Рудознатцы

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Северцев и Рудаков сидели друг против друга в глубоких креслах. Шла неторопливая воскресная послеобеденная беседа.

В гости Михаил Васильевич попал случайно: направляясь в геологическую экспедицию, должен был пересесть в другой самолет, да непогода задержала в Зареченске.

— Я скажу больше того, — говорил Северцев: — судить о работе предприятия нужно по той пользе, какую оно приносит обществу. Чтобы сравнить две разные дроби, надо — это и школьнику известно — привести их к общему знаменателю. Таким общим знаменателем, позволяющим оценивать деятельность любого предприятия, и является прибыль… За примером ходить далеко ли? Кварцевый рудник!.. Прибыль — это и визитная карточка руководителя: скажи, какова на твоем предприятии прибыль, и я скажу, каков ты руководитель.

Рудаков рассказал:

— Только вчера прилетела с Кварцевого моя жена Катя. Степанов, говорит она, по-хозяйски проводит экономическую реформу. Весь коллектив участвует в этом. Фонд предприятия создали огромный: за счет сверхплановых прибылей… Все, брат, меняется: еще недавно от слова «прибыль» несло душком чистогана… Может, скоро заговорим о конкуренции, да? — усмехаясь, спросил Рудаков.

Северцев рассмеялся.

— Боишься?.. Да! Да! Нужно развивать производство многих товаров не на одном предприятии, находящемся в монопольном положении, но и на других заводах и фабриках… Нужно развивать между ними здоровую конкуренцию, которая будет, конечно, регулироваться государством! Конкуренция у нас — это соревнование на лучшее хозяйствование, — Северцев хлопнул Рудакова по коленке и, достав из кармана «Правду», показал: на первой странице печаталось постановление правительства об упорядочении планирования. — Читал? Перспективное планирование вводится.

Северцеву было приятно сознавать, что многие мысли Шахова нашли в этом документе отражение.

Помолчали, прислушиваясь к доносившейся из соседней комнаты музыке. Екатерина Васильевна разучивала какую-то пьеску. Музыка внезапно оборвалась, и в комнату бесшумно вошла хозяйка дома. Ее большие карие глаза смотрели на мужа очень тревожно.

— Сережа, где же Валентин?.. Второй день его нет дома… Я просто извелась вся… ночь не спала.

Рудаков нервно подергал плечом и невесело сказал Северцеву:

— Малые детки спать не дают, а с большими сам не уснешь!

— Екатерина Васильевна, скажите, пожалуйста, что дает разведка Рябинового месторождения? — поинтересовался Северцев. — Я знаю, вы там были.

— Прошли шесть скважин до трехсот метров глубиной, подсекли мощную золоторудную зону. Привезла с собой полевые материалы, начала их камеральную отработку. Я твердо верю в это месторождение, — убежденно ответила хозяйка и улыбнулась.

Рудаков снял трубку зазвонившего телефона.

— Хорошо, дам команду немедленно отправить и бульдозеры и грейдеры… А жертв много?.. Да, поможем непременно. До свидания. — И объяснил Северцеву: — Звонил соседний секретарь обкома партии, ты его видел в ЦК. В районе Усть-Пиропского горит тайга. Просят помочь техникой: надо рыть каналы и насыпать заградительные валы… При спасении буровых вышек в геологоразведочной партии погибли люди…

— Что ты говоришь?! А ведь я лечу именно туда, к Малининой…

— Слышал кое-что о ваших отношениях.. За ней? — понимающе спросил Рудаков.

Северцев молча кивнул головой и порывисто обнял хозяина дома.

Сергей Иванович позвонил в аэропорт.

— Поспеши, — предупредил он Михаила Васильевича, — самолет будет через два часа. В Усть-Пиропском пересядешь на вертолет.

Еще далеко было до места посадки, когда Северцев увидел с вертолета темные клубы дыма. Ветер стелил их над синей тайгой. Дымные столбы, пока их не рассеивал ветер, закрывали солнце. Оно еще просвечивало сквозь них красным шаром. То здесь, то там виднелись очаги пожара: тайга стреляла мощными залпами красных искр. Издали это напоминало карнавальный фейерверк.

Приземлились за околицей небольшой, в несколько рубленых домов, заимки. Прилетевших опахнуло сильным запахом гари. Усталые, почерневшие люди молча встретили вертолет.

