Рудознатцы

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В воскресенье заседаний на конгрессе не было. Столбов и Степанов отправились побродить по городу.

Сеялся мелкий дождь, широкую реку накрыл легкий туман. Порт весь дымился, столько здесь собралось пароходов.

Капризная лондонская погода быстро изменилась. Начало жарить солнце.

Легче всего дышалось в Гайд-парке. Здесь было тенисто, а от больших прудов веяло прохладой.

Навстречу по желтой песчаной дорожке гарцевали на породистых лошадях две элегантные дамы в костюмах амазонок, сопровождаемые молодым жокеем. На скамейках сидели влюбленные, они целовались и томно вздыхали, не обращая внимания на окружающих. Длинноволосые битники, грязные, ободранные и босые, слонялись по парку, с презрением взирая на мир.

Виталий Петрович и Фрол свернули к железной решетке парка, которая по воскресеньям завешивалась тысячами картин начинающих художников. Цены на картины здесь низкие, но покупатели находятся все-таки редко. Степанов сплюнул, когда при них был куплен абстракционистский шедевр — автомобильные части, прибитые к доске и выкрашенные в черный цвет. А молодой бородатый художник-продавец прыгал от счастья, обнимая и целуя свою чахоточную подружку.

На вытоптанной лужайке выступали ораторы. Священник в черной сутане взгромоздился на раскладной стул и призывал жить по Христовым законам. Вначале его слушали, но вскоре он остался один: его аудитория перекочевала к пожилой ораторше из «Армии спасения». Эта ораторша привела с собой бродячих музыкантов и с их помощью набирала слушателей.

— Добрый вечер, господа! — услышал Степанов.

Обернувшись, он увидел Бастида. Тот был в элегантном белом шерстяном костюме. В руке держал трость с массивным серебряным набалдашником.

Степанов и Фрол слегка поклонились. Бастид приподнял шляпу и приветливо улыбнулся.

— Понравился вам Лондон? Это, конечно, не Париж, но здесь тоже есть свои прелести. Например, этот парк… Здесь, между прочим, полная свобода слова: ругай кого хочешь. Кроме особ королевской фамилии! Пойдемте! — Бастид решительно потащил их под руки к двум опрокинутым вверх дном бочкам.

К одной из бочек был прибит флажок с черной свастикой, и молодой парень в полувоенном мундире, стоя на бочке, что-то истерически кричал, часто вытягивая вперед прямую руку. Ему зааплодировали стоящие рядом парни. На другой бочке седовласый горбун помахивал трехцветным царским флагом и, прошамкав по-русски: «НТС провозглашает — наш солидаризм есть идея общественного и государственного строя, основанного на осознанной солидарности…» — умолк и беспомощно огляделся по сторонам. Слушателей у него не было, подошедший Бастид подал руку, помог спуститься с бочки.

— Ваши соотечественники! — сказал Бастид, указывая на Степанова и Фрола.

Но горбун, вероятно, был глух: не взглянул на них, сказал «мерси» и, свернув полотнище знамени, поплелся к выходу.

— Этот парк — самый свободный на земном шаре! — сказал Бастид и, казалось бы, с недоступной для его фигуры легкостью взобрался на бочку. — Долой англо-франко-американский империализм! Да здравствует Советская власть во всем мире! — громко прокричал он и бросил победоносный взгляд на своих опешивших спутников. Потом снял шляпу и пискливым голосом завыл: — «Боже, царя храни!..» — Не допев царского гимна, он по-французски спел куплет из «Интернационала»…

Его вокальное выступление оказалось таким потешным, что Степанов с Фролом захохотали.

— Что вы на это скажете? — спросил польщенный Бастид, спрыгнув, как мячик, на землю.

— Сдаемся! Доказали! — подняв руки, ответил Фрол.

Бастид внезапно стал хмурым, взял под руку Степанова, и они направились к синевшему пруду, оставив Фрола щелкать фотоаппаратом.

— Вчера я подал в отставку с поста президента европейского филиала нашей фирмы, — мрачно сказал Бастид.

— Что так? — удивился Степанов.

Бастид помолчал. Степанов видел, что ему тяжело говорить о причине своей отставки, и больше вопросов не задавал.

