Рудознатцы

ГЛАВА ПЯТАЯ

Вертолет-стрекоза плавно опустился на бревенчатый настил. С железной лесенки Северцев спрыгнул на землю. От еще крутившегося винта несло прохладой, Михаил Васильевич поежился и огляделся: стена кедровой тайги окружала маленькую посадочную полянку, где одиноко стоял рубленый барак — материальный склад геологоразведчиков. Вслед за Северцевым из вертолета спустился московский профессор-геолог Проворнов, с трудом удерживая на ветру мягкую шляпу.

— Здравствуйте, Михаил Васильевич, — услышал Северцев девичий голос и, обернувшись, увидел голубоглазую Светлану Степанову.

Она была все в том же спортивном костюме, с брезентовым рюкзаком за плечами. В руках держала геологический молоток. Северцев познакомил девушку с профессором и спросил:

— Виталий Петрович и Филин здесь? Я вызвал их в экспедицию.

— Отец здесь, но занят, все воюет с вашим ревизором, потому встречаю вас я. Филина ждут со следующим рейсом.

Светлана пошла вперед по торной тропе, ведущей в глубь тайги, за нею гуськом направились гости. Их обступили со всех сторон высоченные деревья, в таежном лесу было сумеречно. Кое-где голубели влажные стволы осин, выше них, словно колонны, поднимались медные стволы кедра, пикообразные пихты. Под легким ветром лес умиротворенно шумел.

«Посмотрим, посмотрим, что за новое золото открыл Степанов», — думал Северцев, шагая по мшистой тропке. Правда, эта россыпь открыта, как утверждает Степанов, еще несколько лет назад Пихтачевым и сейчас ее только усиленно доразведуют, но запасы ее увеличены в несколько раз и драга сама просится на эту речку.

Важно знать и мнение профессора о дальнейших перспективах этого района на рудное золото, его консультация будет весьма кстати.

Собственно говоря, приезд профессора и помог наконец Северцеву выбраться в геологоразведочную партию Кварцевого комбината, о делах которой он много слышал от Степанова. Партия работала в труднодоступной, болотистой части тайги, дорог к ней не было, связь с внешним миром пока поддерживалась вертолетами. Степанов торопился с разведкой нового золоторудного месторождения, оно могло удвоить сырьевую базу рудника, после чего, как он утверждал, можно расширить и обогатительную фабрику. Оптимистические расчеты местных геологов были встречены с недоверием в Геологическом комитете, куда они были направлены на апробацию, и вот профессор Проворнов вылетел в совнархоз знакомиться с геологическими материалами.

Северцев решил лететь вместе с профессором в партию, рассчитывая одновременно выяснить все о строительстве прямой дороги на дражный полигон, — он не сомневался, что Степанов так или иначе драгу построит. Северцев усмехнулся, вспомнив о вынужденной авантюре, которую они задумали с Виталием Петровичем Степановым: матренинская драга будет списана, как пришедшая в негодность, на металлолом. Северцев на законном основании утвердит акт о ее списании, Степанов же сдаст на базу Втормета старый металл, а драгу перевезет к себе на прииск. Судить их за подобное бескорыстное нарушение закона никто не будет, а выговора драга, конечно, стоит. Дорогу должен помочь строить Филин, для этого Северцев и вызвал его сюда.

Светлана была легка на ногу. Северцев и Проворнов давно взмокли и сняли пиджаки, а она шагала все так же быстро, всматриваясь по привычке в камни, что лежали на их дороге. Северцеву видна была за ветвями то справа, то слева от него пестрая косынка девушки.

— Куда ты ведешь нас, Светлана? Не видно ни зги… — тяжело дыша, спросил Северцев.

Светлана внезапно остановилась и, приложив палец к губам, показала рукой вправо.

