще столь драматическое столетие, вместив­шее в себя столько исторически значительных событий, иные из ко­торых определили судьбу страны на столетия вперед? Ну, хотя бы борьбу четырех поколений нестяжателей за церковную Реформа­цию, так подробно описанную в этой книге. Или тот же Судебник 1550 года, который назвали мы здесь русской Magna Carta, а Ключев­ский конституционной хартией? Или «крестьянскую конституцию» Ивана III (Юрьевдень)? Или «эру Адашева», о которой знает даже де Мадариага? Или, наконец, эпохальный спор между антитатарской

История России, с. 124.

TiborSzamuely. Op. cit., p. 71.

История России, с. 125.

и антиевропейской стратегиями внешней политики, приведший к четвертьвековой Ливонской войне?

Так неужели вся эта гигантская драма фатально обречена бы­ла закончиться брутальной революцией Ивана Грозного, как склон­ны трактовать её авторы «Истории России» (Иван ill, мол, давил арис­тократию «осторожно», Василий III — уже «весьма ощутимо», а Гроз­ный лишь завершил дело «кровавой расправой»).63 Не слишком ли похоже это на фатализм, с которым уже цитированный нами А.П. Тейлор, патриарх современной английской историографии, приговорил в своё время немецкий народ к национальному небы­тию? Помните, «то обстоятельство, что немцы закончили Гитлером, такая же случайность, как то, что реки неминуемо впадают в море... История Германии как нации завершилась»?64

Поистине велика должна быть мощь Правящего стереотипа, ес­ли и в начале XXI века он все еще в силах подчинить себе даже са­мые передовые, самые сильные и либеральные умы.

_ w Глава одиннадцатая

Г Л 3 В Н Ы И Последняя коронация?

ВЫВОД

Сточки зрения Иванианы как от­ражения национального самосознания означать эта её деградация может лишь одно: Россия снова на том же распутье, на каком коле­балась она в 1550-е^, когда выбор был, по словам Н.Е. Носова, «меж­ду нормальным буржуазным развитием страны и подновлением фе­одализма».65 И по-прежнему нету нас ответа на вопрос: последней ли на самом деле была описанная здесь третья коронация Грозного.

Вдумайтесь, что означает этот главный вывод, к которому приве­ла нас Иваниана. Почти полтысячелетия спустя после пережитой в позднее Средневековье национальной трагедии страна всё еще перед тем же выбором, что терзал её в ту темную пору. И сколько

Там же.

А).P. Taylor. The Course of German History, London, 1945, p. 7,10. Н.Е. Носов. Цит. соч., с. 9.

еще суждено ей находиться в этой страшной ловушке? Ведь и сегод­ня один лишь бог знает, какой ценой она из нее выкарабкается.

Похоже, что нетдругого способа минимизировать эту цену, кроме * как отчетливо осознать, наконец, происхождение и природу этой жес­токой государственности, навязанной стране столетия назад триум­фом «иосифлянской музыки Третьего Рима», по выражению А.В. Кар- ташева, и самодержавной революцией Грозного. Но мыслимо ли та­кое осознание без ясного представления о политической культуре, в которой этот триумф и эта революция оказались возможны? Без представления, другими словами, которое дает нам Иваниана?

Да только ради того, чтобы получить это представление, стоило, согласитесь, разгребать дебри многовекового спора, обсуждать древние ошибки и вспоминать давно забытые подробности старин­ных идейных баталий. Просто потому, что никак иначе не сопоста­вить сегодняшний выбор России с тем, который стоял перед нею двадцать поколений назад.

Другое дело, что решение задачи, если понимать под ним ответы на мучительные вопросы, поставленные перед нами Иванианой, да­леко выходит за пределы моей темы. И тем не менее ответы эти свя­заны с ней, они прямо из неё вытекают. Я не говорю уже, что заклю­чен в ней бесценный опыт российской традиции Сопротивления произволу власти. По всем этим причинам едва ли могу я счесть свою задачу исполненной, даже не попытавшись воспользоваться этим опытом, чтобы хотя бы наметить пусть некоторые подходы к от­ветам на вопросы Иванианы. Именно это и попытаюсь я сделать в за­ключительной главе.

часть первая

КОНЕЦ ЕВРОПЕЙСКОГО СТОЛЕТИЯ РОССИИ

Завязка трагедии Первостроитель Иосифляне и нестяжатели Перед грозой

Крепостная историография «Деспотисты»

Язык, на котором мы спорим

Введение к Иваниане Первоэпоха Государственный миф Повторение трагедии

глава первая глава вторая глава третья глава четвертая

часть вторая

ОТСТУПЛЕНИЕ В ТЕОРИЮ

глава пятая глава шестая глава седьмая

часть третья

иваниана

глава восьмая глава девятая глава десятая глава

одиннадцатая

Последняя коронация?

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

екХХ1.

Нас

ал ли момент лючевского?

»

22 Янов

заключение i 667

Век XXI. Настал ли момент Ключевского?

Наша уверенность в достаточном знаком­стве с историей своего государства является преждевременной.

В.О. Ключевский

Самое важное, чему учит опыт Иванианы, это, я думаю, терпению. Медленно, мучительно-медленно крутятся, начиная с самодержав­ной революции середины XVI века, жернова русской государствен­ности. Не говоря уже о том, что порою они и вовсе устремляются, как свидетельствует та же Иваниана, назад, в обратном направле­нии — прочь от Европы, от просвещения и гарантий от произвола власти.

Но не одному лишь этому она учит. Еще и умению разглядеть век­тор ее движения — за сбивающей с толку суетой быстротекущих со­бытий, нередко способных довести современников до отчаяния, да­же до сомнения в силе человеческого разума вообще, как слышали мы однажды от Степана Борисовича Веселовского. В такие минуты — а первое десятилетие XXI века, похоже, и есть одна из таких минут (в масштабах четырехсотлетней Иванианы, конечно) — важнее всего не упустить из виду общее направление, в котором, несмотря на все откаты и разочарования, движется история России — и с нею Иваниа­на. А она, как видели мы в этой книге, действительно движется.

В феврале 1861 года положен был конец самому страшному веко­вому наследству революции Грозного — и величайшему стыду и позо­ру России — порабощению десятков миллионов соотечественников.

Ничего не осталось после февраля 1917-го от «персональной ми­фологии» царя, от сакральности самодержавия, столетиями воспри­нимавшегося как естественное состояние русского самосознания (напротив, весь сыр-бор и разгорелся-то в 2008 году вокруг немысли­мой еще четверть века назад, не говоря уже о царских временах, до­бровольной отставки главы государства, какая ужтам, право, сак- ральность!).

Канула в Лету — причем навсегда, необратимо — империя. И с нею заглохла иосифлянская «музыка Третьего Рима»,

Остались лишь ментальная инерция в массах, реакционные ин­тересы властей предержащих да нервная — и беспомощная — расте­рянность либеральной России.

При всём том грех было бы не заметить, что институциональные основы самодержавной государственности, пусть и глубоко ушед­шие за четыре с половиной столетия в толщу народного самосозна­ния, обратились сегодня, как видим, в труху, в прах, в воспомина­ние, для одних горькое, для других вдохновляющее, но для всех ут­раченное безвозвратно (кроме разве что газеты Завтра, отчаянно продолжающей свою безнадежную иосифлянскую песнь о «Пятой империи» и столь же ностальгические мечты властей превратить страну, если уж не в «першее государствование», то, пусть в сырье­вой, пусть даже виртуальный «центр силы» в современном мире).

Заключение ВекXXI. Настал ли момент Ключевского?

и «русский реванш»

Другое дело, что головокружи-

тельный рост цен на сырьевой экспорт России, в особенности нефте­газовый, практически гарантировал в последние годы еще один судо­рожный всплеск полубезумной грёзы о «Русском реванше». К солис­там Завтра присоединился вдруг хор неожиданных, хотя большей частью и странноватых, союзников. Вот пример.

Бывший «федеральный комиссар» гремевшего еще недавно мо­лодежного движения «Наши» Василий Якеменко повадился заяв­лять во всеуслышание, что намерен заменить своими комиссарами всю нынешнюю «пораженческую» элиту страны. «Пораженчество» её усматривал он, подобно идеологам Завтра, в том, что не сумелаэта элита «обеспечить России глобальное лидерство». А вот его ко­миссары, обещал он, ей такое лидерство обеспечат.

Каким образом совершили бы это чудо комиссары Якеменко, имея в виду, что при всех успехах её сырьевого экспорта ВВП России составляет лишь 2 % мирового, он, понятно, не объяснил. Скорее все­го потому, что не имеет ни малейшего представления ни о мировой экономике, ни о мировой политике. Допустим, однако, что Якеменко лишь самовлюбленный персонаж без царя в голове, хотя и свёз однаж­ды в Москву 6о тысяч «нашистов» со всех концов страны. Но Г.О. Пав­ловский-то уж никак не великовозрастный Митрофанушка, а, напро­тив, матерый политтехнолог, озвучивавший порою идеи администра­ции бывшего президента. Как же в этом случае объяснить, что и он, похоже, разделяет сумасшедшую мечту «нашистского» недоросля?

Я уже цитировал его громогласное заявление: «Мы должны со­знавать, что в предстоящие годы... и, вероятно, до конца президент­ства немедленных преемников [Путина], приоритетом внешней по­литики России будет оставаться её трансформация в мировую дер­жаву XXI века или, если хотите, возвращение ей статуса мировой державы XXI века». Того, надо полагать, какого достигла она во вре­мена СССР. Одно лишь забыл напомнить читателям Павловский. А именно, что кончилась эта возрожденная иосифлянская мечта о «Третьем — и последнем — Риме» для России плохо. Еще хуже на самом деле, нежели аналогичные миродержавные попытки Ивана Грозного и Никс^ая I: не только сокрушительным поражением, но и окончательным развалом империи.

Нет сомнения, слышать все это в 2008 году печально и странно. Но можно ли забыть, что слышим мы лишь глухие отголоски «персо­нальной мифологии» царя Ивана? И что звучат они сегодня, согласи­тесь — при двух-то процентах мирового ВВП! — скорее, как громы­хание бутафорских лат? Или, если хотите, как отдаленное эхо минув­ших войн, когда определялась миродержавность числом танков, ядерных боеголовок и солдат под ружьем, а не процентами ВВП?

Вот почему, несмотря на все эти сегодняшние пародийные отзвуки некогда грозной и губительной для страны идеи «першего государ- ствования», вектор движения России все же очевиден. Если президент

РФ говорит в 2008 году, что «российскую и европейскую демократию объединяют общие корни», что «у нас и общая история и единые гума­нитарные ценности... общие правовые истоки», если предлагает он да­же созвать общеевропейский саммит, чтобы обсудить «органичное единство всех ее [Европы] интегральных частей, включая Российскую Федерацию»,1 ясно, в какую сторону направлен он, этот вектор. В ту са­мую, с которой, как мы видели, начиналась история русской государ­ственности. Пусть даже все это лишь риторика. И все-таки со времен Ивана III не слышали мы отлидеров России подобной риторики.

Да, выздоровление происходит невыносимо медленно. Да, на по­верхности по-прежнему бушует пена имперского красноречия и кон- фронтационной риторики. Но корни-то сгнили. И высокомерные слове­са, сколь бы устрашающе они ни звучали, бессильны их заменить.Так же, как бессильно было зачеркнуть страшные итоги Ливонской войны гомерическое хвастовство Ивана Грозного. Тем более, что с историчес­ким его наследством дело обстоиттеперь куда хуже — и окончательнее. Ибо ветви дерева, лишенного корней, обречены отсохнуть.

Заключение Век XXI. Настал ли момент Ключевского?

Возрождение традиции

Тут и становится понятной ошеломляющая — и трагическая — ошибка либерального сообщества конца XX века, ошибка, которую эта трилогия, собственно, и призвана высветить, сделать очевидной. Роковым образом недооценило это сообщество

1 Kremin.ru June 2008.

Само собою, сроки отсыхания ветвей самодержавного древа и цена, которую придется стране за него заплатить, в огромной, ре­шающей степени зависят от мощи Сопротивления произволу власти (никогда, как мы теперь знаем, в России не умиравшего). Зависят от того, чему тоже учит нас Иваниана, насколько ясно, эффективно — и популярно — сумеем мы выстроить убедительную альтернативу са­модержавной государственности. Отечественную, подчеркиваю, а не иноземную альтернативу.

чаадаевскую догадку о сдвигах в «национальной мысли» как о реша­ющем факторе политических инноваций. Потому и не сумело ни представить себе, ни тем более воскресить старинную, корневую ли­беральную традицию русской мысли, похороненную, как древняя Троя, под вековым слоем мифов о «тысячелетнем рабстве» и о не­счастном народе, обреченном на вечное круговращение в замкну­том историческом цикле (мифов, заметим в скобках, к созданию кото­рых приложили руку не одни лишь либеральные политики и культуро­логи, но и такие замечательные мыслители, как М.К. Мамардашвили или ДА Пригов).

Мифотворчество это между тем тотчас и придало российскому либерализму облик идеи, неукорененной в отечественной почве, за­имствованной из чужеземного идейного арсенала и по одной уже этой причине нелегитимной в глазах масс, едва очнувшихся от смер­тельного советского сна.

Короче, в конце XX века российское либеральное сообщество потеряло, если можно так выразиться, свою фундирующую тради­цию. В конце XIX оно еще смутно о ней помнило, а столетие спустя забыло. Напрочь. А это, как выяснилось, вовсе не безобидно — за­быть собственную традицию. Просто потому, что не растут деревья без корней. И любая политическая инновация, затеянная таким бес­памятным сообществом, обречена на неудачу.

