Рудознатцы

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Как только самолет приготовился к старту, около кресла Степанова остановилась стройная стюардесса с подведенными враскос черными бровями и ресницами, с высокой, похожей на воронье гнездо, прической. Мелодичным голосом она объявила номер рейса, фамилию командира корабля, свое имя, высоту и скорость полета и потребовала, чтобы пассажиры пристегнули ремни, во время взлета воздержались от курения.

В иллюминаторе проносились кучевые облака. Пассажиры читали газеты или дремали. Дремал, опустив голову на грудь, и сосед Виталия Петровича Фрол Столбов.

Расстегивая ремень, Степанов случайно толкнул Фрола, тот открыл удивленные глаза и сладко зевнул.

— С непривычки спишь-спишь, и отдохнуть некогда…

Они разговорились о предстоящем горном конгрессе: что нового и интересного можно ожидать от него?

— Увидим мы какое-нибудь заграничное чудо-юдо? Как у них с автоматизацией — по рекламам здорово, а в натуре?

— Нас удивить теперь трудно. Англичанина, что изобретал за машиной машину, мы мудрецом больше не считаем — сами с усами, — заметил Фрол.

— А вот Ленин говорил чуточку по-другому: что нужно максимально использовать в строительстве социализма достижения науки и техники развитых капиталистических стран. Помнишь ведь? Помнишь, помнишь… Больше того — Владимир Ильич требовал установить ответственность за ознакомление наших хозяйственников и специалистов с передовой европейской и американской техникой… Так что, дорогой, конгресс конгрессом, но мы должны попытаться побывать на предприятиях, в фирмах, выставку не обойти…

— Конечно, посмотрим их премудрости! Кто же говорит… Но все думается: если бы мы не шарахались порою из стороны в сторону, не то бы и у нас было… — проговорил Фрол.

Нажав кнопку, он откинул спинку кресла назад и взглянул в окошко. Самолет висел на месте — медленно двигались облака. Река извивалась под самолетом, и сколько мог охватить глаз, везде сверкали в темно-зеленой оправе синие озера.

— Слишком уж много мы на всяких разных заседаниях переливаем из пустого в порожнее, делая при этом вид, что заняты полезным делом! Иногда мне кажется, что слова и бумажки — это что-то вроде наводнения… — Фрол кивнул головой.

— Все это видят, но когда предлагаешь даже очень робкие меры — дать элементарную самостоятельность в работе, твои собеседники сразу затыкают уши, и ты можешь кричать до хрипоты без всякого толка. Вату из ушей вынут только тогда, когда последует указание свыше, — усмехнулся Степанов. — Мы подчас пытаемся решить технические проблемы разными комиссиями по качеству, — словом, частенько больше шумим, чем занимаемся техникой и экономикой производства. В этом я убедился на примере Кварцевого комбината, — со вздохом закончил он.

Стюардесса принесла завтрак. Теперь под крылом самолета плыли голубые ленты каналов, желто-белые полоски дамб и дорог, красные черепичные крыши и зеленоватые, разных оттенков, лоскутики земли с черно-белыми стадами коров. Ни одной возвышенности, плоские, как доска, поля, упирающиеся в сероватое море. Это Голландия.

Когда приземлились в Лондоне, было по-осеннему туманно и прохладно. За окном автомобиля мелькали бесчисленные двухэтажные кирпичные коттеджи с крохотными садиками, цветочными клумбами. Ехали долго: на узеньких улицах, забитых автомашинами, ползли по-черепашьи.

Наконец добрались до огромного зеленого парка и свернули на тихую улочку. Старое здание, модернизированное остекленным входом, — отель. Здесь все миниатюрно — и бар, и ресторан, и номера.

Из окна комнаты Степанова видны только красные крыши — нагромождение черепичных крыш с торчащими закопченными трубами. Виталий Петрович разобрал чемодан, повесил в шкаф черный костюм, принял душ и стал просматривать делегатскую папку.

Все документы конгресса отпечатаны на четырех языках, в том числе и на русском, — тезисы докладов, обширный справочный материал, приглашения на приемы.

Все это было известно Виталию Петровичу. Приятно было чувствовать гордость за свою профессию, за то, что и он солдат великой горняцкой армии.

Он решил выступить на конгрессе, рассказать о делах мировой горняцкой державы: ведь по добыче угля, железной руды и других важнейших ископаемых мы обогнали всех!

Степанов сел за письменный столик и, как всегда, не откладывая исполнения, если решение уже принято, стал записывать тезисы будущего выступления.

Под высокими сводами шумел разноязыкий говор. В ожидании открытия конгресса люди знакомились, обменивались визитными карточками. У всех делегатов были нагрудные знаки с фамилией и названием страны. Это помогало устанавливать контакты.

К Степанову подошел болгарин и заговорил с ним по-русски:

— Очень рад познакомиться, товарищ Степанов! Я стажировался у вас в Донбассе. Хорошие шахты! Пойдемте спрыснем, как у вас говорят, наше знакомство и выпьем по чашечке кофе, хотя мне больше нравится водка!.. — смеясь, предложил он.