Северцев тоже остановился, но ничего, кроме ручья со взбаламученной водой, не приметил. Светлана продолжала стоять на месте, не опуская руки. Наконец Михаил Васильевич увидел: метрах в двадцати от них выше по течению стоял лось. Животное было крупное, темно-серого цвета, с раскидистыми рогами, на высоких ногах. Оно стояло по колени в ручье, к которому пришло на водопой. Напившись, лось поднял голову, с губ его стекали серебряные капли. Почуяв людей, он потянул раздувшимися ноздрями воздух, потом прыжком очутился на берегу ручья и тотчас же исчез в таежной чаще.

Никто из спутников не сказал ни слова, любые слова могли только испортить впечатление от сказочной встречи.

— Веду я вас прямо на новое золотое месторождение, — ответила девушка. — Еще километра три пройти придется. Есть тракторная дорога — возить грузы от вертолетной площадки до стана разведчиков, — но она плохая, пешком скорее дойдем… Вы не устали?

Северцев поглядел на профессора, еле передвигавшего ноги, и предложил немного передохнуть.

Присели на трухлявую валежину. Светлана достала из рюкзака армейскую флягу, направилась к большому замшелому валуну, из-под которого бил сильный, весь в хрустальных пузырьках, ключик. Припала к струйке, с наслаждением глотая ключевую воду. Потом набрала полную флягу, принесла Проворнову. Северцев последовал примеру Светланы, напился прямо из ключика, умыл лицо, смочил волосы. Девушка приложила руку ко лбу козырьком и, задрав голову, внимательно вгляделась в потемневшее небо. Где-то погромыхивало. Проворнов отдышался и, растянувшись на ковре из пихтовых и кедровых иголок, наслаждался лесной тишиной. Может быть, от этого блаженного ощущения, а может, желая оттянуть минуту подъема с привала, он разговорился. Не заботясь о том, интересна или неинтересна другим его импровизированная лекция, он, словно любуясь течением своей мысли, своей прекрасно отработанной дикцией, все больше настраивался на философский лад:

— Вот, друзья мои… столетия, тысячелетия, десятки тысяч лет назад, как и сейчас, вершины гор золотило солнце, шел дождь, пенились ручьи и реки в глубине мрачных ущелий, и так же, как мы сейчас с вами, медленно шли по каменистым осыпям и крутым обрывам отважные исследователи — рудознатцы… Они, наверно, как и наша Светлана, присматривались к обломкам горных пород, искали взглядом красные, желтые и зеленые выцветы на скалах, задумывались над незнакомым минералом, пытались разгадать его тайну… Поиски полезных ископаемых породили геологию как науку. Но на это ушли тысячелетия. Первые металлы пришли в жизнь человека в самородном виде — я имею в виду золото, серебро, медь, железо. Занимаясь их добычей, человек замечал, что медь под воздействием воды покрывается зеленью, а железо — буроватой ржавчиной. Так окраска послужила первым поисковым признаком… Кстати, этот признак сохранен геологами до наших дней! Я часто думаю: какая же долгая и напряженная работа мысли потребовалась человеку, чтобы научиться извлекать из руд металлы! Он подвергал их действию самой страшной силы, какой только обладал в то время, — силы огня. Но камень прежде, чем огонь, вошел в жизнь человека. Из камня человек и научился добывать огонь… а потом уж использовал он этот огонь для добычи из камня металлов…

Тут застучал по листьям и веткам деревьев дождь — сначала небольшой, потом сплошной. Разразилась гроза. Путники укрылись под огромной, густой пихтой, куда дождь почти не проникал. Лекция, разумеется, сама собой прекратилась.

Но и дождь был недолгим. Тут же проглянуло солнце, в глаза ударил ясный свет, особенно ослепительный в белых стволах березовой рощицы, куда привела путников таежная стежка. Пестрая косынка Светланы то пропадала в логу, заросшем высоченной осокой, то вновь появлялась на пригорке.