Крупнейший уз консервативных мыслителей Нового времени, британский премьер Бенджамин Дизраэли понимал это, когда пи­сал, что «великий вопрос [консерватизма] не в том, чтобы сопротив­ляться инновациям, они неизбежны, он в том, как обеспечить, чтобы эти инновации опирались на традицию». Перед лицом драматичес­кого разочарования в результатах «либерального пробуждения» России конца 1980-х, пора, наверное, и нам понять, что «великий вопрос» либерализма состоит в том же самом. Он проиграл в том числе и потому — а, может быть, и главным образом потому, — что не опирался на собственную традицию. Не смог, по небрежению к оте­чественной истории, на неё опереться.

Победила поэтому конкурирующая традиция, самодержав­но-советская, та, которую не было нужды открывать заново, та, что оказалась под руками. Победила, не встретив сопротивления, — не­смотря даже на то, что все её институциональные основы давно об­ратились в труху.

Читатель теперь, я надеюсь, понимает, почему посвятил я так мно­го места в этой книге происхождению и природе либеральной тради­ции России. Почему, опираясь на открытия Ключевского и советских шестидесятников, искал я её не в архаике древних вечевых городов или в новгородских вольностях, но там, где закладывались основы русской государственности — в реформах Ивана III и Правительства компромисса. И еще важнее — в доблестной борьбе четырех поколе­ний первого, нестяжательского, отряда русской интеллигенции.

Я не уверен, нужно ли здесь, в заключении первой книги трило­гии, опять подробно объяснять, почему именно славная борьба зачи­нателей русской либеральной традиции кажется мне особенно важ­ной сегодня. Просто бросается ведь в глаза замечательное сходство между нынешней, постсамодержавной эпохой, когда институциональ­ные основы вековой самодержавной государственности уже разруше­ны, и той далекой эпохой нестяжательства, когда существовали эти ос­новы лишь в иосифлянском проекте. И тогда и сейчас центр борьбы — в сфере культуры и это, по сути, война идей. Победи в ней нестяжате­ли, не было бы на Руси порабощения соотечественников. А без крепо­стничества не состоялась бы и самодержавная государственность.

Если этот силлогизм верен,что из него следует? Не то ли, что предстоит российской интеллигенции в XXI веке довоевать трагиче­ски оборванную в XVI идейную войну Нила Сорского и Максима Грека, Вассиана Патрикеева и старца Артемия? Досказать то, что им, раскиданным по иосифлянским монастырям, по тюрьмам и ссыл­кам, не суждено было досказать? Возродить, другими словами, оте­чественную либеральную традицию, потерянную в ходе последнего, советского «выпадения» из Европы? И предложить стране ту альтер­нативу самодержавной государственности, которую они предложить не успели?

Сделать, короче говоря, то, чему посвящена моя трилогия Рос­сия и Европа. 1462-1921, первую — и самую спорную — книгу кото­рой представляю я сейчас на суд читателей?

Нечего и говорить, предприятие это сложное. Не в последнюю очередь потому, что требует от читателей немалого напряжения мысли. Попросту говоря, возрождение либеральной тра­диции требуетни больше ни меньше, чем попытки предложить «новую национальную схему» политической истории России, как именовал это в своё время Георгий Петрович Федотов (или, на современном академическом языке, новую парадигму), которую я в этой трилогии предлагаю. Похоже, что суждено мне подтвердить гипотезу Томаса Ку­на, самого авторитетного из теоретиков научных инноваций.

О чем говорил Кун? О том, что без смертельного идейного боя, без «научной революции», как назвал он свою главную книгу, ста­рая парадигма со сцены не сходит. И пока академическое сообще­ство не готово к принятию новой, её авторы неминуемо натыкаются на глухую стену. Возможно, осторожно намекал он, условием побе­ды новой парадигмы является, представьте себе, просто физическое вымирание защитников старой.2

Заключение Век XXI. Настал ли момент Ключевского?

Судьба новой парадигмы

Четверть века назад западное академическое сообщество ока­залось не готово к европейской, либеральной парадигме происхож­дения русской государственности, когда предложил я её в самом раннем, американском, прототипе этой книги (и в результате, заме­чу в скобках, оказалось ошеломлено «либеральным пробуждением» 1989-1991-х, не только уничтожившим советологию, но и опрокинув­шим, пусть на время, все прежние представления о России).

Прибавьте к этому, что Кун-то имел в виду исключительно «рево­люции» в точных науках. В историографии дело обстоит куда слож­нее. Тут, кроме жестокой конкуренции идей в академическом сооб­ществе, нужно еще, как опять-таки могли мы наблюдать в Иваниане, принимать в расчет и настроения в обществе, и его готовность к вос­приятию того, что завещал нам полвека назад из своего американ­ского далека Федотов.

2 Thomas Kuhn. The Structure of Scientific Revolutions, Chicago, 1962.

Угадать степень готовности общества к радикальным инноваци­ям практически невозможно. Мы видели, например, как потерпел сокрушительное поражение в XVIII веке Михайло Щербатов, попы­тавшись, говоря о Грозном, ввести в обиход представление о «губи­тельности самовластья». Но видели и то, с какой легкостью удалось это Карамзину после кратковременной диктатуры Павла, полностью, казалось бы, подтвердившей гипотезу Щербатова (к сожалению, че­рез много лет после его смерти).

С другой стороны, забыта ведь оказалась на полтора столетия блестящая догадка Погодина о непричастности Грозного к рефор­мам Правительства компромисса и сведено к нулю замечательное открытие Ключевского о конституционном характере Боярской ду­мы. По каким-то причинам обе оказались не востребованы совре­менниками. Даже самые зачатки, даже элементы новой парадигмы русской истории отказались они принять и в XIX веке и в XX.

То же самое, по сути, произошло и с моей The Origins of Autocracy (1981). To есть рецензий была тьма. В Англии (New Society nTimes Literary Supplement,3 в Италии (La Stampa, L'Unita, Corriere dela Sera, La Voce Republicana), в Швеции (Dagens Nyheter), в Канаде (Canadian Journal of History). И особенно много, конечно, в Америке (от American Historical Review4 и The Annals of the American Academy of Political Science5 доPir University Review, по-русски что-то вроде «Вестника во­енно-воздушной академии»).6 Одна лишь Россия ответила на мою книгу оглушительным молчанием, словно бы говорил я и не о ней и не о её судьбе.

Впрочем, и на Западе отзывы были очень разные — от «эпохаль­ной работы» (Рихард Лоуэнтал) до «обыкновенного памфлета» (Марк Раефф). Но Лоуэнтал был политологом, а Раефф историком. Большинство его коллег, включая, конечно, и де Мадариагу, возму-

Adam Ulam. The Founding Father, Times Literary Supplement, Oct. 8 1982.

L. Lander. The Origins of Autocracy,American Historical Review, No. 4 1982.

D. Hext. The Origins of Autocracy, The Annals of the American Academy of Political Science, No. 1,1983.

H. Ragsdale. The Origins of Autocracy, Air University Review, May-june, 1983.

тилось до глубины души и встало горой за старую, неевропейскую парадигму русского прошлого. Их комментарии по большей части были откровенно враждебны. (Раефф так расстроился, что сравнил меня с Лениным и, не смейтесь, даже с Гитлером).7

Но и те из историков, кто отнесся к моей попытке с симпатией, как тогдашний патриарх американской русистики Сэмюэл Бэрон в Slavic Review, утверждавший, что «Янов по существу сформулиро­вал новую повестку дня для исследователей эпохи Ивана III»8 или Ай- лин Келли в New York Review of Books, сравнившая мою работу с фи­лософией истории Герцена,9 делали ударение лишь на ее демифоло­гизирующей функции.

Заключение Век XXI. Настал ли момент Ключевского?

радигмы академическое сообщество России после всех пертурба­ций последней четверти века? Или суждена моей попытке судьба щер- батовской и понадобится она, ожидая своего Карамзина, лишь тем, кто сейчас на школьной скамье? Или даже тем, кто придет за ними?

Обсуждение отрывков трилогии, опубликованных в российской печати, не обнадеживает. Один рецензент не заметил в них ничего, кроме термина «развитой национализм» (предложенного для харак­теристики нынешнего времени по аналогии с «развитым социализ­мом» брежневской эпохи), — и, конечно, сплясал на нем джигу. Дру­гой обвинил меня в том, что я, не имея никакого представления о со­временных западных исследованиях, пытаюсь возродить «сильно потертый и заношенный репертуар» русской историографии XIX ве­ка. А третий и вовсе выбрал для атаки предполагаемое «ничтожест­во» одного из моих наставников Василия Осиповича Ключевского (которого я, если помнит читатель, назвал однажды Пушкиным рос-

Richard Lowenthalas cited in the Origins of Autocracy; Raeff in Russian Review, Winter, 1983.

Slavic Review, Spring, 1983.

The New York Review of Books, February 17,1983.

сийской историографии). Могу ли я, спрашивается, не вступиться за честь своего наставника?

Вот что написал рецензент: «Нельзя сейчас... верить Ключевско­му. Ключевский — это своего рода Индикоплов нашей медиевисти­ки» (напомню, что Кузьма Индикоплов, кумир московитского иоси- флянства, египетский монах VI века, считавший землю четырех­угольной). Противопоставил мой рецензент классику русской историографии некую М. Плюханову (о которой я, честно говоря, отродясь не слыхал, боюсь, и читатель тоже).

Ну что, право на это возразишь? Что в начале прошлого века Пушкина тоже пытались «сбросить с корабля современности»? Впрочем, есть примеры и поближе к нашему времени — и к нашей теме. Вот один из них. В 1975 году в нью-йоркском Новом журнале была опубликована большая статья «Критические заметки русского человека». Речь в «Заметках» шла именно о том, о чем говорит мой рецензент, когда ставит в пример Ключевскому Плюханову. В частно­сти, анонимный автор объяснял, как следовало бы русскому человеку вести себя по отношению к фальшивым научным авторитетам. Следо­вало ему, оказывается, «публиковать материалы о никчемности науч­ных работ сионистов-псевдоученых (такие попытки уже делаются: фи- зик-теоретикТяпкин доказал, что культ Эйнштейна был создан бездар­ными евреями, чтобы повысить свой научный престиж»).10

Едва ли кто-нибудь осмелится сегодня свести роль Эйнштейна в мировой науке к сионизму и тем более обвинить в этом Ключев­ского. Важно другое. Важно, что всегда находится какой-нибудь «физик-теоретик Тяпкин», готовый развенчать классика. Находится и «русский человек», готовый противопоставить тяпкинские экзер­сисы всемирному признанию.

Читатель, надеюсь, поймёт моё затруднение: я не знаю, как на­звать выпад моего рецензента против Ключевского иначе, нежели культурным нигилизмом. Я намеренно не называю здесь имен этих «физиков-теоретиков», искренне полагая, что им не место в заклю­чении этой книги. Если она не сумела убедить читателя в том, что

10 Новый журнал, №118,1975, с. 223.

предложенная в ней «новая национальная схема» русской истории заслуживает, по крайней мере, более серьезных возражений, то спор со случайными Тяпкиными едва ли поможет делу. Согласитесь, однако, что знамения, скорее, тревожные. Похоже, что Томас Кун в который уже раз окажется прав.

Имеет поэтому смысл вместо бесплодного спора поближе при­смотреться в заключение к самому яркому из случаев, когда мой на­ставник оказался в той же ситуации, что и я сегодня, и — отказался от борьбы, по сути, согласившись с тем, что открытие его останется со­временниками не востребовано. Решил, иначе говоря, что момент его еще не пришел. Хотя книгу, содержавшую это открытие, и опубли­ковал. Для потомков, надо полагать. Для нас, то есть, с вами.

Я имею в виду

^ w Заключение

( Л \/ U Я И Век Настал ли момент i у tuki Ключевского?

Ключевского

Удобнее всего рассмотреть его, руководясь материалами, тщательно собранными Милицей Василь­евной Нечкиной в ее монографии о Ключевском, единственной пока что, сколько я знаю, серьезной работе, посвященной его наследию.

Как, надеюсь, помнит читатель, именно его открытие, что «пра­вительственная деятельность Думы имела собственно законодатель­ный характер»11 ц была она «конституционным учреждением с об­ширным политическим влиянием, но без конституционной хартии»,12 легло, наряду с работами историков 1960-х, в основу предложенной здесь версии «нового национального канона».

Ибо убедительнее чего бы то ни было свидетельствовало откры­тие Ключевского, что самодержавие на Руси — феномен сравнитель­но недавний. Что, вопреки горестным ламентациям наших либера­лов по поводу «тысячелетнего рабства», впервые появилось оно на исторической сцене лишь в середине XVI века, когда российскому

М.8. Нечкина. Василий Осипович Ключевский, М., 1974» с. 235.

Там же, с. 239.

либерализму нанесен был смертельный удар, от которого не смог он оправиться на протяжении столетий — в стране, «подмороженной», по выражению Константина Леонтьева, самодержавием и крестьян­ским рабством. Невозможно ведь, согласитесь, представить себе, чтобы самодержавная диктатура сосуществовала на протяжении по­колений с вполне независимым (европейским) «конституционным учреждением». Тем более с таким, что судило и законодательствова­ло, т.е. правило наравне с царем. Или, говоря словами С.Ф. Платоно­ва, который в этом следовал Ключевскому, было учреждением одно­временно «правоохранительным и правообразовательным».

Так вот именно это эпохальное открытие Ключевского и подверг­лось в 1896 году, накануне выхода в свет третьего издания его «Бо­ярской думы», жестокой — и оскорбительной — атаке, «сильнейше­му разгрому», по выражению Нечкиной (куда более серьезному, за­мечу в скобках, нежели инсинуация моего рецензента).13 Причем, сразу в нескольких органах печати, что по тем временам было собы­тием экстраординарным.Впрочем, Нечкина, которой марксистское воспитание не позволи­ло увидеть в открытии Ключевского эпоху, слегка недоумевает, из-за чего, собственно, сыр-бор разгорелся. Она предположила даже, что просто «петербургская историко-правовая школа давно была настро­ена против московской и постоянно претендовала на лидерство. В эти годы ученая Москва чаще имела репутацию новатора и либерала, уче­ный же академический Петербург, может быть, в силу большей близо­сти к монаршему престолу, держался консервативных традиций».14

Неуверенная, однако, в столь легковесном объяснении сенсаци­онного скандала, Нечкина попыталась привязать его к более при­вычной советской историографии тематике. «Половина 90-х годов прошлого века, — подчеркнула она, — отмечена не только нараста­нием рабочего движения, но и его созреванием. Усиливается рас­пространение марксизма... Возникает партия пролетариата».15

Там же, с.365.