На самодельных носилках лежали пострадавшие. Задымленная тайга вокруг шумела от ветра и трещала от огня.

— Скольких еще нужно госпитализировать? — спросил летчик женщину в белой повязке с красным крестиком.

Она порылась в брезентовой сумке, достала бумажку.

— Восьмерых. Придется вам еще прилетать, сразу всех не возьмете, — ответила она, поддерживая носилки, на которых тихо постанывал старик.

— Крепись, папаша… Водопровод и канализация у тебя работают?.. Ну, значит, порядок, жить будешь! — балагурил летчик, бережно устанавливая носилки.

Михаил Васильевич внимательно посмотрел на другие носилки: впалые глаза, заострившийся нос, черные волосы выбились из-под цветастого платка… «Не она!» Он обошел все носилки. Старик, две девушки и мальчишка…

Их внесли в вертолет. Гулко захлопнулась дверь. Огромный винт, раскрутившись, с грохотом поднял грузную стрекозу в воздух.

Только тогда, когда вертолет был уже над заимкой, медицинская сестра обратила внимание на одиноко стоявшего незнакомца.

— Вы к кому, товарищ?

— Мне нужно видеть Валерию Сергеевну. Геолога Малинину.

— А кем вы ей доводитесь? — пристально посмотрев ему в глаза, спросила медицинская сестра.

— Знакомый ее. А впрочем, какое это имеет значение? Мне нужно ее видеть! — недовольно ответил Михаил Васильевич.

— Это невозможно, — глухо, через силу, сказала медсестра.

— Она тоже пострадала?.. Ее сейчас нет здесь? — волнуясь, допытывался Северцев.

Медсестра присела на трухлявый пень и устало прикрыла лицо руками.

Северцев молчал, боясь задавать еще вопросы. С забинтованной ногой, опираясь на костыль, медленно приближалась молодая женщина, лицо которой показалось Михаилу Васильевичу знакомым… Он попытался вспомнить, где ее видел… И вдруг вскрикнул:

— Клава!.. И вы здесь?.. — Он подошел к ней, осторожно пожал руку. — Как я рад, что встретил знакомого человека!.. Вы давно здесь?.. Небось Валерия Сергеевна и перетащила вас сюда?.. Что с ногой? Что-нибудь серьезное?

Клава молчала, прикусив губу. Из оцепенения ее вывела медсестра.

— Ты, видать, знакома с этим гражданином? — сказала она.

Клава утвердительно кивнула головой.

— Пойду к больным. А ты, Клава, как поговоришь, тоже немедленно возвращайся в барак. Тебе не следовало идти так далеко, — тоном, не допускающим возражений, закончила медсестра. И по вытоптанной среди мерзлых кочек тропинке пошла в сторону заимки.

— Присядьте, отдохните. Сестра права, я вас провожу до барака, — усаживая Клаву на свой чемоданчик, говорил Северцев.

Клава все молчала, неотрывно глядя на него ничего не выражающими, опустошенными глазами.

— Я понимаю, с вами стряслось несчастье, но до свадьбы все заживет. Золото огнем искушается, а человек напастями, — пытался пошутить Михаил Васильевич, даже улыбнулся ей, но получилась улыбка растерянной, напряженной.

И вдруг Клаву словно прорвало — она закричала, по-бабьи заголосила и, хватая открытым ртом холодный воздух, сползла с чемодана на пожелтевший, заиндевелый мох…

Михаил Васильевич, не зная, что с ней, что надо делать, поднял ее и, поддерживая под локоть, повел к рубленой избушке, где на разбросанном на полу сене лежали обгоревшие.

Избушка напомнила точно такую же хатенку, в которой он познакомился с Клавой, когда первый раз прилетел на север к Валерии. Но чего-то недоставало в этой… Он понял: железной печки, радиостанции и буйного ветра с далекой Чукотки, который тогда колотил в стену, ветра, прилетевшего с замерзших равнин, покрытых твердым, гладким, словно вылизанным, снегом.

Плечи Клавы вздрагивали, она кусала свою руку, чтобы сдержать рыдания. Северцев уже понял: случилось страшное… Но ждал, когда она заговорит первая. А вдруг он не прав?.. Может же быть так, что просто физическая боль терзает несчастную девушку!..