Северцев думал: какая милая выросла дочурка у Виталия Петровича! И геолог из нее, видать, будет хороший…

Вспомнились свои молодые годы, вспомнилась встреча с Валерией… Разве забудутся когда-нибудь первые дни на проходке сверхударной штольни, куда он прибыл уже инженером! Только на восьмые сутки ранним утром поднялся он на дневную поверхность. И, сделав несколько шагов, упал в стог свежего сена. И заснул, как богатырь в сказке. Проснулся, когда солнце уже пряталось за лесом и облачное небо было алым. В красноватых лучах стояла незнакомая высокая девушка. Она что-то говорила ему. Северцев зажмурил глаза, потом снова открыл их. Видение не исчезло. Он вскочил, одернул смятую куртку.

— Кто вы? — спросил он.

— Геолог. Валерия, — улыбнувшись, ответило видение.

Так и остались на всю жизнь в его памяти большие карие глаза, ямочка на подбородке, маленькая родинка на горбинке носа и красная косынка, которая, казалось, готова была вспыхнуть, облитая алыми лучами…

…— Стан уже виден! — раздался впереди голос Светланы, и пестрая косынка опять нырнула в ложок.

Нудно мельтешила перед глазами мошкара. Казалось, что все вокруг дергается и болтается. Но совсем близко, на солнечной опушке леса, стояли, как подружки, три молоденькие пихты, протянув друг другу руки-ветви. Рядом с ними Северцев насчитал с десяток брезентовых палаток. Навстречу по узкой стежке быстро шел, почти бежал, кругленький человечек с огромной лысиной, обрамленной светлым пушком, он размахивал почти детскими ручками. Северцев сразу узнал ревизора из производственного отдела совнархоза. Ревизор чуть не налетел на Северцева. А увидев, кто перед ним, с возмущением закричал:

— Представляете себе? Вы только представьте себе!.. Этот сумасшедший выгнал меня. Выгнал! Сорвал окончание ревизии. Уж этого я так не оставлю! Придется ему ответить сразу за все его художества!..

Северцев сказал:

— Успокойтесь! Пойдемте к Степанову и разберемся во всем.

— Не пойду я к этому медведю! Нечего мне у него делать…

— Идемте, идемте.

По дороге ревизор жужжал и жужжал, как шмель, перечисляя все факты отмеченных им в акте нарушений финансовой дисциплины.

У трех молоденьких пихт-подружек встретил пришедших Виталий Петрович. Крепко, и вправду по-медвежьи, пожал руку Северцеву, профессора своим рукопожатием заставил зажмуриться от боли. Пригласил гостей в палатку. На ревизора даже не взглянул, будто того и не было с ними.

— Отдыхайте, небось уходились, — отдергивая полог, предложил Степанов.

В палатке две кровати-раскладушки, между ними канцелярский стол, заваленный листами ватмана с продольными и поперечными профилями разведываемого месторождения. У входа — ящики с пыльными образцами пород. В углу — двухкурковая централка.

Гости положили пиджаки на раскладушки. Северцев закурил, а Проворнов принялся перебирать в ящике обломки молочного кварца.

— Профессор, извините нас, но мы несколько минут будем заняты с ревизором! — выдыхая табачный дым, сказал Михаил Васильевич.

— Сделайте одолжение. А я пройдусь по стану, — ответил Проворнов и, низко нагнувшись, вышел через треугольное отверстие палатки.

Северцев внимательно посмотрел на директора. Тот с вызовом спросил:

— Что уставился? Не узнаешь, что ли?

— Ревизора выгнал? Правда? — Михаил Васильевич глубоко затянулся дымом и не спешил его выдохнуть.

— Правда. Выгнал, — с тем же вызовом ответил Степанов, потирая потные ладони.

— Все резвишься, старина… Пригласи сюда ревизора! — с трудом сдерживаясь, попросил Михаил Васильевич.