Они сели на скамейку под старым ветвистым дубом, Бастид угостил Степанова сигарой и после этого заговорил:

— Смит получает из моей кассы в два раза меньше меня, но тратит значительно больше. Понимаете, я не могу заниматься делами, весьма далекими от коммерции, не хочу, чтобы мой сон когда-нибудь стал явью. Уезжаю к семье, в Вену, — там меня пригласили в университет. До свидания, может, еще и встретимся. Я рад знакомству. — Поднявшись, он зашагал к выходу.

Рано утром красный автобус мчал делегатов конгресса по новой автостраде. Рядом с Виталием Петровичем мерно покачивался Фрол. Степанов не отрываясь смотрел в окно: за стеклом проплывал уже долгое время однотипный пейзаж — тенистые рощи и дубравы, скошенные луга и подстриженные зеленые газоны, среди которых то тут, то там краснели двухэтажные каменные домики.

Виталий Петрович усмехнулся, вспоминая последнее заседание: гости долго и очень скучно благодарили организаторов конгресса, а те рассыпались в любезностях по адресу гостей.

Автобус уже катил по улицам Оксфорда. Мелькали старинные здания причудливой архитектуры.

— Мертоновский колледж. Колледж Магдалины, — объяснял в микрофон шофер.

На улицах было множество студентов в черных мантиях и четырехугольных шляпах. Они стояли небольшими группами и высокомерно посматривали на людей в синих блузах, спешивших куда-то на велосипедах.

В Ноттингеме произошла какая-то заминка. Делегаты ждали в гостинице день, потом другой, но на «шахту будущего» их не пригласили. Секрет задержки раскрыл портье: выставлены рабочие пикеты, которые никого в шахту не пускают.

— Вот тебе их бесклассовый «единый мир», — заметил Фрол.

— Современный чартизм? — предположил Степанов. — Ну, извольте видеть, здесь внедрение автоматизации приводит к дальнейшему обострению противоречий между трудом и капиталом… А с меня недавно на профсоюзном комитете стружку снимали за медленное внедрение этой самой автоматизации…

В холле сидели два советских делегата, и один из них — Степанов знал его как московского профессора — вслух переводил статью из местной газеты:

— «Поскольку новые машины и новые способы на этой шахте, которой англичане старались удивить весь мир, не представляют собой ничего революционного, а являются только развитием существующих тенденций (революционные способы охватывают такие идеи, как, например, подземная газификация угля), в конце концов трудности начального периода (прорезывание зубов) должны быть преодолены. Однако их будет больше и их будет значительно сложнее устранить, чем это предполагают сейчас самодовольные и хвастливые ученые и инженеры. Их можно со многим поздравить — как женщину, которая забеременела. Однако родовые муки еще впереди…»

…И все же в конце концов делегатов конгресса привезли на эту злополучную шахту.

Управляющий пригласил всех к себе и около часа рассказывал об известных из доклада проектных параметрах «шахты будущего». Во время беседы подали второй завтрак, вино. И в конце завтрака… управляющий извинился за то, что шахту показать не сможет, так как она не готова к работе по автоматизированной схеме.

— У англичанина-мудреца пшик получился. Реклама, — и только, — подвел итог Степанов, наливая в рюмку Фрола королевского хересу.

После ленча делегаты поехали в строительную фирму.

На строительной площадке шахтного комплекса Степанова поразили абсолютный порядок и чистота. Это было очень не похоже на сибирские стройки. Все материалы здесь аккуратно сложены, не видно сталактитов и сталагмитов от бетонного раствора. Кирпич разгружается с машин в контейнерах, а не навалом в кучу — из самосвала. Поэтому «боя» нет. На стройке рабочие не стоят в ожидании, пока подвезут материалы, никто не спорит, не суетится. Степанов подробно записывал пояснения представителя фирмы: строительство ведется «под ключ». Это значит, что заказчику сдается не только здание, но и смонтированное опробованное оборудование. Подрядчик сам выполняет весь комплекс работ: сбор исходных данных, проектирование объекта, его строительство, монтаж оборудования, его опробование, отладку и сдачу в эксплуатацию, привлекая, если требуется, субподрядные организации. Переделок и ремонтов у фирмы не бывает, договорные сроки строительства ею выполняются неукоснительно, иначе фирма должна платить заказчику большую неустойку.