— Приходите к нам в гостиницу, угостим «Столичной»! — пригласил Степанов.

Продолжительный звонок заставил делегатов поспешить в Красный зал.

Ударом молотка председатель открыл конгресс. Репортеры кино и телеоператоры запрудили проходы, щелкали камерами, ослепляли вспышками магния.

Одним из первых выступил Степанов. Немного волнуясь, он заговорил:

— Поистине грандиозны в нашей стране перспективы развития горного дела. В угольной промышленности создаются новые добычные районы на Украине, в Казахстане, в Российской Федерации. Значительные перемены происходят в железорудном деле. На рудах Курской магнитной аномалии растет один из главных в мире центров добычи железных руд. Строятся новые центры цветной металлургии на Урале, в Сибири, золотые предприятия — на Востоке, и много других… Словом, мы добываем все металлы таблицы Менделеева.

Сенсацией стало сообщение мандатной комиссии о том, что наряду с миллиардерами и миллионерами, владельцами горных предприятий, президентами и управляющими компаний и фирм, крупными учеными специалистами из западных стран в составе советской делегации присутствует простой горнорабочий мастер Столбов. В перерыве его фотографировали, журналисты многих редакций брали интервью. Вечером к нему в номер зашел Степанов и принес пачку вечерних лондонских газет, в одной из них была оттиснута фотография Фрола и дано краткое изложение доклада Степанова под заголовками: «Россия обгоняет США по добыче полезных ископаемых», «За космосом — недра». Фрол спросил:

— Зачем все это?

— Видимо, новая советская экономическая угроза, — усмехался Степанов.

Конгресс заседал уже несколько дней. Хотя доклады переводились синхронно на три языка, слушать их было очень утомительно — нового в докладах встречалось мало. Заинтересовались докладом о «шахте будущего». На этой шахте, по утверждению докладчика, ни один шахтер не будет работать в угольном забое, вместо них зарубку и отбойку угля произведет автоматический шахтер Рольф с гамма-лучевыми «глазами». Все подземные операции координируются с помощью эффективной системы связи, и люди будут использоваться лишь на профилактическом обслуживании машин.

В перерыве Степанов и Фрол просмотрели программу заседаний на завтра и, не найдя интересующих их докладов, решили пойти на выставку горных машин.

— Не забудь еще о завтрашнем приеме у мэра города, приведи в порядок свой туалет. Фрак ты непростительно забыл дома, так отгладь черный костюм и белую рубашку, — напомнил Степанов.

В огромном выставочном зале «Олимпия» сотни фирм мира демонстрировали горное оборудование.

Почти целый день Степанов и Фрол бродили от машины к машине и от стенда к стенду, отыскивая если не диковинки, то хотя бы новинки. Среди сотен и сотен экспонатов их внимание привлек буровой станок, покрашенный яркими желто-красными полосами. Степанов посмотрел паспорт станка — он был более скоростным, чем известный ему по рекламным проспектам, — и подумал, что следует порекомендовать министерству приобрести этот станок для Кварцевого комбината.

Степанов и здесь, на выставке, проявлял свой хозяйский нрав — заставляя служащих «Олимпии» запускать станки в работу, объяснять их технические достоинства, доставать каталоги, фотографии.

— Ты их, Виталий Петрович, так гоняешь, что они убеждены — скупишь половину выставки, — шутил Фрол, тоже детально осматривающий экспонаты.

Миновав еще сотни экспонатов, они остановились и долго осматривали самоходные машины для подземных работ — специальные буровые станки, погрузчики, автосамосвалы, — несравненно более производительные, чем их собратья на рельсовом ходу.

— Эти машины очень подойдут к горно-геологическим условиям Рябинового месторождения, — объявил Степанов, записывая данные машин в свой блокнот.

На дворе у выставочного зала фирмы «Корона» Степанов залез в кабину стоявшего здесь огромного красного самосвала, который, как гласила табличка, вместе с прицепами перевозил сразу двести тонн руды. Виталий Петрович повертел баранку, нажимал на педали, потрогал ручку тормоза и, убедившись, что самосвал не пустая реклама, крикнул через окно Фролу:

— Запиши: на Кварцевый таких десяток нужно!

Усталые, они напоследок забрели в бар, взяли по бутылке кока-колы. Стаканов не полагалось, пили из горлышка.

Потягивая напиток, Степанов обдумывал свою докладную записку министру: нужно обязательно просить его приобрести импортное оборудование для горных работ Кварцевого рудника. Он не сомневался, что затраты будут быстро оправданы.

Виталий Петрович подводил итоги посещения выставки и, со вкусом затягиваясь сигаретой, думал о красном самосвале, хотя мало верил в то, что министерство согласится потратить на приобретение этих машин дефицитную валюту.

Тут от вспомнил о своей валюте и нащупал в кармане русско-английский разговорник — решил сходить в магазин за подарками жене, дочке и зятю. Невольно возникло беспокойство: как там молодые, все еще бунтуют?