— Мне за вас стыдно… когда вы… подобными актами собираетесь поучать предприятия!.. руководить ими!.. — вскипел Степанов. — Что же дальше-то будет, я тебя спрашиваю?.. Молчишь?.. Это проще всего, дружище… — Степанов подошел к отогнутому пологу палатки, крикнул: — Товарищ ревизор, вас просит зампред!

Ревизор тотчас появился. Северцев указал ему на табуретку. Человечек достал из кармана пиджака сложенные вдвое листы бумаги, развернул их и заново стал перечислять все в них записанное.

— Согласен? — спросил директора Северцев.

Тот утвердительно кивнул головой.

— Тогда с чем же ты не согласен?

Степанов усмехнулся, глаза у него весело заблестели.

— С технологическими замечаниями, если их так можно назвать.

Ревизор, чувствуя поддержку начальства, решил прижать директора:

— На обогатительной фабрике тоже неполадки. Процент извлечения золота из руд крайне низок, всего девяносто четыре процента, о чем мною записано в акте ревизии. Я думаю, что вы, Михаил Васильевич, предложите директору поднять процент извлечения к празднику Октябрьской революции минимум до ста пяти — ста десяти процентов. Это же не технология, а политика! — подняв кверху палец, назидательно закончил ревизор.

Наступило неловкое молчание.

— Вы кто, простите, по специальности? — переглянувшись со Степановым, спросил своего подопечного Северцев.

— Деревообработчик, — последовал ответ. Ревизор как-то съежился, его почти не стало видно, только лысина возвышалась над столом.

— Да, шутка горькая, — задумчиво проговорил Северцев. — Как бы это вам пояснить? У меня в кармане рубль, и я могу истратить девяносто четыре копейки, девяносто четыре процента наличности. Но, имея тот же рубль, я не смогу, при всем моем энтузиазме, истратить рубль пять или рубль десять копеек. Понимаете?

Ревизор молчал, и у Северцева было время подумать, что и он сам, наверное, несет подобную чушь при разговоре, например, с текстильщиками… Но что поделаешь, долг есть долг. Поэтому Северцев поспешно прочел Степанову никому не нужную нотацию на тему, что может и чего не может директор, и наконец, теперь уже с чувством исполненного долга, отпустил ревизора.

— Извини, Виталий Петрович! Но я был обязан «отреагировать», как говорят. Поработать над тобой, — усмехаясь, оправдывался Северцев. — Поверь, что я бюрократ поневоле…

— Знавал я в прежнем министерстве одного деятеля… сундук с клопами, иначе не назовешь его… но и он не идет в сравнение с этим пещерным человеком! — сказал Степанов, мотнув головой вслед ушедшему ревизору.

— Разве в нем дело? — возразил Северцев. — Дело куда страшнее: нарушена отраслевая специализация. А это неминуемо ведет к техническому параличу, застою.

Степанов согласно кивнул и добавил:

— А помнишь, Михаил Васильевич, наш спор в пятьдесят седьмом году в Госплане? Я тогда тебе доказывал, что в совнархозах потеряется специализация отраслей, а ты в ответ говорил о наступлении экономического ренессанса. Или забыл?

Северцев смущенно улыбнулся и, вздохнув утвердительно, кивнул.

Степанов сердито закончил:

— Вроде как дальше ехать некуда! Перманентная реорганизация нашего дела доведена до абсурда: отрасли разорваны на клочки… Что из Москвы слышно?

— После октябрьского Пленума ЦК работает большая правительственная комиссия. Говорят о двух вариантах — о расширении ВСНХ и превращении госкомитетов в его главки, говорят и о воссоздании министерств. Конечно, речь не будет идти о простом возврате к прежним министерствам — времена другие, условия другие, новые министерства не могут походить на старые. Началась дискуссия в печати по этому вопросу. Экономисты оживились… — Северцев вспомнил притчу Шахова о трех старцах и улыбнулся.

— А как будет называться новый хозяйственный центр? — спросил Виталий Петрович.