Там же.

Там же, с. 369.

На самом деле, академические оппоненты Ключевского — идео­логи старой, самодержавной парадигмы — действительно разгляде­ли, пусть и со значительным опозданием, в его книге крамолу, казав­шуюся им куда более опасной, нежели «возникновение партии про­летариата», о котором они понятия не имели. Именно по этой причине, надо полагать, и была выдвинута против Ключевского ар­тиллерия самого тяжелого калибра.

«Нападение было совершено столичной петербургской знаме­нитостью, лидером в области истории русского права, заслужен­ным профессором императорского Санкт-Петербургского универ­ситета В.И. Сергеевичем».16 А это был грозный противник. «Факти­ческий материал Сергеевич хорошо знал, язык древних документов понимал, мог цитировать материалы наизусть... свободное опери­рование фактами и формулами на старинном русском языке произ­водило сильное впечатление и придавало концепции наукообраз­ность».17 Мало того, Сергеевич был еще и первоклассным полемис­том. «Литературное оформление нападок на Ключевского не было лишено блеска: короткие, ясные фразы, впечатляющее логическое построение, язвительность иронии были присущи главе петербург­ских консерваторов».18

И вот этот первейший тогда в стране авторитет в области древ­нерусского права обрушился на выводы Ключевского, объявляя их то «обмолвкамияц то «недомолвками» и вообще «не совсем ясны­ми, недостаточно доказанными, а во многих случаях и прямо проти­воречащими фактам».19 Не только не законодательствовала Дума, утверждал Сергеевич, не только не была она правообразователь- ным учреждением, у нее в принципе и «никакого определенного круга обязанностей не было: она делала то, что ей приказывали, и только».20

Там же, с. 365.

Там же, с. 369.

Там же, с. 368.

Там же, с. 365.

В переводе на общедоступный язык это означало, что самодер­жавие было в России всегда — изначально. Нечкина суммирует суть спора точно: «у Сергеевича самодержавный взгляд на Боярскую ду­му, у Ключевского — так сказать, конституционный».21 Но тут я дол­жен попросить прощения у читателя и сам себя перебить, чтобы рас­сказать о забавном — и очень знаменательном — совпадении, кото­рое грешно не упомянуть.Ровно юо лет спустя после атаки Сергеевича, в 1996 году, вме­шался в спор знаменитых историков — на двух полноформатных по­лосах либеральной газеты «Сегодня» — московский экономист Вита­лий Найшуль. То есть о самом историческом споре он, скорее всего, и не подозревал. Но позицию в нем занял. Читатель уже, наверное, догадался, какую именно позицию должен был занять в таком споре в конце XX века разочарованный московский либерал. Конечно же, она полностью совпадала с позицией «главы петербургских консер­ваторов». Разумеется, в ней нет и следа изысканной аргументации Сергеевича, и примитивна она до неприличия. Но основная мысль та же самая. Вот посмотрите.

«В русской государственности в руки одного человека, которого мы условно назовем Автократором [в переводе на русский, напо­мню, самодержец], передается полный объем государственной от­ветственности и власти, так что не существует властного органа, который мог бы составить ему конкуренцию». Поэтому и в наши дни «страна не нуждается ни в профсоюзах, ни в парламентах» и «б Рос­сии невозможна представительная демократия»?2 [Курсив везде Найшуля]. Сергеевич сказал тоже самое попроще и поярче: «Дума делала, что ей приказывали, и только». Но это к слову.

Там же, с. 265.

B.A. Найшуль. 0 нормах современной русской государственности, Сегодня, 1996, 23 мая.

При всём том Сергеевич все-таки был честным ученым и попытку Правительства компромисса ограничить власть царя в статье 98 Су­дебника 1550 года (той самой, которую, как помнит читатель, назва­ли мы русской Magna Carta) отрицать он, разумеется, не мог. Мы уже цитировали его недоуменное замечание. «Здесь перед нами, — пи­сал он по этому поводу — действительно новость; царь [неожиданно] превращается в председателя боярской коллегии». Только в отли­чие от Ключевского, никак не мог его оппонент при всей своей эру­диции и остроумии объяснить, откуда вдруг взялась в самодержав­ной, по его мнению, Москве такая сногсшибательная конституцион­ная «новость», по сути перечеркивавшая всю его полемику (нет сомнения, однако, что Найшуль, в отличие от Сергеевича, свою ошибку не признаёт — даже перед лицом очевидных фактов. Забав­ная, согласитесь, иллюстрация к тому, как изменились за столетие академические нравы).

Заключение Век XXI. Настал ли момент Ключевского?

Что, однако, по поводу русской magna carta?

Ответ Ключевского мы помним. Он исходил из того, что москов­ская аристократия оказалась способна к политической эволюции. Училась, другими словами, на своих ошибках. И после тираническо­го опыта 1520-х при Василии и бесплодной грызни «боярского прав­ления» в 1540-е выяснила для себя, наконец, чего именно недоста­вало «конституционному учреждению без конституционной хартии». Судебник 1550 года, включающий статью 98, и предназначен был стать такой хартией. Так, по крайней мере, представляли его себе тог­дашние либералы.

Для блестящего правоведа Сергеевича это навсегда осталось тайной. Потому, между прочим, осталось, что он, как и вся его шко­ла, сосредоточился исключительно на «технике правительственной машины» в надежде «разглядеть общество, смотря на него сквозь " сеть правивших им учреждений, а не наоборот».23 Ясно, что такой

23 М.В. Нечкина. Цит. соч., с. 199.

причудливый взгляд «мешает полной и справедливой оценке дей­ствительных фактов нашей политической истории».24 В связи с чем — забивает последний гвоздь Ключевский — «наша уверен­ность в достаточном знакомстве с историей своего государства явля­ется преждевременной».25 В том именно смысле, что действительной «новостью» было в 1550-е как раз самодержавие, а вовсе не консти­туционность Боярской думы.

Все это, однако, написано было в другом месте и по другому по­воду. В 1896 году, несмотря на то, что «критический удар Сергееви­ча, вероятно, был очень тяжел для Ключевского и немалого ему сто­ил»,26 отвечать он не стал (разве что в частном письме Платонову: «Сергеевич тем похож на Грозного, что оба привыкли идеи перекла­дывать на нервы»)27

Ничего не ответил Ключевский, даже когда за первым залпом последовал буквально шквал статей против него — и в Журнале Юридического общества, и в Мире Божьем, и в Русском богат­стве, и даже в Русской мысли (где был в свое время опубликован журнальный вариант «Боярской думы»). Так вот: правильно ли он поступил, промолчав?

С одной стороны, новое издание «Боярской думы» вышло в свой срок, несмотря на «сильнейший разгром», чем, как говорит Нечки­на, Ключевский «подтвердил развернутую концепцию».28 Но, с дру­гой, защищать он её не стал. Не обратил внимание публики на то, что вовсе не о разногласиях по поводу каких-то частных аспектов право­вой структуры древнерусской государственности шел на самом деле спор, но, по сути, о новой парадигме русской истории. Не счел, стало быть, в 1896 году Ключевский российское общество готовым к при­нятию «нового национального канона».

Там же, с. 200.

Там же, с. 201.

Там же, с. 368.

'ч

Там же.

Даже сейчас, столетие спустя, трудно сказать, верно ли было его решение. Я склоняюсь ктому, что верно. Слишком уж близок был трагический финал, и слишком поздно было пытаться внедрить в историографию, а тем более в общественное сознание новую парадигму. Не тем было оно занято. Конкурировали на фи­нальной прямой, на которую вышла тогда царская империя, страсти националистические и социалистические. Конституционным мечтам суждено оказалось быть расплющенными между двумя этими гигант­скими жерновами. Первый из них толкнет десятилетие спустя импе­рию на самоубийственную войну, а второй реставрирует эту импе­рию на обломках царской державы — с другим правительственным персоналом и под другим именем. Короче, не до историографии бы­ло тогда России.

В 1882-м, когда выходило первое издание «Боярской думы», его открытая публицистическая защита, может быть, и имела бы смысл. Но то было время суровой реакции. Разворачивались после царе­убийства «белый террор» и контрреформа Александра III. Публика перепугалась, ей было не до инноваций. Незаурядное мужество тре­бовалось даже просто для того, чтобы поставить вопрос о конститу­ционности Думы в вышедшей ничтожнымтиражом на правах доктор­ской диссертации»академической брошюре.Да, на пороге XX века страна тоже ощущала себя, как сейчас, на роковом перепутье. Не было недостатка в предчувствиях «гряду­щего хама» или «новых гуннов», и даже того, что, говоря словами Валерия Брюсова, «бесследно все сгинет, быть может» и «сотворит­ся мерзость во храме». В моих терминах, предчувствовали тогда рус­ские интеллектуалы очередное «выпадение» из Европы.

Заключение Век XXI. Настал ли момент Ключевского?

Опять на роковом перепутье?

Неизмеримо более точно, чем сегодня, однако, ощущала тогда Россия, где именно искать истоки трагедии, маячившей за следующим поворотом. Ничто, пожалуй, не доказывает это лучше, нежели про­стой — и удивительный по нашим временам — факт: популярный тол­стый журнал Русская мысль готов был публиковать в дюжине номеров академическое исследование о Боярской думе древней Руси. Найдет­ся ли в наше время сумасшедший редактор, который бы на такое ре­шился? И если да, найдутся ли у такого журнала читатели? Достаточно, наверное, поставить эти вопросы, чтобы ответ на них стал очевиден.

Понятно и почему. В стране, где, может быть, еще живы люди, на чьей памяти сразу два грандиозных цивилизационных катаклиз­ма—в 1917-м и в 1991-м, — кто же, право, станет в такой стране ис­кать истоки нынешней трагедии в древних веках? Ведь читатели, скажем, газеты Сегодня были совершенно убеждены, что истоки эти в большевистском перевороте октября 17-го, а редакторы газеты Завтра, что виною всему «Беловежский сговор» декабря 91-го. До Боярской ли тут думы? До древней ли истории?

Историческое ускорение, столкнувшее лицом к лицу два гигант­ских катаклизма, отодвинуло ту первоначальную древнюю катастро­фу, которая, собственно, и предопределила всю эту многовековую трагическую «мутацию» русской государственности куда-то в туман­ную, мало кому сегодня интересную даль. Затолкнуло ее глубоко в национальное подсознание. Кого на самом деле, кроме вас, мой дорогой читатель, занимает сейчас то первое роковое «выпадение» из Европы после Ивана Грозного, от постижения и преодоления ко­торого зависит на самом деле дальнейшая судьба страны. Нет даже отдаленного представления о «мутации», которую переживала Рос­сия все эти столетия. Одни беды XX века на поверхности.

Возвращаясь, однако, к дилемме Ключевского, мы ясно видим, что момент был упущен. Видим, почему ни в 1882-м, ни в 1896-м не была вынесена на публичный форум новая парадигма русского про­шлого, не оказалась, иначе говоря, в фокусе общественного внима­ния. Должно было пройти бурное и кровавое столетие, прежде чем настанет такой момент снова. Только вот действительно ли настал он в начале XXI века?

Заканчиваю вопросом. Пусть ответит на него читатель — хотя бы самому себе.

Именной ess указатель

а Аббас, шах Персии 308,309, 367,391

Аввакум, протопоп 311

АврехА.Я. 290-297,299-305, 357, 397, 651

Адашев А.Ф. 218,219,253-257, 260, 261, 263, 272,487, 491,493, 543, 597» 662

Адашев Д.Ф. 213,234,259,543

Акакий, епископ Тверской 209

Аксаков К.С. 496,524,526,527, 530-533, 624

Александр, вел. кн. Литовский 109, ill

Александр I 31,32

Александр II 13, 269, 335

Александр III 15,499,683

Алексеев В.И. 125,188,195, 196, 200

Алексеев Ю.Г. 591

Алексей Михайлович, царь 15, 145,391,421

Алексей, протопоп Архангель­ского собора 184,185,189

Аль Хаким, халиф 367

АльбрехтРене 428

Андреотти Джулиано 411

Андрей Боголюбский 167,205,211

Андерсен М.С. 66,88

Андреев Н. 460,461

Анна Иоанновна 42,404

Анна Леопольдовна 405

Анна Ярославна 37

Аракчеев А.А. 402

Аристотель 38, 289,368-371, 377» 38о, 387,426,430-433,435, 444,476, 620

Артемий, игумен Троицкого монастыря 2Ю, 218, 235, 539, 6 57, 672

АхиезерА.С. 364

Ахмат, хан Золотой Орды 76, 190,191, 243

5 Басманов А.Д. 597, 622

Басманов Ф.А. 622

Баторий Стефан, король Польши 85, 86, 6ю

Бахрушин С.В. 89,218,251,254, 447, 452, 616, 622, 623, 634, 641, 651

Бахтиар Шахпур, премьер- министр Ирана 573

Башкин Матвей 210

Баязет, султан Турции 391

Бегунов Ю.К. 36,190,198

Беклемишев Берсень 468,471

Белинский В.Г. 482,501,516

Белковский С.А. 99,100,139,231

Белов Евгений 446, 524, 549, 550, 552,561,617

Бельский И.П. 245

Бердяев НА 39» 41» 54» 271, 272

Бестужев-Рюмин К.Н. 16,446

Бирон Эрнст Иоганн 404

БлокА.А. 39

Блейк Сирил 357, 4i1>412

Блэм Джером 140-142,153, 154» 222

БоденЖан 346,370, 374» 381-384, 394. 471

Бодо Николас 526,527

Борисов Н.Н. 40,121,129,134, 188,277-279

Бородин С.П. 451

Брактон Генри де 370

БродельФернан 432,433,435,441

Бруно Джордано 309

Буш Дж. (младший) 365,422

Бэкон Фрэнсис 309

Бэрон Сэмюэл 675

В Ваза Густав, король Швеции г68,172,182, 200, 236

Вайнс Майкл 421

Валлерстайн Иммануил 160,163, 266, 330» 339» 359-361, 371,380, 387, 395» 397» 433» 435,442, 465

