Рудознатцы

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Северцев спускался по скверу к площади Ногина, кутаясь в холодный плащ-дождевик. Обмякший октябрьский снежок, выпавший утром, клоками лежал на бурых клумбах, в замороженной траве на откосах. На асфальтированной дорожке было голо и сухо. Порывы ветра поднимали с нее, как со взлетной площадки аэродрома, желтые листья-самолетики.

Михаил Васильевич поднялся по лестнице на третий этаж огромного здания и по длинному коридору побрел к приемной Шахова.

Дверь в кабинет, заставленный старинной грузной мебелью, была открыта настежь.

Николай Федорович был сегодня необычайно бледен, мучнисто-белое лицо поразило Северцева.

— Заходи, заходи! — окликнул он Михаила Васильевича. Достал из кармана белые таблетки, проглотил одну, запил водой. Перевел дыхание. — Садись.

— Что-то вы мне нынче не нравитесь, Николай Федорович, — усаживаясь напротив Шахова, покачав головой, сказал Северцев.

Николай Федорович помолчал, подумал. Устало проговорил:

— Реформа принята, а работать в нашей отрасли стало трудней. Нас дергают, а мы задергали подчиненных. Планы меняются по нескольку раз в году и произвольно, без увязки с людскими и материальными ресурсами. Часто получается прямо по чалдонской присказке: «Было бы мясо — пельмени стряпал бы, да муки нет…»

— Верно, а экономическая реформа требует стабильной увязки всех ее составляющих и не может зависеть от того, с какой ноги сегодня встал начальник, — усмехнулся Северцев, закуривая сигарету.

— Сидим как на угольях, а ведь проблема доверия сегодня — не только этическая, а прежде всего экономическая… — Шахов встал, выпил воды, проглотил еще таблетку и, держась левой рукой за сердце, стал медленно прохаживаться по ковровой дорожке.

— Не слишком ли часто, Николай Федорович, принимаете лекарство?

— Лечусь. А зачем люди лечатся, знаешь?.. Чтобы умереть здоровым! Ясно?.. Ладно, шутки в сторону. В чем смысл нашей деятельности? Добиться максимального совпадения интересов человека, коллектива, общества. Выгодное для всех сделать выгодным каждому: не только всем людям, но и каждому отдельному человеку! — с какой-то грустной ноткой в голосе сказал Шахов.

— Что же мешает такому соединению?

— Многое. Но особо следует сказать о запутанности в планировании. Конечно, за годы Советской власти накоплен огромный опыт планирования народного хозяйства, и вместе с тем частенько получается и так: мне нужно ехать в Измайлово, а таксист везет меня к Никитским воротам, потому что туда лучше дорога!..

— Вы обещали написать в ЦК, — напомнил Северцев.

— Написал. Могу дать прочитать и тебе. — Шахов подошел к стеклянному шкафу, достал тонкую папку, передал ее Северцеву.

Записка называлась: «Раздвинуть горизонты экономического планирования».

Северцев перевернул страницу и подумал: одним из первых взялся, как говорит Степанов, за веревку и качнул колокол Николай Федорович Шахов!..

В набат уже ударили Степанов, Пихтачев и тысячи им подобных. Призывные удары колоколов слышатся все громче…

Николай Федорович подробно рассматривал прерывистость планирования как его недостаток. Прежде всего он отмечал, что действующая система планирования, регламентированная приказами, циркулярными письмами, инструкциями и т. д., не обеспечивает успешного разрешения всех вопросов развития промышленности. Он писал, что все чаще наряду с действующими утвержденными планами, а часто вразрез им издаются постановления с подробными приложениями, определяющими поставщиков, заказчиков, объемы и сроки поставок. Эти постановления, представляющие собой планы деятельности отдельных или целого ряда предприятий, разумеется, принимаются к неуклонному исполнению, несмотря на ущерб для действующих планов, то есть подрывают сам принцип планирования…

Естественно, утверждал Шахов, возникает необходимость корректирования планов, независимо от подобных постановлений, а просто из-за ошибок в планировании. Но важно понять, что планы-постановления все в большей степени охватывают деятельность нашей промышленности, а это говорит, писал он, о несостоятельности некоторых планов. Другой недостаток Шахов видел в значительных расхождениях планов с фактическим их выполнением. Несмотря на корректировки вплоть до самого конца планируемого периода, фактический объем производства значительно отклоняется от планов. Николай Федорович писал, что он имеет в виду любые расхождения — и недовыполнение и перевыполнение планов. В результате этого, при остром дефиците в одних видах продукции, возникает затоваривание в других.

Во-первых, в прерывистом планировании по отрезкам времени совершенно неизбежны большие ошибки, так как оно находится в резком противоречии с непрерывностью современного производства. Во-вторых, громоздка, многоступенчата система корректировок плана, при которой нужны месяцы, чтобы внести изменения…

Северцев прервал чтение, закурил. Шахов сидел, подперев голову руками, и смотрел в одну точку.

— Мне на днях звонила Малинина, спрашивала о тебе — в Москве ли ты, я дал твой телефон. Вы виделись? — спросил Шахов, зябко поводя плечами.

— Только говорили по телефону. Буду просить у вас отпуск и полечу за ней, — переворачивая страницу, ответил Северцев.

— Читай, читай… Это я сказал, чтобы не забыть. — Шахов помахал рукой и налил из графина в стакан воды.

Северцев стал читать дальше:

Телефонный звонок вывел Шахова из оцепенения. Николай Федорович медленно поднял трубку.

— Клавочка, не беспокойся, я скоро приду домой. Тебе кланяется Михаил Васильевич, он у меня… Хорошо, передам и ему… Скоро, скоро! — закончил Шахов и вновь окаменело замер в кресле.