— Разве дело в названии — совет народного хозяйства или министерство? Назвать можно и так и этак. Дело пойдет на лад, когда предприятия получат настоящую самостоятельность в решении хозяйственных вопросов на базе хозрасчета… Вот каким образом! И еще на базе личной заинтересованности всех членов коллектива… Убежден, просто убежден, что половина вопросов, ныне так долго и трудно решаемых, отпадет сама по себе. Ну, что сказать? Поживем — увидим.

Северцев разложил на столе большую карту с обозначенными на ней предприятиями области. Нашел красные кружочки с надписями «Матренин прииск» и «Кварцевый рудник».

— Я все думаю о драге… Золотишко неплохое — грамм на кубометр… И оборудование отличное зря ржавеет. А получается — «мому ндраву не препятствуй!». Вот что получается… — с досадой проговорил Северцев и спросил: — Как повезем ее?

— До золотого карьера дорога нормальная, а дальше нет никакой, топи. Если дорогу строить в обход болота, она километров тридцать крутить будет. Напрямки не больше десяти, но придется просеку рубить и подсыпать топи, — ответил Степанов.

— Варианты эти обсчитывал? — поинтересовался Северцев.

— Конечно, считал. Прямая дорога по капитальным затратам дороже будет примерно на миллион, зато на эксплуатации значительно дешевле круговой дороги. Изыскатели трассу прокладывают, пикеты ставят по прямому варианту, — доложил Степанов.

— Молодец. А сколько попросишь денег?

— Не попрошу, спишу затраты на себестоимость грамма золота, она у меня ниже плановой, выдержит. Попрошу у совнархоза только машин на стройку дороги, — ответил Степанов.

— В совнархозе машин нет, попробуем с третьего комбината взять, — в раздумье сказал Северцев.

Степанов улыбнулся.

— Раз у совнархоза, как говорит Пихтачев, могутности нету, то уж с нас-то и вовсе спроса не может быть… — заметил он.

Раздался телефонный звонок. Степанов снял трубку.

— Москва?.. Здравствуйте, Николай Федорович!.. Слышно хорошо, радиотелефон установили здесь… Слушаю, слушаю!.. — громко повторил он и несколько раз нажал на рычаг телефона. — Вот опять хорошо слышу, продолжайте, Николай Федорович!.. Здесь. Передаю ему трубку.

Северцев взял трубку. Поздоровался с Шаховым.

— Эксперимент?.. Лучше на горном предприятии… Да!.. На каком? — Северцев подмигнул Виталию Петровичу и ответил: — На Кварцевом руднике. Согласны?.. Договорились! Это очень интересно!.. Над вашим предложением я, конечно, думаю. Боюсь только, чтобы товарищи не восприняли его как умышленно организованное бегство… Конечно, клюют, конечно, и одиночество не сладко… Верно, институт не канцелярия… Хорошо, я позвоню вам… До свидания!

Северцев сидел некоторое время неподвижно. Только начав дымить папиросой, заговорил:

— Молодец старик, действует! Предлагает провести интересный хозяйственный эксперимент — о чем-то подобном мы мечтали с ним еще в начале организации совнархозов…

— Это что же такое будет, если не секрет? — полюбопытствовал Степанов.

Северцев передал все подробности разговора и, как бы резюмируя, подчеркнул:

— Освободить директора от мелочной опеки. Расширить его права!.. Вот скажи: что тебе нужно?

Степанов подумал и ответил:

— Вместо бумажных простыней с планируемыми показателями всего три цифры: объем производства по реализации в номенклатуре, себестоимость продукции, фонд заработной платы. И точка.

— Пока это намечается осуществить в опытном порядке. На нескольких предприятиях страны. А позже, надо думать, их опыт распространят повсеместно… Думай, думай, дружище! Теперь думай вовсю: у тебя на руднике начинается, можно сказать, новая экономическая эра! — хлопнув Степанова по плечу, закончил Северцев.