ВангНинг 57

Варлаам, митрополит 205

Василий II Темный 116

Василий III, вел. кн. 160,167,191, 205, 20б, 208-211, 217, 230, 232, 238. 243, 259, 468, 470,471, 549, 559-561, 568,663

Вассиан, епископ Коломенский 209

Вернадский Г.В. 82,83,89,252, 322,324, 325, 334, 337

Веселовский С.Б. 91,446,448, 451-455, 521, 523, 585, 586, 624, 630, 631, 640, 647, 649

Виллан Т.С. 68

Виппер. Р.Ю. 86,89,96,247, 251, 448, 450, 452, 593, 603, 605, 608, 609, 612, 616, 621, 622, 624, 628, 634, 641

Висковатый И.М. 213,260,261, 263, 264, 597

ВиттиерДжон Гринлиф 93

Виттфогель Карл 29,113,114, 278,316-320,322-335, 338-240, 342, 346-348, 351, 360, 370, 372-376, 378, 380, 381, 388, 389, 397, 4Ю, 460, 461

ВишневецкийД.И. 259

Волошин М А 25,47,48

Вольтер 173

Всеволод, вел. кн. 37

Вяземский А.И. 597,622

Г Гайдар Е.Т. 34, 36

Галилей Галилео 151, 309

Гачев Георгий 350, 351

Гегель Георг В.Ф. 322,359, 371-373, 377, 430, 431, 435, 445» 494,499, 505-508,511, 531

Геннадий,архиепископ Новгородский 164,165,185,186, 188,190,197,198, 235, 311, 351

Генрих VII, король Англии 117, 368

Генрих VIII, король Англии 41, 168,172, 200, 236, 391, 533

Герберштейн Зигмунд 67,208. 470,471

Герцен А.И. 31, 41, 77, юо, 152, 200, 275, 388, 389, 445, 5°1, 537, 538,543, 624, 675

Гершенкрон Александр 400

Гете Вольфганг Иоганн и, 620

Гитлер Адольф 11, 374, 375, 427, 663, 675

Гоголь Н.В. 401

Годунов Борис 114, 644

Голицын Д.М. 269

^ Головкин Г.И. 65

Головнин А.В. 500

Голубов С.Н. 451

Горбатый А.Б. 595,597

Горбачев М.С. 13, 335, 399, 425

Горский С. 536-541,544,546, 549, 550, 552, 577, 582, 584, 585, 617, 634

Градовский А.Д. 508

Греков Б.Д. 141,142,146, 246, 591, 596

Гробовский Энтони 92 Гумилев Л.Н. 39,652-654

* Д Давидович А.И. 300, 310

Даниил, митрополит 209,210

Данилевский Н.Я. 13,15-17, 441

Дарий, царь Персии 374,375, 382

Дашкова Е.Р. 409

Дашкович Остафей но, ш

Дворкин А.Л. 90,166,178,483, 649, 655-658

Де Ту Жан Август 87

Девлет-Гирей, крымский хан 245, 247, 253, 259

ДекартРене 309

Державин Г.Р. 407

Державин Н.С. 451,452

Дженкинсон Энтони 66

Джилас Милован 293

Джонс Ричард 372

Диксон Саймон 352

Димитрий, внук Ивана III 115, 173,189, 549

Дионисий, протопоп Успенского собора 184,185

Дмитрий Донской, вел. кн. 52, 148, 238, 248, 519

Дмитрий Шемяка 116,126

Довнар-Запольский М.В. 218, 227

Дон Хуан Австрийский 247,248

Достоевский Ф.М. 41,42,54, 200, 275, 289

Дружинин Н.М. 620,622

Дубровский С.М. 629-634,649

ДугинА.Г. 17,33,34.421

Душенов К. 90

Дьяконов М.А. 46,112-114,116, 141,142,176, 261

ДэнлопДжон 352

Дю-Плесси Морне Филипп де 370, 546, 547

Дюма Александр 392

е Едигей, хан Золотой Орды 243

Екатерина II 15,31, 65,103,137, 269,288, 343,345,402, 404-406, 513

Елена Стефановна,

сноха Ивана III 165,173,188,189

Елизавета I, королева Англии 85, 135, 306, 308, 311, 297, 533, 534, 598, 640

Елисеев А. 90,482,483, 522, 597

Елизавета Петровна, императрица 405

Ельцин Б.Н. 13» 34» 353,4*9

Ж Жириновский В.В. 354

3 Заболоцкий Владимир 539

Зевелев И.А. 352

Зимин А.А. 36, 92,190, 223, 234, 264, 300, 448, 586, 591, 630, 638-642, 645, 647, 652

Зобатый Иван 622

Зосима, митрополит 164,184,188

Зубов Платон 403

Зюганов Г.А. 34,151, 277, 353, 5°3

И Иван Антонович 404 Иван Калита 34,117,148

Иван III Великий 14,15,31,40,

41, 45, 72-75» 81-84, 9/~99, 108-112,115-123,125-131,133, 134» 136-140,142-145» 147» 148, 151.152,154» 159» 160,166-168, 170,171,173» 174,177,178, 180-184,187,189,191-19З, 197-201, 203-209, 211, 213, 220, 221, 227, 230, 231, 234, 236, 244, 249, 250, 260, 26l, 267, 271, 272, 277» 278, 310, 334» 340, 345, 384, 386, 396, 398, 424, 425» 433» 444, 461,466, 468, 490, 519» 520, 544, 545, 549» 5б2, 572, 609, 636, 657. 662, 663, 670, 672, 675

Иван IV Грозный 14,15,19, 31, 32, 34» 37» 46-50, 54, 58, 72-75» 81, 86-93, 96-99, Ю2,103, ю8, 112,122,127,130,132,133, 135-140,142,151,152,156,157, 160,167,184,187, 201, 208-213, 217, 218, 223, 228-230, 233, 235, 241,243, 245,247,248,251, 254-258, 263, 264, 266-271, 273-275, 288-291, 298, 304, 305, 307- ЗИ, 335» 339, 340, 344» 382, 383, 392, 396» 398, 399» 401, 404, 412, 420, 424,433» 442-453» 455» 456, 461-463, 469, 470, 473» 475» 478, 479» 486, 488, 495, 501, 505, 510-524» 532-537» 539-542, 544» 546-549, 552-554, 556-559» 561-566, 568-570, 572, 577-579» 581, 582, 584-590, 593-603, 605-611, 613, 614, 618-623, 627, 628, 630-637, 639, 641-643, 647-656, 658-660, 663, 664, 667, 669, 670, 674, 684

Иловайский Д.И. 446

Ильин В.В. зз, 54, 363,456,652

Иона, митрополит 172

Иосиф Волоцкий 166,172, 176-180,183,185-191,194.195, 200, 208, 209, 263

Кавелин К.Д. 136,446-448,452, 496, 499» 501, 502, 504, 505-508, 511-514, 517-520, 522, 529, 534, 535, 537» 547» 548, 550, 570, 577, 579» 581, 586,593,604,608, 616-619, 630, 634, 651, 659, 66о

Казакова Н.Я. 36

Казимир, вел. кн. Литовский 109,126,128

Калигула 478

Кальвин 67

Кампензе Альберт 70

Кареев Н.И. 384

Карамзин Н.М. 71-73» 9°, 92,95» 117,134, 250, 257, 259, 261, 407,

447, 449» 450, 452, 453» 475, 479-482, 484-486, 494,496, 499» 500, 514, 516, 517, 521, 535» 540-542, 577, 579» 621, 630, 632, 640, 659, 660, 674, 675

Карл Великий, император Германской империи 361

Карл I, корольАнглии 382

Карл V, Габсбург 361,495

Карпов Ф.И. 178 *

Карташев А.В. 165,166,174,186, 187,196, 203, 663

Кассиан, епископ Рязанский 210, 218, 234, 235

Катырев М., князь Ростовский 476, 630

Каштанов С.М. 36,199, 205, 645, 646,649,659

Кейнс Джон Мейнарт 362

КеллиАйлин 675

Керенский А.Ф. 573

Кестлер Артур 375

Киннон Эдвард 459-461

Киприан, митрополит 172

Киреевский И.В. 15,167

Кирилл Белозерский 172

Кирхнер В. 67

Клейнмихель П.А. 403

Клинтон Уильям 511

Ключевский В.О. 44, 49, 50, 52, 53, 73, 94» 95,123.124,168,181, 213, 257, 267, 268, 291, 392, 398, 425, 442, 460, 461, 463-467, 469-476, 486, 492,493, 496, 524, 545» 551-557, 559-561, 563, 555-570, 572-574» 577, 589» 624, 629, 631, 642, 656, 659-661, 674-684

Кобрин В.Б. 649-651

КожиновВ.В. 50,533,589,598

Конфуций 526, 527, 531

КопаневА.И. 36,116.137,143, 146,154,155, Зоо

Коперник Николай 151,432

Коржавин Наум 450, 633

Костомаров Н.И. 89,118,481

Костылев В. И. 451, 620-622

Котошихин Г.К. 114

Кочубей В.П. 409

Крамми Роберт 102,103,127, 138, 239

Крижанич Юрий 248, 372-374,

377, 379, 389» 390, 395, 405» 476, 477, 624, 629, 630

Кун Томас 427, 673, 677

Курбский A.M. 47, 50, 53, 85, 86, 114,117, 203, 210, 218, 219, 235, 237, 244, 252, 253, 267, 269, 382, 410,459-463» 466,469,472-475» 477, 478, 484» 485, 48л 489, 520,

521, 531, 536-544» 546, 547, 549» 57^» 598, 618, 621, 624, 628-630, 634, 638, 642,655

Курицын В.Ф. 165,173,181,182, 185,188,189

Курлятьев Дмитрий 218,491 Кюстин Астольф де 347,482

Л Ланге Юбер 67

Ленин В.И. 285, 290, 292, 294, 301,303,304,348,424,442, 445, 538, 539, 543, 544» 555, 556, 599, 675

Леонтьев К.Н. 23,24,53,542,678

Леонтьев Михаил 42,269,530

Лессинг Готхольд Ефраим 389

Лихачев Д.С 18,285

Ломоносов М.В. 477,478,495, 511, 513, 514, 547, 577, 581, 604, 617, 640

Лотман Ю.М. 275 Лоуэнтал Рихард 157, 674 Лужков Ю.М. 429 Лунин М.С. 41,482,624 Лурье. Я.С. 36,181,190,489 Людовик XI, король Франции 117,

368,391,475

Людовик XIV, король Франции

306,382,384,391

Людовик XVI, король Франции

382,527

Лютер Мартин 77,175

М Мадариага Изабел де 219,225, 256, 258, 261, 268, 279, 483» 649» 658-660, 662, 674

Макарий, митрополит 171, 209, 210, 212, 218, 227, 234, 235» 240» 2б1, 2бЗ, 264

Макиндер Халфорд 38

Макнилл Уильям 441

Маковский Д.П. 36,69,71,143, 144,161, 645, 646

Максим Грек 178,195» 200, 203, 205, 207, 210, 218, 227, 243, 424, 471, 624, 672

Манн Томас 374

Мао Цзедун 553

Маркс Карл 29, 38, 39» 275, 293, 297» 298, 328, 338, 339, ЗбО, 372, 373,376, 442, 631

Марш Антон 69

Межуев Вадим 24

Мейендорф Иоанн 655,656

Менгли-Гирей, крымский хан 198

Менделеев Д.И. 310

Милль Джон Стюарт 372

Милюков П.Н. 302, 508, 509, 579

МинихБурхард Кристоф 404,405

Миронов Б.Н. 549

Митрофан, архимандрит 189,190

Михаил Романов 222,392,399

Михайловский Н.К. 91,92,445, 446,448

Моисеева Г.Н. 36,190

Монтень Мишель де 309

Монтескье Шарль Луи де 278,368, 371-373» 376,378,381,382,388, 389,394,405,444,527,562, боо

Мориак Франсуа 411

Морозов Владимир 218

Морозов Лев 218

Морозов Михаил 218

Муравьев Н.М. 41

Муравьев-Апостол С. 42

Муссолини Бенито 427 Мэлиа Мартин 265,266,268,315 Мэлко Мэтью 440 Мюллер Р.Б. 136

Н НайшульВА 680,681

Наполеон Бонапарт 494» 495

Нарочницкая Н.А. 17

Немцов Б.Е. 231

Неплюев И.И. 65

Нечаев Путила 224

Нечкина М.В. 677, 678,680

Никитенко А.В. 48

Николай I 11-13,19» 2а» 22> 48< 55, 270, 599.629

Николай II 570, 581

НилСорский 176,178-181,183, 191,194,195, 210,227,424,

Носов Н.Е. 36,153,155,156,158, 161, 225, 227, 236, 591, 592, 646, 659,663,672

О О.Генри 365

Овцын Андрей 622 »

Оруэлл Джордж 375 Остерман А.И. 405

П Павел! 403-406, 408,409,479,

501,674

Павленко Н.И. 291

Павлов А.С. 190,193

Павлов-Сильванский Н.П. 108, 115,508,509

Павлова-Сильванская М.П. 297, 303,305,306

Павловский Г.О. 74,75,99,139» 669

Паисий Ярославов, игумен Троицкого монастыря 183,184, 191, 200, 210

Пайпс Ричард 30, 44,45, 269, 336-348, 351, 367, 471, 502, 563

Панарин А.С. 17, 33,44, 54, 277, 503

Панин Н.И. 65,409

Патрикеев Вассиан 175,194,195» 199, 200, 202, 203, 205, 210, 227, 272,427,471, 624, 638, 672