Всхлипывая, растирая по измазанному гарью лицу слезы, Клава села на чемодан и выдавила из себя:

— Нет больше нашей Валерии Сергеевны…

Михаил Васильевич почувствовал, что ноги стали ватными. В уши хлынул звон. Но он постарался устоять на ногах.

— Третьего дня утром заходила она на рацию, — рассказывала Клава, — принесла месячный отчет, пообещала платье раскроить мне к отпуску… Поговорили мы с ней… А тут клич раздался: народ скликают к конторе. — Клава говорила не переводя дыхания, словно боясь остановиться. — Огонь на заимку двигался. Все дела бросили, стали вокруг рвы рыть, деревья валить — заимку отстояли. Не смыкая глаз, ночью буровые станки спасали, успели вывезти их из зоны пожара. Да только недосчитались троих практиканток из разведочного техникума: от испуга заблудились они в тайге. Вчера утром Валерия Сергеевна собрала всех, кто еще мог держаться на ногах, и пошли мы искать практиканток. Пробивались сквозь огонь, уходили от огня, обгорали сами, но искали без передыха. Я нашла под пихтой двух девушек, руки и ноги у них были черно-красные от ожогов, они орали, как заполошные. «Где подруга ваша?» — закричала им Валерия Сергеевна. «Перенеси девчонок в безопасное место», — услышала я ее последние слова. Валерия Сергеевна побежала в сторону трещавшего от огня смоляного кедра. Я увидела, как она обежала горящую пихту, потом лиственницу, с которой полетели горящие ветки. Потом раздался страшный треск, я увидела, как накренился кедр. Я побежала к ней, но что-то обожгло и ударило меня по ноге, я упала, а очнулась только в бараке.

— Ее нашли? — спросил Северцев.

— Кого там найдешь, кругом один пепел. Верно она говорила про себя, что несчастливой родилась… Думала о счастье с вами, да отказалась от него, чтобы вторично не разбивать вашу семью…

— Какую семью, Клава?

— Что уж там… Заходила она к вам в день рождения, ну, и женщина одна рассказала, что живете хорошо, жена письма вам шлет, скоро к семье переедете. Не дождалась. А уж как любила она вас, о том только я знаю. — И вдруг Клава опять заголосила, протяжно, навзрыд: — Горе-то какое, боже ты мой!..

Северцев шел, спотыкаясь об узловатые корневища, с трудом пробираясь в голом кустарнике. Он шел без дороги, прямо на солнце, едва видное сквозь дымную мглу. Он шел все дальше и дальше в глубь чадящей тайги. Только узкая полоска дневного света тянулась над непроглядной лесной чащей, вокруг было темно, как в сумерках. Вдруг до сознания Северцева дошел несмолкающий треск. И он увидел, как над самыми верхушками деревьев проносились тяжелые глухари. Они кричали, но крик их сразу же тонул в грохоте лесного пожара.

Огненный ураган надвигался на Северцева. Уже пахнуло смолистым дымом, а по узкой полосе света, что еще висела над тайгой, как огромные жар-птицы, стаями понеслись пылающие хвойные ветки, осыпая его дождем искр. Он остановился, стряхнул с плеча тлеющую ветку и, поняв наконец, что дальше идти некуда, повернул назад.

Вой огненного урагана теперь превратился в один оглушающий нескончаемый раскат грома. Поблизости что-то ухало, как орудийные выстрелы. Стонали падавшие вековые деревья. Северцев ускорил шаг, чувствуя спиной горячее дыхание огня.

На опушке, чуть не задев его, проскочил мимо запыхавшийся медведь. Дым клубился, накатывался багряными волнами, огнедышащий ветер носился меж стволами деревьев, расстилая над землей удушающий смрад.

Северцев задыхался. Он сбросил пальто, порвал ворот рубашки, но легче ему не стало. Тогда он, сделав еще несколько торопливых шагов, побежал. Ему было стыдно, почти нестерпимо стыдно, но он бежал…

И вдруг невольно замер: между вершинами двух старых пихт блеснула огненная змейка, за ней другая, третья, и почти мигом все верхушки соседних пихт подернулись пламенем. И здесь он увидел ее, она шла к нему с распущенными каштановыми волосами, ставшими теперь багряными. Улыбаясь, Валерия что-то кричала ему и махала огненными руками. Он даже услышал свое имя и, обезумев, упал на чадившую валежину.