— Позвольте, что же, у вас не ломаются экскаваторы, тракторы, самосвалы, не простаивает оборудование, не срываются сроки поставок материалов на строительство объектов? — спросил Степанов.

— Нас эти вопросы не интересуют: если подрядчики нарушают сроки, мы расторгаем договор и берем другого, более солидного подрядчика.

Слушая с завистью эти пояснения, Степанов с обидой вспомнил бесконечные, годами длившиеся тяжбы самых разных субподрядчиков, которые вели работы на Кварцевом руднике…

Представитель фирмы говорил, что у них на месте строительства детали и конструкции не изготовляются, они доставляются на стройплощадку готовыми, в количествах, нужных на два-три дня работы. Ежедневно площадка очищается от строительного мусора. Оборудование под открытым небом не хранится. Строительные материалы поступают высокого качества, с хорошим внешним видом, поэтому отделочных работ почти нет.

Пока Степанов выяснял строительные вопросы, Фрол заинтересовался экскаватором, что работал неподалеку в каменном карьере. Экскаватор, клюнув ковшом забой, разворачивался на сто восемьдесят градусов к подъезжавшему самосвалу и поспешно высыпал в него желтую породу. Фрол пытался издали определить фирму экскаватора: «Марион»? «Шкода»? «Бюсайрус»? Фролу было интересно сравнить их со знакомыми ему «Уральцем» и «Ижорцем», у него уже чесались руки от вынужденного двухнедельного безделья. К ним подошел высокий, атлетического сложения мужчина в твидовом костюме, с клокастыми бровями, прямым желтым носом и впалыми щеками. Но особенно приметным у него был хорошо очерченный рот, полный крепких, больших и совершенно белых зубов, которые их обладатель то и дело скалил в любезной улыбке.

— Наш управляющий мистер Джексон, — почтительно представил его фирмач.

— Будем говорить по-русски? Я его выучил, чтобы читать вашу литературу, фирма выписывает много ваших журналов. Мистера Столбова я узнал сразу, видел его фотографию в газете. Вы в самом деле машинист экскаватора? — улыбаясь, спросил Джексон, было видно, что он не верит этому.

— В самом деле, — подтвердил Фрол.

Джексон, улыбаясь, сказал Фролу:

— Может, мистер Столбов желает побывать на нашем экскаваторе, поговорить со своим коллегой машинистом?

Теперь Фрол переглянулся со Степановым, в глазах его мелькнули задорные огоньки, и он согласно кивнул. Джексон, Степанов и Фрол пошли к экскаватору. Здесь было шумно, ковш ударялся о пологий забой с такой силой, что рама и рукоять стрелы каждый раз вздрагивали и железно стонали.

— Какова годовая производительность? — поинтересовался Степанов.

— Двести тысяч тонн на кубоковш, — ответил Джексон и предложил подняться на экскаватор.

Фрол медлил, профессионально наблюдая за работой машиниста. По мысли Фрола, он допускал в своей работе несколько ошибок. Работая с углом поворота на сто восемьдесят градусов, допускал большой холостой ход стрелы и этим снижал производительность. Пологий забой не позволял сразу наполнить ковш породой. Машинист применял дополнительные механические усилия для его подгрузки или высыпал в стоящие очередью самосвалы недогруженные ковши. Фрол обратил внимание и на зависание в ковше породы при разгрузке, что тоже значительно уменьшало полезный или рабочий объем ковша. И уж конечно отметил про себя Фрол и несоответствие емкости ковша с грузоподъемностью самосвала, о чем он писал в своей статье в «Горном журнале».

Джексон повторно пригласил Фрола подняться на экскаватор, но тот все еще наблюдал за его работой со стороны. Тогда Джексон поднялся по железной лестнице первым, теперь уже будучи твердо убежден, что мистер Столбов такой же рабочий, как он, Джексон, китайский император.

Вслед за ним поднялся Степанов. В машинном отделении экскаватора было чисто — поворотная платформа, двигатель, генераторы, подъемная лебедка и другие механизмы блестели масляной краской, кабина машиниста была просторна, с кондиционером воздуха, герметична от пыли. Сидевший в кресле машинист экскаватора на приветствие Джексона и Степанова лишь кивнул и продолжал, как робот, нажимать на педали и рычаги управления. Когда появился в кабине Фрол, Джексон сказал что-то по-английски машинисту, и тот, недоуменно взглянув на Фрола, уступил ему кресло.