Пересветов И.С. 241,260,469,

472,489,639

Петр I 13-15,17,19, 31, 32, 44, 54» 65, 66, 69, 89, 204, 269, 272, 335, ЗЗб, 348, 350, 366, 391, 404,421, 423-425, 445, 449, 475, 477, 505, 5И"513, 530, 532, 534, 604, 612, 614, 652

Петр III 137,138,186, 269

Пивоваров Ю.С. 113-115,661,662

Пимен, архиепископ Новгородский 235,595,597

Платон 370

Платонов С.Ф. 117,120,154,285,

565,567-571, 579, 581-586, 590, 591, 604-607, 640, 645, 678, 682

Плеттенберг, магистр Ливонский 238

Плеханов Г.В. 39,97, 201, 202, 204, 227, 297,407. 508,509, 539, 543, 579

Плюханова Н. 676

Погодин М.П. 48,66,261,446, 447, 452, 483-488, 494-496, 517» 630,631, 649,659

Покровский М.Н. 245, 251, 317,

452, 579-582, 585-590, 591-593,605-607,652

Покровский С.А. 295,300,310, 578, 591, боо, 605, 607, 608, 615, 616, 630

Полосин И.И. 449, 450, 452

Поршнев Б.В. 294

Пресняков А.Е. 31, 47

Проханов А.А. 429, 530,547. 548, 628

Путин В.В. 74,137, 233, 351» 669

Пушкарев Сергей 321

Пушкин А.С. 9, ю, 15,17, 23, 31, 38, 39, 41, 420, 423-425, 445, 461, 675» 676

Пушков Алексей 421-423

р Раефф Марк 674,675 Раскольников Ф.Ф. 598 Рибе Альфред 88 Ривьер Мерсье де ла 371,381,444 Ричи Александра 24 Розанов В.В. 25 Розенберг Альфред 39 Ростовский Семен 218,595 Рубинштейн Н.Л. 614 Рыбаков В.А.180,181 Рылеев К.Ф. 446,482 Рязановский И.В. 12

С Савицкий П.Н. 163,164,321

Садиков П.А. 604-606,616

Саиб-Гирей, хан Казанский 206, 243, 244

Салтыков Михаил 44, 45, 51, 53, 236, 268, 272, 492, 493

Самарин ЮЖ 528,534

Самуэли Тибор 29,107,110,115, 326, 661, 662

Сарыхозин Марк 539

Сафа-Гирей, хан Крымский 248

Сахаров А.Д. 410

Сахаров A.M. 344

Сахаров А.Н. 295,304,305,307, 309-312, 316, 346, 357, 430, 431, 434» 435, 535, 589, 628, 635, 648

Селим II, султан Турции 248

Сервантес Сааведра Мигель де

248,309

Сергеевич В.И. 218,486,659, 679-682

Сигизмунд, король Польши 492

Сильвестр, протопоп Благовещенский 178,210,212, 213, 218, 219, 234, 236, 253, 260, 263, 272, 487, 491

Сильвестров Анфим 69

Симон, митрополит 183

СироткинВ.Г. 27-29,33

Сказкин С.Д. 591, 592

Скотт Вальтер 392

Скрынников Р.Г. 261,460,539, 540, 542, 543, 545, 586, 591, 594, 595» 597, 598, 628, 640-644, 651

Скуратов Малюта 597,604

Смирнов И.И. 89, 218, 219, 447-452, 455,523,524, 548, 591, 616, 628, 630, 631,635, 641

Совин Андрей 135

Солженицын А.И. 353, 424, 526,543

Соловьев B.C. 17, 21, 24, 25,

263, 277

Соловьев СМ. 65, 90,108, 251, 259, 299, 447, 448, 450, 452, 453, 508, 518-524, 529, 534-536,540, 548, 582, 583, 587, 614, 615, 617, 627, 632-635, 640, 643, 645

Сперанский М.М. 74

Спиноза Барух 389

Сталин И.В. Ю2,154,157, 270,

271, 374, 406, 412, 421, 425, 445, 455, 548, 566, 597, 599, 601-604, 608, 613, 614, 617, 627, 629, 632

Старицкий Владимир 595~597

Струве П.Б. 42, 43,45

Тарле Е.В. 291

Татищев В.Н. 477"479, 485, 495, 513,540,545, 577, 617

Твен Марк 365, 394, 525

Тейлор А.Ж.П. 11,411,412,663

Темкин Василий 622

Тетерин Тимофей 539

Тимофеев Иван 476,630

Тириар Жан боо, 605

Тихомиров М.Н. 131

Тойнби Арнолд 30,136, 332-337, 340, 342, 346, 347, 432,435,436, 440, 460, 563-565

ТоквилльАлексис де 372

Толстой А.К. 451, 521, 523, 614

Толстой А.Н. 7

Толстой Л.Н. 39,499

Тохтамыш, хан Золотой Орды 243

ТредгольдДоналд 279

Троицкий С.М. 302,303, 305,397

Трубецкой Н.С. 39, 232, 320, 321 Тургенев А.И. 402,403 Туминез Астрид 351,358 Тютин, дьяк 69 .Тютчев Ф.И. 13

Унковский Курака 622 Устрялов Н.Г. 475, 477, 479

ф Федотов Г.П. 30, 35, 36,42,48, 54, 55,179,183, 267,309, ЗбЗ, 423,427, 573, 673

Феннел Джон Л.И. 126-129,

131,134

Феодорит, игумен 210, 235

Феодосии,архиепископ Новгородский 235

Фердинанд II, король Испании

165,351

Филипп, митрополит 212, 213, 594»597

Филипп IV, король Франции 204 Филофей 172, 208, 211 Флетчер Джиль 70,273, 573 Флоровский Георгий 655,656 Флоря Б.Н. 628,649,651,652,659 Фоменко А.Т. 653 Фортескью Джон 370,. 381 Франциск I, король Франции 384 Фридрих Великий 408 Фурсов А.И. 113-115,661,662

X ХантПрисцилла 262

Хантингтон Сэмюэл 329,330, 428, 431-435, 437-442

ХартГерри 57

Хейуорд Майкл 352

ХобсбаумЭрик 56, 57

Хомяков А.С. 496

ХоскингДжеффри 348, 350_352, 354,41°

Христиан II, король Дании 111,112

Христиан III, корольДании 41, 163, 200

Хрущев Н.С. 159, 566, 571, 573, 574 Хубилай, император Китая 394

ц Чаадаев П.Я. 9-11,13,15,16, 21-23,42,240,504

Чайковский П.И. 39

ЧангЧун 367

ЧаргоффЭрвин 93,100,104, ЗбЗ» 574

Челяднин-Федоров И.П. 213,597 Ченслер Ричард 66, 67,70 ЧерепнинЛ.В. 288,290,633,634 Черкасов Н.К. 601 Черкасский М.Т. 622 Чингизхан 38,320,351,367,376»

382,394

Чистозвонов А.Н 294.

Чичерин Б.И. 39, 45,141, 236, 268, 496, 508

Чубайс А.Б. 34, 429

Чухонцев О.Г. 539

Ш ШаньЯнь 528

Шапиро А.Л. 298-300,304-306, 310

Шафаревич И.Р. 26

Шахматов Михаил 321

Шевяков В.Н. 629-632

Шекспир Уильям 307,309

Шеллинг Фридрих Вильгельм 531

Шишков А.С. 311

Шлейзингер Артур 364-366

Шлецер А.Л. 108,116

Шлиман Генрих 419

Шмидт С.О. 36, 37, 50,116, 300, 628, 645, 646, 650, 651

Шпенглер Освальд 265,431,441

Штаден Генрих 87,142, 247, 621-623

Шуйский Василий 268,565-570, 573» 574» 609

щ ЩелкаловВ.Я. 213

Щеня Даниил 238

Щербатов М.М. 91,92,448,455, 478-480, 494, 514, 516, 624, 629, 674

Э ЭйзенштадтС.Н. 317

Энгельс Фридрих 285,292,293, 297,304,621

Этциони Амитай 368

Ю Ювеналий, митрополит 90 Юдин Афанасий 69 Юм Дэвид 372,374

Я Якеменко Василий 668,669 Яковлев А.Н. 20 Ярослав Мудрый 37 Ярош К. 521,523,581,617

Научное издание

Александр Львович Янов

Россия и Европа

1462-1921 КНИГА 1

Европейское столетие России

Издатель Л.С. ЯНОВИЧ

Вып. редактор Л.С.ЯНОВИЧ Корректор И.Б. КУСКОВА Макет А.В. БАЙДИНА

Налоговая льгота- общероссийский классификатор продукции ОК-005-93, том 2; 953000 — книги, брошюры

Подписано к печати 17.09.2008 Формат 60x90/16, усл. печ. л. 43,5 Бумага офсетная №1. Печать офсетная. Тираж 2000 экз. Тип. зак. № 27372.

НП издательство «Новый хронограф» 109052, Москва, ул. Верх. Хохловка, д. 39/47_132 Тел.: (495) 671-0095, E-mail: nkhronograf@mail.ru

Реализация: тел.: (495) 466-1635, 8-917-547-8424 8-916-346-8273, 8-903-165-3839 http://www.novhron.info

Отпечатано в соответствии с качеством предоставленных издательством электронных носителей в ОАО «Саратовский полиграфкомбинат». 410004, г. Саратов, ул. Чернышевского, 59. www.sarpk.ru

Social Contradictions and Social Struggle in Post-Stalinist USSR: Essays by Alexander Yanov. Special double issue of the «International Journal of Sociology», vol. VI, Nos 2-3, Summer-Fall 1976.

Detente after Brezhnev: The Domestic Roots of Soviet Foreign Policy.

Berkeley: Institute of International Studies, 1977.

The Russian New Right Berkeley, Institute of International Studies, 1978.

La Nuova Destra Russa. Sansoni Editore, Firenze, 1981.

The Origins of Autocracy. University of California Press, 1981.

Le Origini DeU'Autocrazia Edizioni di Communita, Milan, 1984.

The Drama of the Soviet 1960s: A Lost Reform. Berkeley: Institute of International Studies, 1984.

The Russian Challenge. Basil Blackwell, Oxford, England, 1987.

Русская идея и 2000 год. Liberty Publishing, New York, 1988.

La Perestroika Mankata. Viscontea, Milan, 1989.

Rosia NoChosen. Sairyusha, Tokyo, 1995.

После Ельцина. M.: Крук, 1995.

Weimar Russia and WhatWeCan Do About It Slovo/Word, New York, 1995.

Тень Грозного царя. M.: Крук, 1996.

Beyond Yeltsin. Sairusha, Tokyo, 1997.

Россия против России. 1825-1921: Очерки истории русского национализма. Сибирский Хронограф, Новосибирск, 1999-

Россия: У истоков трагедии. 1462-1584: Заметки о природе и происхождении русской государственности.

М.: Прогресс-Традиция, 2001.

Патриотизм и национализм в России. 1825-1921.

М.: Академкнига, 2002.

Загадка николаевской России (книга вторая Трилогии Россия и Европа. 1462-1921, М., Новый хронограф, 2007)

Европейское столетие России. 1462-1584 (книга первая Трилогии, М., Новый хронограф, 2008)

Драма патриотизма в России (книга третья Трилогии. В производстве)

Европейское столетие. 1480-1560 («У истоков трагедии»

называлась книга, изданная в 2001 г. Прогресс-традицией)

Social Contradictions and Social Struggle in Post-Stalinist USSR: Essays by Alexander Yanov. Special double issue of the «International Journal of Sociology», vol. VI, Nos 2-3, Summer-Fall 1976.

Detente after Brezhnev: The Domestic Roots of Soviet Foreign Policy. Berkeley: Institute of International Studies, 1977.

The Russian New Right. Berkeley, Institute of International Studies, 1978.

La Nuova Destra Russa. Sansoni Editore, Hrenze, 1981.

The Origins of Autocracy. University of California Press, 1981.

Le Origini Dell'Autocrazia. Edizioni di Communita, Milan, 1984.

The Drama of the Soviet 1960-s: A Lost Reform. Berkeley: Institute of International Studies, 1984.

The Russian Challenge. Basil Blackwetl, Oxford, England, 1987.

Русская идея и 2000 год. Liberty Publishing, New York, 1988.

La Perestroika Mankata. Viscontea, Milan, 1989.

Rosia NoChosen. Sairyusha, Tokyo, 1995.

После Ельцина, M.: Крук, 1995.

Weimar Russia and What We Can Do About It. Slovo/Word, New York, 1995.

Тень Грозного царя. M.: Крук, 1996.

Beyond Yeltsin. Sairusha, Tokyo, 1997.

Россия против России. 1825-1921: Очерки истории русского национализма. Сибирский Хронограф, Новосибирск, 1999.

Россия: У истоков трагедии. 1462-1584: Заметки о природе

и происхождении русской государственности. М.: Прогресс- Традиция, 2001.

Патриотизм и национализм в России. 1825-1921.

М.: Академкнига, 2002.

Трилогия Россия и Европа. 1462-1921 (в производстве): Книга 1 У истоков трагедии. Книга 2 Загадка николаевской России. Книга з Драма патриотизма в России.

Европейское столетие. 1480-1560 («У истоков трагедии»

называлась книга, изданная в 2001 г. Прогресс-традицией)

Social Contradictions and Social Struggle in Post-Stalinist USSR: Essays by Alexander Yanov. Special double issue of the «International Journal of Sociology», vol. VI, Nos 2-3, Summer-Fall 1976.

Detente after Brezhnev: The Domestic Roots of Soviet Foreign Policy. Berkeley: Institute of International Studies, 1977.