Северцев украдкой тревожно посмотрел на него.

«Интересно, а что же Шахов предлагает?..» Михаил Васильевич стал дочитывать докладную.

Перспективное планирование. Планировать, утверждал Шахов, надо не порции продукции, соответствующие определенным отрезкам времени, а потоки продукции на все время существования ее производства. Пусть приблизительно, но обязательно должна быть спланирована «вся жизнь» продукта, названы его поставщики, потоки поставок, потребители..

В связи с этим Шахов предлагал планируемые периоды сделать более продолжительными — например, десятилетними. Северцев бегло перелистал выводы и, возвращая папку, сказал:

— По-моему, все убедительно, особенно для новой экономической системы. Что же вам ответили?

— В основном одобрили, наверно, будет решение правительства по этому вопросу… Зачем пришел? — словно пробуждаясь от дремоты, спросил Шахов.

Северцев рассказал о заседании своего научно-технического совета, об опытном образце бесшаровой мельницы и видел, как оживлялся Шахов, в добрых глазах его заискрились золотистые бегающие, вспыхивающие огоньки.

Он был полностью на стороне Северцева, но заметил:

— Виноваты наши ученые и проектировщики. Слишком робко разрабатывают новые технологические процессы и оборудование к ним, долго и дорого исследуют и конструируют. Подготовь-ка, пожалуйста, такой сравнительный материал: какие лучшие буровые станки, экскаваторы, бульдозеры, самосвалы используются в зарубежных горных карьерах и какие у нас — их сезонная производительность, себестоимость добычи тонны руды, производительность рабочего в смену, удельные капиталовложения на тонну руды… ну и, пожалуй, хватит, достаточно пока и этих данных. То же сделай по обогатительным фабрикам, ремонтному и автомобильному хозяйству, всем вспомогательным цехам. Хорошо? — закашлявшись, спросил Шахов.

— Такими материалами институт сейчас не владеет, их где-то собирать придется, — признался Северцев.

— Плохо, Миша! Ведь все познается в сравнении. Патриотических починов у нас хватает, а производительность труда горняка все еще в два-три раза ниже, чем у американцев. Разберись: почему, в чем причины? Когда сравнишь, то убедишься, что во многом это зависит от институтов, которые должны быть в своей отрасли «впередсмотрящими», а не перелатывать проекты, скроенные еще при царе Горохе.

Северцев улыбнулся:

— То, что вы говорите, оспаривать трудно. Собирать нужные материалы мы начнем. А пока… — он достал из кармана листок бумаги с заявлением об отпуске, передал Николаю Федоровичу, — прошу отпуск. Я поеду за Валерией.

Шахов взглянул на него, потом написал: «Разрешаю».

— Вот я и оказался прав: она уже вернулась к тебе. Рад за тебя, Миша! Теперь скажу по секрету: скоро отправят меня на бульвар, играть в домино. Потому что не тянет… — он показал на сердце.

— Что вы, Николай Федорович!..

— Пора и честь знать. И то вторую жизнь, считай, живу: один раз с креста на тот свет уже заглядывал…

Северцев, глядя на черный протез, вспомнил рассказ шаховского побратима Никиты — как по реке, по лунной дорожке, плыл, хлюпая на волнах, плот с огромным крестом… На одном конце крестовой перекладины качался повешенный, на другом болталась оборванная веревка, а под ней распласталось бездыханное тело. Это был красный командир Шахов, которому Никита отрубил руку, чтобы спасти командира от «антонова огня»…

— Вспоминаю Питер, как Зимний брали. Я через запертые его ворота перелезал… Потом Сибирь, разгром Колчака, японцев. Поход на кронштадтских мятежников. Ночью по льду Финского залива ползли под пулями… — Шахов поднял черный протез. — «Гражданку» начал с Волховстроя. Потом новостройки и новостройки. А после Отечественная — восстановление разрушенного. Вот какая у меня география, — проговорил задумчиво Шахов.

— Отличная география, Николай Федорович, — снова улыбнулся Северцев. — Ну вот, теперь, пожалуй, можно и отдохнуть, — мягко добавил он.

— Если не хочешь меня обидеть, то не говори таких слов! — резко бросил Шахов. — Никогда не говори! Никогда!.. — И, пошатнувшись, упал на ковер, широко раскинув по полу руки.

— Николай Федорович… Николай Федорович!.. Что с вами?! — кинулся к нему Северцев.

Шахов молча глядел мимо него сразу остекленевшими глазами.

Северцев выбежал в приемную. Она была пуста. Бросился в коридор, попросил какую-то седую женщину срочно вызвать врача. Она принялась куда-то звонить, просила кого-то срочно прийти.

Вскоре в приемную набились люди. Они разговаривали шепотом.

В кабинет прибежала изящная маленькая женщина, застегивая на ходу пуговицы белого халата.

Поспешно нагнулась над распростертым Шаховым, попыталась прощупать пульс. Карие глаза смотрели тревожно на побелевшие пальцы Николая Федоровича. Она открыла свой чемоданчик, достала стеклянную ампулу и шприц… но, секунду подумав, спрятала их обратно.

— Давайте положим на диван, — попросила она Северцева.

Михаил Васильевич и еще двое мужчин подняли ставшее безжизненно тяжелым тело и осторожно опустили на скользкий кожаный диван. Михаил Васильевич подошел к врачу и, все еще не веря случившемуся, тихо спросил:

— Доктор… простите, не знаю, как вас…

— Георгиева, Елена Андреевна.

— Елена Андреевна, это конец?..

Она не ответила.

Не нужен был ни его вопрос, ни ее ответ.