— Это хорошо, что будет время заглянуть в святцы… Слушай… А может, под шумок и драгу двинем… а, верно?.. Ну, как у тебя, старый друг, личные-то дела?

— Подумаем и о драге… Личные дела? — с горечью переспросил Северцев. — Какие у меня личные дела… Сын, кажется, влюбился. Вот и все мои новости.

— И моя дочка тоже нашла своего принца. А кто он таков, откуда родом, какого племени, это, по теперешним обычаям, родителям неведомо. Обо всем этом они узнаю́т последними…

Разведочный стан был разбит на пологой террасе широкой, заросшей лесом долины, где виднелись вышки буровых станков, слышался равномерный стук механизмов.

У заверочного шурфа, пройденного над разведочной скважиной, на груде желтого песка и гравия сидели Северцев, Проворнов, Степанов с дочкой и участковый геолог Александр Курилов — высокий брюнет в очках, недавно окончивший Горный институт. Участковый геолог смущенно докладывал профессору, тыча пальцем в планкарту:

— Этот шурф тоже с промышленным золотом… А в седьмом шурфе так сыпануло!.. Проба ураганная… трехзначная! Словом, россыпное месторождение уже можно оконтурить!

Проворнов согласно кивал головой, бегло просматривая колонки цифр на планкарте.

— А коренные месторождения могут быть в этом районе? — спросил он.

Молодой человек только пожал плечами. Руду они не подсекали ни одной скважиной.

— Могут, — уверенно ответил за него Степанов. — Правда, мы пока не подсекали рудных жил, но ведь и бурим мелко, считай — только верхний слой…

Проворнов посмотрел на карту и опять-таки согласился.

Подошел буровой мастер Фрол, держа в руке круглый, схожий с ученическим пеналом кусок молочного кварца, и передал его директору.

— Никак руда? Она самая, ура! Не зря я сюда лучшего буровика направил! С меня магарыч! — закричал Степанов, сгреб в охапку Фрола и поцеловал его в пыльную щеку.

Все оживились, разом заговорили, потянулись к керну.

— Ну, что, Саша, кто оказался прав? — обращаясь к геологу Курилову, спросил Степанов.

— Генезис месторождения… — начал было оправдываться молодой человек, но директор прервал, замахав на него рукой:

— Ты нам, дружок, голову всякими своими генезисами, девонами, палеозоями не захламляй, талмуды твои без техники ничего не стоят. Года три назад здесь была геолог Быкова, она у меня еще на Южном прииске работала, так она сразу сказала: «Бурите глубже и подсечете рудную зону». Даже глубину называла — не менее ста метров, — и пожалуйста, на сто двадцатом подсекли, верно? — доказывал Степанов.

Проворнов внимательно осмотрел через лупу керн, задал несколько вопросов Фролу, поводил карандашом по геологической карте и попросил Степанова срочно отправить кварц на анализ в рудничную лабораторию.

— Пусть этот образец будет без золота или с непромышленным содержанием его, — добавил Проворнов, — важен сам факт подсечения здесь рудной зоны. Считайте, что есть новое месторождение. Как оно, кстати, называется? — Профессор, подслеповато прищурив глаза, поискал название на карте.

— Пока никак не названо, — ответила Светлана.

— Окрестим его Степановским, — предложил профессор.

— Нет, нет, уж скорей Пихтачевским или Быковским, — возразил Степанов и, показав в сторону речной долины, густо заросшей красноватой рябиной, предложил: — назовем его Рябиновым.

Все согласились, и Степанов вывел на планшете красным карандашом: «Рябиновое».

— Разведку нужно вести в глубину! Нельзя бросать такое богатство, сняв с него лишь сливки… Месторождений становится все меньше: после отработки-то они матушкой природой не возобновляются. Их не посеешь, как пшеницу или кукурузу… Металлы уходят из рудных недр и уж больше туда не возвращаются… Ведь никогда не бывало, профессор, чтобы металлы снова превращались в руду? — спросил Степанов Проворнова.