The Russian New Right. Berkeley, Institute of International Studies, 1978.

La Nuova Destra Russa. Sansoni Editore, Rrenze, 1981.

The Origins of Autocracy. University of California Press, 1981.

Le Origini Dell'Autocrazia Edizioni di Communita, Milan, 1984.

The Drama of the Soviet 1960-s: A Lost Reform. Berkeley: Institute of International Studies, 1984.

The Russian Challenge. Basil Blackwell, Oxford, England, 1987.

Русская идея и 2000 год. Liberty Publishing, New York, 1988.

La Perestroika Mankata. Viscontea, Milan, 1989.

Rosia NoChosen. Sairyusha, Tokyo, 1995.

После Ельцина, M.: Крук, 1995.

Weimar Russia and What We Can Do About It. Slovo/Word, New York, 1995.

Тень Грозного царя. M.: Крук, 1996.

Beyond Yeltsin. Sairusha, Tokyo, 1997.

Россия против России. 1825-1921: Очерки истории русского национализма. Сибирский Хронограф, Новосибирск, 1999.

Россия: У истоков трагедии. 1462-1584: Заметки о природе

и происхождении русской государственности. М.: Прогресс- Традиция, 2001.

Патриотизм и национализм в России. 1825-1921.

М.: Академкнига, 2002.

Трилогия Россия и Европа. 1462-1921 (в производстве): Книга 1 У истоков трагедии. Книга 2 Загадка николаевской России. Книга з Драма патриотизма в России.

[1] Alexander Yanov. The Origins of Autocracy, Univ. of California Press, Berkeley, 1981.

g

KarlA Wittfogel. Oriental Despotism, New Haven. 1957. TiborSamueli The Russian Tradition, London, 1976.

[4] Karl Marx. Secret Diplomatic History of the XVIII Century, London, 1969.

Введение

[5] Arnold Toynbee. Russia's Byzantine Heritage, Horizon, 16,1947.

[6] Richard Pipes. Russia under the Old Regime, NY, 1974.

[7] Г.П. Федотов. Судьба и грехи России, Спб., 1991, с. 27.

[8] А.Е. Пресняков. Апогей самодержавия, л., 1925, с. 15.

[9] Karl Marx. Ibid., p. 121.

[10] Quoted In Milan Houner. What is Asia to Us? Boston, 1990, p. 140.

[11] К.Н. Леонтьев. Письма к Фуделю / Русское обозрение, 1885, № 1, с. 36.

[11] МЛ. Дьяконов. Власть московских государей, Спб., 1889.

[12] В.О. Ключевский. Цит. соч., т. 2, с. 180.

[13] AM. Герцен. Собр. соч., т. з, М., 1956, с. 403.

[14] Н. Борисов. Цит. соч., с. 216.

[15] Время царя Ивана Грозного. Русская старина в очерках и статьях, М., б/д, т. 2, с. 173.

[16] AS. Брикиер. Смерть Павла I, СПб., 1907, с. 36.

[17] S. Hantington. Op. cit., p. 41.

[18] Т. VIII, с. 30.

[19] Н.В. Латкин. Земские соборы древней Руси. Спб., 1885, с. 104.

[20] В.О. Ключевский. Сочинения, т. 3, с. 37 (выделено мною. — А.Л.).

С.Ф. Платонов. Очерки по истории смуты в Московском государствеXVI—XVII веков, М., 1937» с. 230 (выделено мною. — А.Я.).

[22] И.И. Полосин. Социально-политическая история России XVI-начала XVII века, М., 1963, с. 132.

[23] М.Н. Покровский. Цит. соч., т. 1, М., 1966, с. 313.

[24] Р.Ю. Виппер. Цит. соч., с. 174.

[25] Р.Ю. Виппер. Цит. соч., с. 174.

[26] Там же, 1956, № 9, с. 128-129.

Янов АЛ. РОССИЯ И ЕВРОПА в 3-х книгах, я 64 Книга вторая. Загадка николаевской России.

1825-1855. — М.: Новый хронограф, 2007. — 504 стр., ил.

ISBN 978-5-94881-029-4

Вторая книга трилогии известного историка и политического мыслителя Алек­сандра Янова посвящена эпохе Николая I. Казалось бы, кого могут сегодня взволновать перипетии этого давно забытого, чтобы не сказать доисторичес­кого, царствования? И тем не менее трудно припомнить за последние годы, чтобы публикация фрагментов еще не изданной исторической работы вызва­ла такую бурю противоречивых оценок в экспертном сообществе. Отчасти это, наверное, объясняется безжалостной критикой, которой подверглись в них такие светила современной российской и американской историогра­фии, как Б.Н. Миронов или Брюс Линкольн и другие «восстановители баланса в пользу Николая», как именует их автор. Важнее, однако, что забытые эти ис­торические перипетии неожиданно обрели здесь до такой степени актуальное звучание, будто случились они вчера. Или могут случиться завтра...

Светлой памяти моих наставников Владимира Сергеевича Соловьева и Василия Осиповича Ключевского, а также Александра Николаевича Яковлева, товарища по оружию, посвящается эта трилогия

ОГЛАВЛЕНИЕ

9 Ю.А. Рыжов

Предисловие

13 смысл трилогии:

Размышления автора

41 Глава ПЕРВАЯ Вводная

Моя аналогия. Откуда повторяемость? Отлучение от Европы. Екатерина и Николай. «Вызов Петра». «Вызов Николая». «Золотой век русского национализма». Приговор современников. «Восстановители баланса». «Удивительно, что мы еще живы». Проблема контекста. Две логики. Кому было хорошо при Николае?

79 Глава ВТОРАЯ Московия, векXVII

Постулат Достоевского. Проверка историей. «Переворот в нацио­нальной мысли». Экономическая реставрация. Беззвёздная ночь Московии. Бесплодный век. «Нет никого веселящегося в дни сии». Откуда парадокс? Проблема «самоисправления». Государство влас­ти. «Народная монархия»? Московия и Польша. Крымская эпопея. Крушение православного фундаментализма. «Мы не первые и не последние среди народов». Крижанич и Петр.

125 Глава ТРЕТЬЯ Метаморфоза Карамзина

Полемика. Петровское наследство. В преддверии тупика. Первая тревога. Отступление в современность. Сперанский и импе­ратор Александр. Роль геополитики. Знамя реакции. Московитское просвещение. «Умный немец». Письмо бурмистру. Конфронтация. «Лукавый реакционер»? Либеральная логика? Лотман против Пыпи- на. «Конституция страха». Ошибка Пайпса. Война идей. Крижанич навыворот. «Возвышенная идеология». Тезис первый. Тезис второй.

Театр одного актёра. Нейтрализуя «декабристов без декабря». Кто кого вербовал? Выбор истории-странницы.

187 Глава ЧЕТВЕРТАЯ «Процесспротив рабства»

Экономический прогресс? «Другой взгляд». «На 500 больных один здоровый». Прозрение Погодина. Фантомный страх. С точки зрения будущего. Николай I и П.Д. Киселев. Завещание Николая. Миронов против Ключевского. Комитет 6 декабря. Крушение «процесса против рабства». Похвальное слово коррупции. Кто виноват в крестьянском рабстве? Личный вклад Миронова. Сравнивая самодержцев. «Дости­жения Николая»? «Недостройки». Золотой век русской культуры. Последний рубежУварова. «Внутреннее закрепощение». Два журнала.

243 Глава ПЯТАЯ Восточный вопрос

Контекст. Театр абсурда. Аналогия. Стратегии Николая I? Пять сцена­риев. «Процесс против Турции». Турецкая «Московия». Пародии на Петра. Греческое чудо. «Наиболее вредная из всех возможных комбинаций». «Освободитель Греции». Еще один «восстановитель баланса». На страже Оттоманской империи. Торжество «турецкого» сценария. Жандармская симфония? Гамбит. Ошибка или поражение? Ключи не оттой двери. Стереотип. Прорехи стереотипа. Революция. Акт вервый: завязка. Акт второй: прорыв революции. Акт третий: реакция. Венгрия. Император и Погодин. Гипотеза. Продолжение или поворот? Неисполнимая миссия. Хотела ли войны Европа? Несостоявшийся десант. Нетерпение Николая. Русско-турецкая война. Пиррова победа.

las Гл

ава ШЕСТАЯ Рождение наполеоновского комплекса

«Россия сбилась с пути». Воздух эпохи. Идейное наследие Николая. Два критерия. Мечта о «першем государствовании». Наполеонов­ский комплекс России. Точка отсчета. Погодин о Европе, год 1838. Гимн самодержавию, год тот же. «Философия трех ненавистен». Интрига. «Россия и Германия». «Так скажите, хороша ли ваша политика?» Православие, Самодержавие и Славянство. Крушение диалога. «Святое дело» или «законная добыча»? Позорный мир. Все на том же распутье... «Человек неумный и опьяненный лестью». Московский оракул. «Четыре пункта». Причуды наполеоновского комплекса.

401 Глава СЕДЬМАЯ Национальная идея

Идеи и интересы. Массы или элиты? Принцип Ламздорфа. Торжество Славянской идеи. Отчаянные мысли. Преемники Погодина. Поворот. Химера. Польский вопрос. Спор о Данилевском. «Славянский Нострадамус». «Радиоактивная теория». Кавалерийская атака. Китай умирает? Где искать романо-германский тип? Куда де­вались мусульманство и буддизм? Гордыня. « Вперед, с нами Бог!» Власть имперского наваждения. Последнее отступление в современ­ность. Почему Данилевский? Оправдание войны. Торжество химеры. Периодизация русской истории. На перекрестке трех стратегий. Смысл «дорожной карты». Опять постниколаевский выбор? Разору­жение либералов. Долгая ретроспектива. Эпигоны «новых учите­лей». «Надежды маленький оркестрик». С точки зрения истории- странницы.

491 ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

Ю.А. Рыжов 9

Предисловие

Последние десятилетия Александр Янов разрабатывает ставшее для него «коронным» направление: историческая судьба России, ее корни, закономерности, эпохи. Его подход к предмету, конечно, строго научный, но написаны его книги так живо и темпераментно, что читаются почти как публицистика.Это,наверное, предопреде­лено биографией автора — историка по образованию, журналиста по судьбе и борца по темпераменту.

Видимо большинство историков, в какие бы глубины времени они ни погружались, ищут в них ответ на вопросы современности. Поэто­му и книги, и другие выступления А. Янова, касаются ли они нача­ла второго тысячелетия или XV — XVI веков, или века XIX, — все они в открытую провоцируют читателя на сопоставление с днем се­годняшним, наталкивают на аналогии даже тогда, когда А. Янов (что случается редко) сам не формулирует аналогии и не переки­дывает мосты из прошлого в настоящее, не демонстрирует циклич­ности трагедий и тупиков отечественной истории.

В выборе А. Яновым его «коронной» тематики, вероятно, сыграли роль такие моменты его жизни, как журналистское «бродяжничес­тво» в бо-х — 70-х годах по стране, где глухомань, порой, начина­ется сразу за городской чертой. Здесь он увидел всё убожество на­родной жизни во всемогущей сверхдержаве. Другим моментом стало углубленное знакомство с трудами B.C. Соловьева, поразив­шего Янова своей формулой: четырьмя национальными «само-» как ступенями в национальную историческую пропасть.

А. Янов обнаруживает такие ступени не только в Российской истории, но и в эволюциях элит других стран. И его особенно вдохновляет

то, что эти страны сегодня извлекли уроки из своей (и чужой) исто­рии, чего он, как истинный патриот, желает и России.

Интересным представляется такое наблюдение Янова. Вышедшие в результате реформ 1860-х годов из николаевского подполья сла­вянофилы быстро превратились из маргиналов и диссидентов во влиятельную политическую силу, агрессивную и реакционную по своему воздействию на умы соотечественников.

И здесь невольно легко начинаешь искать аналогию в нашем времени. Выскочив из-под пресса советского тоталитарного режима, очень многие у нас в России охотно соскользнули со ступени националь­ного самосознания (по B.C. Соловьеву) на следующие ступени, тем более, как правильно подчеркивает Янов, уж больно размыта в со­знании людей граница между патриотизмом и национализмом. А потому так легко проскочить вторую и третью ступени (нацио­нальное самодовольство и национальное самообожание) и очу­титься на грани национального самоуничтожения.

Янов — сторонник европейского пути для России — весьма убедите­лен, когда утверждает, что у нас европейская традиция существо­вала всегда, в том числе и в начале второго тысячелетия. Что «за­падничество» не пришло на нашу землю ни в царствование Петра, ни тем более после победы над Наполеоном. Оно не пришло, Рос­сия, по сути, была исконно европейским образованием, а на неко­торых этапах своей ранней истории — более европейским, чем те страны, что сейчас считаются столпами современной Европы.

В своей борьбе с мифами автор обнаруживает единомышленников в плеяде отечественных историков-шестидесятников, отмечая, в ча­стности, что в 1968 г. С.О. Шмидт убедительно показал, что реформы 1550-х годов в России носили отчетливо европейский характер, а форма правления была «абсолютизмом европейского типа».

Книги Александра Янова — это яростная и мучительная попытка ответить на вопрос: почему его многострадальную страну раз за разом отбра­сывало в сторону, а то и вспять с предначертанного ей, казалось бы, европейского пути развития? Почему она так и не обрела гарантий от произвола власти (не пережила, на его языке, политическую модер­низацию)? Почему так убога жизнь людей в богатейшей стране?

По ходу исследования он стремится опровергнуть концепции «клима- тогенной» обреченности России, лености и пассивности народа

и другие расхожие объяснения (оправдания) ее перманентной от­сталости, столь распространенные в отечественной и зарубежной историографии. Он с открытым забралом бросается в бой с мифа­ми отечественных авторов и мифологемами западных ученых. И делает это с темпераментом яркого журналиста, но, вооружив­шись знанием и анализом огромного объема источников (см. биб­лиографию его книг), что позволяет ему оставаться в рамках науч­ной корректности.