Фрол какую-то долю секунды колебался и, поймав одобрительный взгляд Степанова, сел в кресло. Джексон весело улыбался, скаля свои крепкие белые зубы. Фрол осторожно присматривался к незнакомой ему тяжелой махине. Нажал ногой правую педаль — поворотная платформа пошла вправо, нажал левую педаль — влево. Рукой повернул рычаг погрузки вверх — ковш пополз кверху, опустил рычаг — и ковш тоже опустился. Теперь можно было переходить на рабочий режим, и Фрол направил ковш к подошве забоя, имея в виду сделать его из пологого вертикальным. Прошло немало времени, пока вертикальный вруб дал возможность Фролу с одного захода полностью, даже с верхом, наполнить ковш.

— Скажите, чтобы самосвалы подъезжали на погрузку вот на эту площадку, вот сюда, — попросил Фрол Джексона и указал пальцем место — в этом случае угол поворота стрелы сокращался на треть.

Джексон крикнул что-то в окно стоявшему у экскаватора человеку в белой пластмассовой каске, и тот побежал к самосвалу, вскочил на подножку и перегнал его на указанное Фролом место. Погрузка пошла быстрее, и очередь ожидавших самосвалов постепенно уменьшалась. Джексон больше не улыбался, внимательно наблюдая за каждым движением Фрола.

— Всю жизнь на экскаваторе? — спросил он Фрола.

Тот отрицательно покачал головой.

— Нет, второй год, как кончил курсы машинистов. Раньше работал на буровой, — ответил он, плавно разгружая ковш над самосвалом.

— Вас сократили, и вам пришлось менять профессию?

Фрол улыбнулся.

— Опять не угадали. Просто многим рабочим приходится иметь по нескольку профессий. Не безработица, а людей не хватает у нас.

— Непонятно, откуда тогда такое большое мастерство за такой малый срок работы? — все больше сомневаясь, заметил Джексон.

— Творческий труд, — вмешался Степанов.

Джексон засмеялся и иронически осведомился:

— Смотря что понимать под творческим трудом. Как вы понимаете, мистер Степанов, творческий труд?

— Труд, отвергающий стандартность мышления, поиск возможного оптимального решения, постоянное самоутверждение человеческой личности в труде.

Джексон повторил свой вопрос Фролу.

— Отвечу примером на ваш вопрос. Я был совсем не уверен, что у меня получится все так с этим экскаватором, как я задумал. Я рисковал — по горно-геологическим условиям мог не выстроиться нужный уклон забоя. Не получится угол поворота стрелы, не заполнится с верхом ковш, — проще было повторить давно отработанные операции вашего машиниста. Но я лично не могу работать без риска, не проверяя себя в постоянном поиске рационального, лучшего.

Джексон больше вопросов не задавал. Степанов взглянул на часы.

— Конечно, в науке самое большое поле деятельности для свершений — тысячи и тысячи вариантов поиска. Но и экскаваторщик, применяя различные приемы, тоже творит, используя для этого свои собственные «секреты». Ученый открывает что-то новое, а экскаваторщик необычными приемами утверждает прогрессивное — они оба творцы. Процесс творческого поиска у нас в стране приносит человеку наслаждение от труда, делает труд его радостным. Ну, нам пора идти, — напомнил Степанов, зная, что если Фрола не остановить, он проработает до конца смены.

Наконец Фрол опустил рычаг, уступил место машинисту.

— Для борьбы с налипанием породы нужно к ковшу вибратор приспособить. Нужно правильно подобрать к емкости ковша и емкость самосвалов, меньше простоев при погрузке станет, — поделился своими соображениями Фрол, опускаясь по железной лестнице на землю.

Он стал наблюдать за работой машиниста — тот теперь придерживался его технологических операций. Джексон, наблюдая за работой экскаватора, сказал Степанову:

— Наша печать пишет много о японском и западногерманском экономическом чуде и замалчивает ваши успехи. Теперь я понял, откуда ваши чудеса. Через несколько лет вы создадите машины не хуже наших, а нам таких людей, как мистер Столбов, не создать.

Джексон замолк и мрачно посмотрел на Фрола, который, уходя, приветливо махнул машинисту. Машинист отсалютовал ему громким гудком.