— Вы правы. Все меньше становится «легко открываемых» месторождений, выходящих на земную поверхность. И перед геологами встает сложная задача поисков глубинных — так называемых «слепых» — залежей… У вас, Виталий Петрович, огромный производственный опыт. Идите к нам, в науку, передавайте его молодым!.. Что скажете на это?

Степанов, переглянувшись с дочкой, ответил:

— Однажды я уже был связан с наукой. Увольте!

— Это что-то для меня новое… А ну-ка, расскажи, — попросил Северцев.

Степанов махнул рукой:

— Чего рассказывать-то?.. Написал я несколько лет назад диссертацию — о главных параметрах разработки россыпей. Использовал огромный производственный материал прииска Южного, собранный, когда там работал. Члены ученого совета жали руку, поздравляли… Объявляют результат тайного голосования: «за» — один, и каждый в отдельности соболезнующе шепчет: «Вот негодяи…» Наука не по моей части, мое место — в тайге.

— В нашем институте подобное исключается, смею вас заверить, — сказал профессор. — Но, как говорится, была бы честь предложена…

Спускаясь по лестнице-стремянке, он исчезает в шурфе-колодце. Геологическим молотком Светланы стал отбивать борозду на сыпучей, незакрепленной стенке…

Михаил Васильевич показал Степанову глазами на шурф, укоризненно покачал головой. Но Виталий Петрович сделал вид, что слушает профессора. Проворнов в это время уже объяснял геологу Курилову и Светлане, что они пришли сюда, чтобы безжалостно и любовно, как хирурги во время операции, проникнуть своими инструментами в тело земли… Они буравят ее скважинами, нащупывая залежи ископаемых, они рассекают горными выработками рудные жилы!.. Все дальше и дальше проникают они в глубину, вырывая у природы ее сокровенные тайны.

С особым удовольствием заговорил профессор о своей любимой геофизике: сейсмические методы широко применяются при поисках газа и нефти, магнитометрия — при оконтуривании железных руд, радиометрия — для обнаружения руд урановых… Нужно шире внедрять геофизику и на золоте!

Северцев взглянул на ручные часы. Проворнов понял намек и попросил оставить его с молодыми геологами: чтобы написать заключение о направлении разведочных работ, он должен посмотреть все выработки.

Степанов проводил Михаила Васильевича до своей палатки, а сам, ругая десятника за нехватку крепежного леса, ушел с ним на лесосеку, крикнув на ходу Северцеву:

— Реорганизации там реорганизациями, а дело-то делом!..

Как только Северцев вошел в палатку, снова раздалась телефонная трель. Это Виктор. Интересуется отцовской жизнью. До него дошли слухи, что отец собирается уезжать из совнархоза. Правда ли это?

Михаил Васильевич ответил уклончиво: дескать, все под ЦК ходим, пока ничего определенного сказать возможности нет. В свою очередь спросил: до Зареченска, мол, тоже дошли слухи о серьезном увлечении Виктора Северцева. Если не секрет, кто же она?

В некоей ошеломленности слушая взволнованного сына, Михаил Васильевич в раздумье сказал:

— Да, конечно, я ее знаю. Немного, но знаю. Прошу об одном: не торопись, проверь себя — можешь ли ты быть ей хорошим мужем. Я бы не хотел, Витя, повторения тобою моей судьбы в этом плане… Решать — тебе, к думать перед решением — тоже тебе!

Положив трубку, Михаил Васильевич глубоко затянулся папиросой. Что же такое получается: если у ребят это серьезно, то он, выходит, породнится с Виталием Петровичем… со своим подчиненным!.. Уж хотя бы по этой причине придется бежать из совнархоза!.. Все это, конечно, шутки… А вот как слепится жизнь у ребят?.. И как ему со Степановым, — нет, все-таки действительно, что ли, они станут сватами? — начинать эксперимент, которого он так ждал, о котором теперь как о деле решенном сказал Шахов? Это же может иметь огромное значение, тут люди могут найти ответы на многие беспокоящие их сегодня вопросы…

— Можно? — послышался голос.