Начав в 1981 году с «The Origins of Autocracy», А. Янов развивает свой

анализ в «России против России» (1999), «Россия: у истоков траге- 4 дии, 1462-1584» (2001), «Патриотизм и национализм в России. 1825-1921» и, наконец, в этой трилогии, подводящей своего рода итог его многолетним исследованиям.

Всё это книги — предупреждения: похоже, мы перед последним выбо­ром у последней черты. Мы снова занесли ногу над четвертой сту­пенью соловьевской лестницы.

А в таких ситуациях алармизм не может быть избыточным.

Слишком много из происшедшего в последние годы напоминает «раз­ворот над океаном», а очередная невменяемость элитлишь укреп­ляет А. Янова в его опасениях.

В.О. Ключевский говорил, что «история — не учительница, а надзира­тельница, наставница жизни, она ничему не учит, а только наказы­вает за незнание уроков». И хотя Янов числит Ключевского, равно как и B.C. Соловьева, в своих учителях, он выступает здесь как че­ловек, не теряющий надежды, что при определенном подходе, в частности при демифологизации истории, она способна научить, предостеречь.

Втом же русле — позиция Янова, отвергающая расхожую формулу, со­гласно которой история не знает сослагательного наклонения. Нет, говорит он, мы обязаны исследовать возможные альтернати­вы на всех переломных отрезках истории — как своей, так и дру­гих стран — в схожих обстоятельствах. И здесь, хотим мы того или нет, мы оказываемся вовлеченными в сопоставление судеб Рос­сии и Германии в кровавом XX веке, России и Франции в начале векаХ1Х-го.

И вот мы снова в водовороте очередного «цикла» — попытки встать на европейский путь. У сегодняшней попытки больше шансов на ус­пех, не в последнюю очередь потому, что мир вошел в зону стре­мительных трансформаций. Эту зону больших скоростей, пользу­ясь терминологией газовой динамики, можно назвать ударной волной, где в узком интервале пространства/времени происходят кардинальные изменения основных параметров.

А после начинается «другое время»...

Как следствие этой «особости» нашего времени — попытка вхождения в Европу (успешная или нет) может происходить неизмеримо жест­че, а возможно, и катастрофичнее, чем те, что случались раньше, когда процессы были растянуты во времени, а взаимодействие и взаимовлияние государственно-политических устройств и укла­дов было значительно слабее. Транспортно-коммуникационный технологический взрыв второй половины ХХ-го века резко изме­нил ситуацию.

Мир и, не в последнюю очередь, Россия, как мы сейчас видим, оказал­ся не готов к новым вызовам, потому что не только генералы и по­литики, но и идейные лидеры общества застряли во времени: по инерции готовятся к прошлым войнам, конфликтам, ушедшим ситуациям.

Трилогия Александра Янова несомненно получит весьма разные и даже противоречивые оценки. И уже только это есть одно из ее достоинств.

Хотелось бы, чтобы суждение о ней высказали как можно больше оза­боченных судьбой страны людей, а полемика с автором велась по возможности с позиций подлинного патриотизма, с опорой на факты, а не эмоции и укоренившиеся мифы-клише, среди кото­рых — «обреченность» России на державное величие.

Думаю, что непредвзятое и внимательное прочтение книг, особенно — действующими политиками, может помочь увидеть реальное место нашей страны в мире, а значит — способствовать избежанию оче­редного (не дай Бог — последнего!) тупика отечественной истории.

Академик Ю.А. Рыжов

смысл трилогии: Размышления

автора

История учит даже тех, кто у неё не учится, она их проучивает за невеже­ство и пренебрежение.

В.О. Ключевский

\

«По мере того как шли годы, — признавался в предисловии к свое­му двухтомнику „Открытое общество и его враги" сэр Карл Реймонд Поппер, — оптимизм, пронизывающий эту работу, все больше и больше казался мне наивным. Мой голос доносился до меня слов­но из отдаленного прошлого, как голос какого-нибудь пылавшего надеждой реформатора XVIII или даже XVII века».3 И при всем том ничего не стал сэр Карл менять ни в основном тексте своих полеми­ческих томов, нитем более в самом ихмифоборческом пафосе.

Мое отношение к трилогии «Россия и Европа. 1462-1921» очень напоминаетто, что испытывал к своему старому двухтомнику Поп­пер. С той, конечно, разницей, что он развенчивал опасные мифы, созданные Платоном и Марксом, а я те, которыми обросла за не­сколько поколений русская история. Увы, я тоже нахожу оптимизм первой книги своей трилогии наивным и тоже мало что в ней меняю.

Просто теперь я понимаю: мифы, о которых я говорю, так глубоко укоренились в общественном сознании страны и настолько стали расхожей монетой, что нужны поистине сверхчеловеческие усилия, чтобы все их развенчать. Усилия, на которые я заведомо не способен.

смысл трилогии:

Размышления автора ЦеНТрЭЛЬНЫЙ МИф И все-таки

именно первая книга трилогии помогла мне, а мо- . жет быть, поможет и читателю, докопаться до самого источника со­временного российского мифотворчества, до корневой системы,

1 Karl R. Popper. The Open society and Its Enemies, Princeton Univ. Press, 1971, vol.i, p. IX.

которая питает весь чертополох мифов, оправдывающих несвобо­ду. Вот в чем она, похоже, состоит. Поскольку Европа — родина и символ свободы (либеральной демократии в политических терми­нах), мифотворцам непременно нужно доказать, что Россия не Евро­па. Проще всего, полагают они, сделать это, взяв в свидетели историю и объяснив, что с самого начала российской государственности сво­бода была ей противопоказана. Ибо основой ее политического уст­ройства всегда был принцип патернализма, т. е. гегемонии государ­ства над обществом, выраженной в священной формуле «Правосла­вие, Самодержавие и Народность».

Именно потому, говорят мифотворцы, и достигла высшего своего расцвета «русская цивилизация» в допетровской Московии XVII века, когда Россия была в наибольшей степени отчуждена от Европы, когда европейское просвещение считалось в ней смертным грехом и стра­на жила по собственным, «святорусским» нравственным правилам. Московия, таким образом, оказывается решающим доказательством неевропейского характера России, ее затонувшей Атлантидой, ее первозданным безгреховным (хотя и государственным) раем. Более того, и сегодня страна могла бы наслаждаться своей патерналистской «цивилизацией» и превосходство ее надлиберальной Европой было бы всем очевидно, когда б не явился вдруг на исходе XVII века Петр, беспощадно растоптавший отечественное благочестие.

В результате Святая Русь оказалась под новым, на этот раз евро­пейским игом, не менее жестоким, чем монгольское, только более ли­цемерным и соблазнительным. Но и под этим игом сумела она сохра­нить свою драгоценную патерналистскую традицию и имперское вдох­новение золотого московитского века. И поэтому близок час, когда сбросит она либеральное иго, опять развернувшись во всю богатыр­скую мощь своей московитской культуры. И станет настоящей «аль­тернативой либеральной глобализации мира», по выражению Н.А. На- рочницкой, ведущего идеолога одной из победивших на выборах 2003 года партии («Родины»). А вдобавок еще и «историософской сто­лицей всего мира», как во времена благословенной Московии.

Так выглядит центральный миф врагов открытого общества пост­советской России. Без сомнения, есть еще великое множество дру­гих, частных, так сказать, мифов, но, в конечном счете, все они ухо­дят корнями в эту московитскую мечту современных мифотворцев.

смысл трилогии: Размышления автора Первая проверка

историей

смысл трилогии:

Размышленияавтора Первая проверка

И СТО р И G И Один из них, М.В. Назаров, вну­шает нам, что «Московия соединяла в себе как ду­ховно-церковную преемственность от Иерусалима, так и имперскую преемственность в роли Третьего Рима». Причем именно «эта двойная роль, — объясняет Назаров, — сделала [тогдашнюю] Москву историо­софской столицей всего мира».2 Н.А. Нарочницкая, естественно, под­держивает единомышленника. Она тоже сообщает нам, пусть и несколь­ко косноязычно, что именно в московитские времена «Русь проделала колоссальный путь всестороннего развития, не создавая противоре­чия содержания и формы».3 Еще бы, ведь, как мы узнаем от Назарова, «сам русский быт стал тогда настолько православным, что в нем не­возможно было отделить труд и отдых от богослужения и веры».4

Достаточно, однако, взглянуть на результаты этого «всесторон­него развития» глазами самого проницательного из его современ­ников, чтобы заподозрить во всех этих восторгах что-то неладное. Вот как описывал быт «историософской столицы мира» Юрий Кри- жанич: «Люди наши косны разумом, ленивы и нерасторопны... Мы неспособны ни к каким благородным замыслам, никаких государ­ственных или иных мудрых разговоров вести не можем, по сравне­нию с политичными народами полунемы и в науках несведущи и, что хуже всего, весь народ пьянствует от мала до велика».5

Пусть читательтеперь сам выберет, чему верить — «сердца го­рестным заметам» современника или восторженной риторике се­годняшних идеологов-мифотворцев. Впрочем, у Крижанича здесь явное преимущество. Он все-таки наблюдал «святую Русь» соб­ственными глазами; вдобавок его наблюдения подтверждаются до­кументальными свидетельствами.

Вот, например, строжайшее наставление из московитских школьных прописей. «Если спросят тебя, знаешь ли философию, от-

М.8. Назаров. Тайна России, М., 1999, с. 488.

НА, Нарочницкая. Россия и русские в мировой политике, М., 2002, с. 130. М. В. Назаров. Цит. соч., с. 487. Ю. Крижанич. Политика, М., 1967, с. 491.

вечай: еллинских борзостей не текох, риторских астрономов не чи- тах, с мудрыми философами не бывах». «Не текох и не бывах» добав­лялось, поскольку «богомерзостен перед Богом всякий, кто любит геометрию, а се — душевные грехи — учиться астрономии и еллин- ским книгам».6 Мудрено ли, что оракулом Московии в космографии считался Кузьма Индикоплов, египетский монах VI века, полагав­ший землю четырехугольной? И это в эпоху Ньютона — после Копер­ника, Кеплера и Галилея!..

Но, конечно, картина этой деградации отечественной культуры будет неполной, если не упомянуть, что именно Московии обязана Россия самыми страшными своими национальными бедами, пре­следовавшими ее на протяжении столетий, — крестьянским раб­ством, самодержавием и империей.

смысл трилогии:

Размышления автора «МОСКОВИТСКЭЯ бОЛвЗНЬ»

Право, трудно не согласиться с Константином Леонтьевым, находившим в Московии лишь «бесцветность и пусто­ту».7 Или с Виссарионом Белинским, называвшим ее порядки «кита- измом»,8 в «удушливой атмосфере которого, — добавлял Николай Бердяев, — угасла даже святость».9 Ведь и главный идеолог славяно­фильства Иван Киреевский не отрицал, что Московия пребывала «в оцепенении духовной деятельности».10 Но окончательный диагноз «московитской болезни», неожиданно поразившей Россию как раз в пору расцвета европейской культуры, поставил, конечно, самый ав­торитетный из этого консилиума знаменитых имен историк Василий Осипович Ключевский.

Вот его вывод: недуг, которым на многие десятилетия захворала в XVII веке Россия, называется «затмение вселенской идеей».11 «Орга-

В.О. Ключевский. Сочинения, т-3» с-

К.Н. Леонтьев. Собр. соч. в 12 томах, М., 1912, т. 5, с. 116.

В.Г. Белинский. Собр. соч. в трех томах, М., 1948л. з, с. 713.

Н.А. Бердяев. Русская идея, М„ 1997, с. 6.

Сочинения И.В. Киреевского, М., 1861, тл, с. 75.

В. О. Ключевский. Цит. соч., с. 294.

смысл трилогии: Размышления автора

нический порок древнерусского церковного общества состоял в том, что оно считало себя единственным истинно правоверным в мире, свое понимание божества исключительно правильным, творца все­ленной представляла своим русским богом, никому более не принад­лежащим и неведомым».12 Другими словами, противопоставило себя христианской Европе — и в результате утратило «средства само­исправления и даже самые побуждения к нему».13 Если суммировать диагноз Ключевского в одной фразе, звучал бы он примерно так: на три поколения Россия как бы выпала из истории, провалилась в ис­торическое небытие.

А христианский мир, что ж? Он относился тогда к экстремально­му фундаментализму Московии так же, примерно, как в наше вре­мя относился мир мусульманский, скажем, к талибскому Афганис­тану, — со смесью презрения и ужаса. Талибы ведь тоже принесли своей стране «московитскую болезнь» и тоже объявили себя един­ственными истинно правоверными в мире. Разве что собственного афганского Аллаха не удосужились изобрести. Или не успели. Так или иначе, вот уж кто мог бы с гордостью повторить, лишь чуть-чуть перефразируя, похвальбу Назарова. Ведь и впрямь афганский быт стал тогда настолько исламским, что в нем невозможно было отде­лить труд и отдых от богослужения и веры.

При всём том никому в здравом уме не пришло бы в голову объ­явить талибский Афганистан «историософской столицей мира». И тем более утверждать, что он прошел «колоссальный путь всесто­роннего развитая».

И подумать только, что именно в московитском историческом несчастье видят сегодняшние мифотворцы не только высший рас­цвет русской культуры, но и прообраз будущего страны!

смысл трилогии:

Размышления автора

«Микроархетипы» и тем не ме­нее видят. Более того, успешно рекрутируют в свои ряды новых пропагандистов. Даже из числа ученых либера­лов. Один из них, В.А. Найшуль, заявил в интервью популярной га-

Там же, с. 297.

«Московитская 17 болезнь»

Там же, с. 296.

зете в марте 2000 года, будто «карты ложатся так, что мы можем [снова] жить на Святой Руси».и Очевидно, что связывал он осущест­вление своей мечты с президентством Путина, который, как Най- шуль, по-видимому, совершенно серьезно надеялся, должен был посвятить себя возрождению Православия, Самодержавия и На­родности.