В палате появился Филин. Он вертел в руках кожаную папку, и вид у него был несколько смущенный.

— Почему задержался? Или указания начальства для тебя уже не обязательны? — полушутя спросил Северцев.

Филин снял куртку, причесал растрепанные волосы и сел рядом с Михаилом Васильевичем. Нервно откашлявшись, спросил:

— Зачем вызывал сюда?

— Нужно помочь Степанову достроить местную дорогу, здесь будет добывать золото драга.

Филин отрицательно покачал головой.

— Не могу. Автомашины с моего комбината все на уборочной, да тебе драгу строить все равно не разрешат. Я знаю мнение отдельных товарищей, — вздохнув, посетовал Филин.

— Это не твоя печаль, — возразил Северцев.

Филин в ответ лишь пожал плечами и смущенно спросил:

— Скажи честно: ты не дашь согласия на утверждение тебя председателем совнархоза?

— Нет, не дам. Не хочу временной работы, — ответил Северцев, сразу поняв причину его смущения.

— Вызывали в обком и предложили мне, — виновато глядя в глаза собеседника, сказал Филин.

— Неужто согласился? Прямо скажу — не по Сеньке шапка.

— Попросил времени на раздумье. Вот прилетел к тебе за советом. — Пантелеймон Пантелеймонович с облегчением вздохнул: тяготившее его признание позади!

— Эта должность даст тебе, конечно, блага. А даст ли она моральное удовлетворение?

— Полной гармонии в жизни не бывает. Она состоит из мудрых компромиссов и приспособлений, к сожалению. Во всяком случае, из-за какого-то там кокса я бы не стал портить отношения, — не поднимая глаз, ответил Филин, он был доверенным лицом Кускова и потому знал все.

— Что кокс? Местничество страшно! — с горечью сказал Северцев.

Он молча глядел на пылинки, которые плясали в полосе солнечного луча, пробившегося в окно палатки. Филин поерзал на табуретке и продолжал:

— Но нужно не забывать, что на партучете мы тоже состоим по месту… Ты красноречиво молчишь. Я знаю, ты осуждаешь меня. Я знаю тебя!.. И должен сказать, что ты представляешься мне неисправимым мечтателем… И это совсем не плохо!.. Мы все мечтали, и я в том числе… Но надо все-таки помнить, каждому из нас надо помнить, что реальность никогда не соответствует нашим мечтам. Вот если мы эту истину признаем и приемлем, тогда никакое зло в окружающем мире не в силах будет нас огорчить!..

Северцев со все растущим удивлением слушал Филина. Он не верил своим ушам… Он считал Пантелеймона Пантелеймоновича человеком, разумеется, с недостатками, но принципиальным. А сейчас перед ним сидел циничный карьерист, который рассчитывал использовать обреченный совнархоз как трамплин для прыжка в руководящую номенклатуру, и помешать этому прыжку уже было поздно…

Филин уловил настроение собеседника.

— Мечтать-то по нонешним временам недосуг!.. А соглашаюсь потому, что свято место пусто не бывает — я или кто-то другой займет его. И он, и я будем лишь блюсти инструкции, положения, постановления… от них шкафы ломятся на каждом предприятии… В любом циркуляре много, много страниц типографского текста. Убористого! Все поделено на параграфы, внутри каждого параграфа — еще на буквы. Алфавита не хватает, чтобы перечислить все запреты и указания: этого не делай, а это делай!.. Но делай при соблюдении вот таких-то и таких условий. А в других условиях… Словом, запеленут наш брат, как новорожденный. Лучше уж не брыкаться! Молчать! — Филин провел ладонью по лбу, вытирая обильный, липкий пот.

— Поздравляю, — сказал Северцев. — Ты, кажется, переборол самого себя. У меня это не получается.