Православие императивно, рассуждал Найшуль, как единствен­но возможный в России «источник общенациональных нравствен­ных норм».15 Самодержавие — потому что «в русской государствен­ности в руки одного человека, которого мы условно назовем Авто- кратором [самодержцем по-русски], передается полный объем государственной ответственности и власти, так что не сущест­вует властного органа, который мог бы составить ему конкурен­цию».16 Народность, наконец, следует возродить в виде неких «мик­роархетипов, обеспечивающих народной энергией» оба других ин­гредиента этой «святорусской» триады.Причем именно тех «микроархетипов», которыми «так богата [была] доимперская Русь»}7 Короче, смысл всего дела сводится у Найшуля к тому, что только на московитском «ценностном языке и придется общаться с народом, чтобы решать современные госу­дарственные задачи».18

Иначе говоря, история не властна над Россией. Над другими властна, а над нами нет. Как были мы в XVII веке «косны разумом», если верить Крижаничу, и «полунемы», так полунемы должны мы оставаться и вХХ1-м. И Европа с ее «идеей прогресса» и богопротив­ной геометрией нам не указ. Мы по-прежнему «еллинских борзос- тей не текох». И не собираемся...

и В.А. Найшуль. Рубеж двух эпох// Время MH, 2000, 6 марта.

Западники и националисты: возможен ли диалог? М., ОГИ, 2003, с. 353 (далее —Диалог).

В.А. Найшуль. О нормах современной русской государствености // Сегодня, 1996, 23 мая.

Диалог, с. 353.

Там же (курсив везде Найшуля).

смысл трилогии: Размышления автора Индустрия

мифотворчества

смысл трилогии:

Размышления автора [-| ДуЈу р [/|Я

мифотворчества И Найшуль, увы,

не единственный из новобранцев, кому дорог цент­ральный миф врагов открытого общества. На самом деле миф этот на глазах становится модным в сегодняшней российской элите. Бо­лее того, превращается в инструмент политической борьбы. Вот свидетельство той же Н.А. Нарочницкой: «Мои идеи, которые в 1993-1996 годах можно было поместить только в „Наш современ­ник"... теперь идут нарасхват везде и во всех ведомствах вплоть до самых высоких. Пожалуйста, моя книга „Россия и русские в миро­вой политике" — антилиберальная и антизападная бомба, но раз­бирают все — не только оппозиционеры, но и бизнесмены, профес­сора и высокопоставленные сотрудники».19

Похоже, что, наряду с товарным, в стране возник рынок мифов, оправдывающих несвободу. И поскольку спрос порождает предло­жение, создается своего рода индустрия мифотворчества, занятая серийным воскрешением старых мифов (та же книга Нарочницкой, в частности, сплошь состоит из них). Вот вам еще один труженик этой индустрии — Станислав Белковский, тоже, конечно, либерал- расстрига, как и Найшуль, в прошлом близкий сотрудник Б.А. Бере­зовского, а ныне президент Института национальной стратегии.

В отличие, однако, от Найшуля, Белковский — никакой не уче­ный и о русской истории ничего, кроме старых мифов, подслушан­ных у Нарочницкой, не знает. Зато он талантливый политический манипулятор и отлично знает, в чьи паруса в каждый исторический момент дует ветер. И, конечно, неспроста столь свирепо обрушился он в газете Moscow Times на Послание президента Федеральному собранию 2004, обвинив его в самом страшном, с точки зрения ми- фотворца, грехе: «Путин прямо заявил своим избирателям, чтоб ос­тавили все надежды. Он не тот, за кого они его принимали, не борец Православие, Самодержавие и Народность». Дальше Белковский расшифровывает этот странный упрек: «Пу­тин практически отрекся от патернализма, господствовавшего на

9 Завтра, 2003, 25 июня.

этой земле со времен Киевской Руси. Государство, дал он понять своим слушателям, больше не будет отцом и матерью своим под­данным». Впрочем, «в остальном, — продолжал Белковский, — это была скучная и рутинная речь. Важно в ней лишь то, что Путин бро­сил вызов тысячелетней традиции доброго царя, заботящегося о своем народе, который отвечает ему преданностью, смирением и кротостью... Сознательно или бессознательно Путин дал понять ау­дитории, что получил мандат на отказ от русской истории». И если этого мало, то вот кое-что и похуже: «Путин забыл, что был избран народом, чтобы сразить гидру капитализма».[1]

смысл трилогии:

Размышления автора g-fQp^ ПрОВерКЭ

историеи

Согласно нашим мифотворцам, важнейшей частью Русского проекта (как называют они возврат к Московии) является «возрождение Российской им­перии как геополитического субъекта, способного сыграть реша­ющую роль в борьбе против глобального господства антихристи­анских сил» (Белковский), не говоря уже о том, что «Россия всегда империя» (Проханов). И судьба ее, конечно, принципиально неев­ропейская. Тем более что Европа уже и «не способна на выработ­ку собственной исторической стратегии». Другое дело наше мос- ковитское отечество, где «православное возрождение неизбежно укрепило бы российское великодержавие и сделало бы Россию альтернативой либеральной глобализации мира (Нарочницкая). Жаль только, что никто из них так и не собрался рассказать чита­телям о судьбе своих предшественников. О том, например, как всего лишь полтора столетия назад попытался повторить опыт Мо­сковии Николай I. Именно в его царствование университеты оказа­лись, по сути, превращены в богословские заведения и создана окончательная идеологическая аранжировка Русского проекта. И, по словам известного историка А.Е. Преснякова, именно это цар­ствование стало «золотым веком русского национализма, когда Россия и Европа сознательно противопоставлялись как два различ­ных культурных мира, принципиально разных по основам их поли­тического, религиозного, национального быта и характера».21

Согласитесь, что выглядит это как воплощенная мечта Нароч- ницкой. Я не говорю уже, что могущественная Российская импе­рия действительно играла в ту пору решающую роль в борьбе про­тив «антихристианских сил», даже крестовый поход объявила про­тив «гнусного ислама», говоря словами современницы событий А.Ф. Тютчевой. И спрашивала тогда Анна Федоровна: «Неужели правда, что Россия призвана воплотить великую идею всемирной христианской империи, о которой мечтали Карл V и Наполеон?»22 И М.П. Погодин уверенно отвечал на этот дерзкий вопрос: «Рус­ский государь теперь ближе Карла V и Наполеона к их мечте об универсальной империи. Да, будущая судьба мира зависит от Рос­сии... Она может все — чего же более?»23

И заветная мечта о том, чтобы «латинская Европа на карте смотре­лась довеском Евразии, соскальзывающим в Атлантический океан»24 тоже, казалось, была близка к осуществлению. Во всяком случае, если верить приговору Европе, который вынес один из самых известных то­гдашних мифотворцев С.П. Шевырев. Вот этот приговор: «В наших ис­кренних, дружеских, тесных сношениях с Западом мы имеем дело с человеком, несущим в себе злой, заразительный недуг, окруженным атмосферой опасного дыхания. Мы целуемся с ним, обнимаемся... — и не замечаем скрытого яда в беспечном общении нашем, не чуем в потехе пира будущего трупа, которым он уже пахнет»?ъ

Это из статьи «Взгляд русского на просвещение Европы» в пер­вом номере журнала «Москвитянин» (тогдашнего аналога «Наше­го современника»). Из статьи, которая, совсем как книга Нарочниц- кой, тоже стала «антилиберальной и антизападной бомбой» и была, если верить М.П. Погодину, мгновенно расхватана «высокопостав­ленными сотрудниками» николаевской империи. Вот что писал ав­тору из Петербурга Погодин: «Такой эффект произведен в высшем

4.Е. Пресняков. Апогей самодержавия, Л., 1925, с. 15.

Тютчеве. Воспоминания, М., 2002, с. 70 (выделено мной. — АЯ.) М./7. Погодин. Историко-политические письма и записки, М., 1874, с. 12. ^А Нарочницкая. Цит. соч., с. 183. Москвитянин. 1841, № 1, с. 247 (выделено мной. — АЯ.)

кругу, что чудо. Все в восхищении и читают наперерыв... Твоя „Евро­па" сводит с ума».26 Все это, не забудем, в 1841 году!

Чего еще, кажется, оставалось желать предшественникам на­ших мифотворцев? В их распоряжении было все. И «православное возрождение». И «великодержавие», доходящее до претензии на мировое господство. И заживо похороненная ими Европа. И Россия как «альтернатива либеральному миру». И даже строжайшее пред­писание самого высокопоставленного из тогдашних «высокопо­ставленных сотрудников», как надлежит писать русскую историю. Напомню, если кто забыл: «Прошлое России прекрасно, настоящее великолепно, а будущее выше того, что может представить себе че­ловеческое воображение. Вот тот угол зрения, под каким должна писаться русским история России». Все, одним словом, о чем пока лишь мечтают их сегодняшние наследники. Разве что найшулевских «микроархетипов» не хватало.

И чем кончилось? Не крымской ли катастрофой? Не унизитель­ной ли капитуляцией перед этим самым «пахнувшим трупом» либе­ральным миром? Иначе говоря, даже при самых благоприятных, ка­залось бы, условиях кончилась мечта мифотворцев постыдным кон­фузом для отечества. Так какая же цена после этого всем их мифам?

смысл ТРИЛОГИИ:

Размышления автора| |-|ОВЫеГОЛОВЫ

дракона Так или иначе, понятно одно: не

избавившись раз и навсегда от индустрии мифо­творчества, Россия просто не сможет твердо и необратимо стать на путь европейской (а это значит, конечно, не только хозяйственной, но и политической) модернизации. Грозным уроком для всех, кто сомневался в этом в XIX веке, стал октябрь 1917-го, когда, вопреки всем прогнозам, совершила вдруг страна еще один головокружи­тельный вираж и опять, в третий раз в своей истории, противопоста­вила себя Европе. Надо ли напоминать, что закончился этот вираж точно так же, как московитский и николаевский, — историческим тупиком и «духовным оцепенением»?

AS. Дементьев. Очерки по истории русской журналистики 1840-50 гг., М.-Л., 1951, с. 187-188.

смысл трилогии: Размышления автора Новые головы дракона 23

Но даже вполне осознав опасность мифотворчества, знаем ли мы, как от него избавиться? Я бросил ему вызов в первой книге три­логии и сражался, как увидит читатель, с куда более серьезными про­тивниками, чем Нарочницкая или Белковский. И, по крайней мере, некоторые из самых опасных мифов, льщу себя надеждой, опроверг. Но ведь они, как сказочный дракон, тотчас отращивают на месте отрубленной головы новую. Читатель могтолько что наблюдать один из таких случаев собственными глазами. Николаевская Народность состояла, согласно изданному по высочайшему повелению прескрип- ту министра народного просвещения, «в беспредельной преданности и повиновении самодержавию».27 Столь откровенно холопская фор­мулировка могла бы устроить разве что Нарочницкую. Рафинирован­ного интеллектуала, как Найшуль, от нее, надо полагать, тошнит.

Что сделал он по этому поводу, мы видели. На месте архаической Народности возникли вдруг вполне модерные «ценностной язык» и «микроархетипы доимперской Руси». Что именно должны они озна­чать и чем отличаются от беспредельной преданности самодержа­вию, нам не объясняют. Подразумевается, конечно, нечто высокоуче­ное и оригинальное. На самом же деле перед нами все тот же старый дракон, пытающийся отрастить новую голову на месте отрубленной. Читатель увидит в первой книге трилогии, что повторится эта фантас­магория еще много раз. Так как же, скажите, с этим бороться?

В конце концов, даже Поппер должен был признать, что воевать с каждым отдельным мифом врагов открытого общества ему не под силу и ограничился опровержением мифов Платона и Маркса. Но. с другой стороны, если не бороться с каждой новой ипостасью неукротимо возрождающихся мифов, то какой тогда вообще в ми- фоборчестве смысл?

смысл трилогии:

«Целина, ждущая плуга»

Странным образом навела меня на возможное Решение этой, казалось бы, неразрешимой проблемы (да и то не сРазу, но лишь во второй книге трилогии, трактующей именно ни­колаевскую имитацию Московии в 1825-1855 гг.) знаменитая жа-

Никитенко. Дневник в трех томах, М., 1951, т. 1, с. 266.

лоба Георгия Петровича Федотова на то, что «национальный ка­нон, установленный в XIX веке, явно себя исчерпал. Его эвристиче­ская и конструктивная ценность ничтожны. Он давно уже звучит фальшью, а другой схемы не создано. Нет архитектора, нет плана, нет идеи».[2]

Понять печаль Федотова, самого, пожалуй, проницательного из эмигрантских мыслителей, легко. В годы расцвета российской исто­риографии, в постниколаевской России, серьезные историки, все как один русские европейцы (славянофилы так и не создали обоб­щающего исторического труда), исходили из одного и того же посту­лата. Звучал он примерно так: Петр навсегда повернул русскую жизнь на европейские рельсы. И после того как великий император «отрекся, — по выражению Чаадаева, — от старой России, вырыл пропасть между нашим Прошлым и нашим настоящим и грудой бро­сил туда все наши предания»,[3] никакая сила больше не сможет за­ставить страну снова противопоставить себя Европе. Возможность еще одного повторения Московии и в голову этим историкам не приходила. Даже николаевское царствование выглядело в свете этого «канона» всего лишь досадным эпизодом, своего рода по­следним арьергардным боем допетровской России. И Великая ре­форма Александра II, немедленно за ним последовавшая, еще раз, казалось, подтверждала постниколаевский консенсус историков: Россия движется в Европу, пусть с запозданием, но необратимо. В том-то, между прочим, и состоял смысл «национального канона», как выражались во времена Федотова (или, говоря современным научным языком, парадигмы национальной истории), что он позво­лял, полагали тогда историки, предсказывать будущее. Накануне 1917-го будущее России казалось им предопределенным.