С рюмкой в руке подошел к Виталию Петровичу полный, розовощекий мужчина в ослепительно белой манишке. На лацкане его пиджака был приколот нагрудный знак: «Мистер Бастид, Франция».

— Вы москвич, месье Степанов? — спросил ой по-русски, искоса взглянув на степановский нагрудный знак. — Как поживает Москва? Я очень полюбил этот великий город, у меня там есть друзья — профессор Проворнов. Вы не знаете такого?

— Знаю, как же.

Они заговорили о том о сем, потом Бастид рассказал о своей фирме, о поездке в Москву, о выставке. Он похвалил Степанова за блестящую речь — коллега, бесспорно, очень крупный и знающий инженер! — и предложил выпить за здоровье оратора. Утверждал, что теперь нам нужны тесные контакты — горняки мира одна семья, им нужно дружить. В его фирме есть французы и немцы, англичане и американцы, испанцы и канадцы, и нет, к сожалению, только русских. Во время разговора Бастид смеялся, хотя глаза его оставались грустными, и Степанов понял, что его собеседнику вовсе не весело.

— Я торгую здесь нашим горным оборудованием. Прекрасная выставка, не правда ли? — спросил Бастид, боком протискиваясь между высокими стульями и усаживаясь у стойки, рядом с Фролом.

— Выставка понравилась. Есть интересные образцы и вашего оборудования. Я тут даже старых знакомцев узрел — скребковые комбайны и проходческие машины, — ответил Фрол.

— Почему знакомцев? — спросил, улыбаясь, Бастид и с интересом посмотрел на собеседника.

— Это наши, советские конструкции, фирма «Корона» сделала машины по закупленным у нас лицензиям.

Бастид удивленно посмотрел на Степанова, тот утвердительно кивнул головой и добавил:

— У нас прочные и давние торговые связи с этой фирмой, как, впрочем, и с рядом других фирм. Она закупает у нас на валюту лицензии и горное оборудование, мы в свою очередь покупаем у нее мощные бульдозеры и самосвалы — купцы заключают лишь взаимовыгодные сделки.

Наступила длинная пауза. Потом Бастид снова стал расхваливать Степанова за выступление и выразил сожаление, что не слышал сам, знаком лишь через газеты.

Глотнув вина, он обратился к Степанову:

— Вы читали последние газеты? Из России выдворен консультант нашей фирмы инженер Макс Зауэр. Я его давно знаю и могу поручиться, как говорят у вас, собственной головой. В России стали хватать бизнесменов, вина которых состоит лишь в том, что они хотят с вами честно торговать! Опять наступает средневековье? — Бастид иронически оглядел русских.

— Видно, месье Бастид, вы плохо знали вашего сотрудника. У вас только одна голова, не прозакладывайте ее! — усмехнулся Степанов.

— С вами трудно иметь серьезные дела. За простое общение с нами, иностранцами, у вас людей подвергают остракизму. Это называется мирным сосуществованием?

— Месье Бастид, не по нашей вине дела с вашей фирмой не спорятся, — убежденно возразил Степанов.

Его поддержал Фрол:

— Оборудование ваше, как говорится, не первой свежести, и консультант Зауэр на Кварцевом руднике другими делами интересовался. Это я точно знаю, сам оттуда.

От этих слов Бастид опешил и тихо пробормотал:

— Приглашаю вас в лондонский филиал нашей фирмы. Приходите, пожалуйста! Будем рады. — Бастид передал Степанову карточку с адресом и, улыбаясь, продолжал: — Может быть, вам что-нибудь приглянется у нас — мы, как вы сказали, тоже купцы и охотно торгуем и с ангелами, и с дьяволами.

Надев черный костюм, Степанов с группой делегатов отправился на прием в столичную ратушу.

Долго шли по узким кривым улицам и незаметно очутились на территории Сити, угрюмого безлюдного района.

В ратуше делегатов приветствовали гигантские статуи Гога и Магога, гербы различных гильдий, образующие красочный фриз. В полумраке огромного зала горели свечи, слышен был гул приглушенных разговоров. Мэр города появился в традиционном облачении, с большой золотой цепью, свисающей на грудь и спину, церемонно раскланиваясь по сторонам.

— Добрый вечер, господин Степанов! — вежливо улыбаясь, приветствовал Виталия Петровича Бастид. Черный фрак скрадывал его полноту. — Вы знаете, что находитесь в самом логове империализма — лондонском Сити? Площадь Сити равна всего одной квадратной миле, но, как шутят англичане, эта миля — самая богатая в мире.

Он взял Степанова под руку и повел вниз, в каменный подвал, где, сидя на грубых деревянных скамьях, привалившись к огромным деревянным бочкам, какие-то люди, покачиваясь из стороны в сторону, пели старинные английские песни.

Присели к столу. Бастид принес две кружки королевского хереса.

— Вот такое средневековье мне по душе! Его красоту можно ощутить теперь только в старой доброй Англии… — проговорил Бастид и, прислушиваясь, замолчал.

Степанов услышал мелодию «Подмосковных вечеров», которая на время заглушила все другие.

Когда песня кончилась, Бастид сказал Степанову:

— Люблю русские песни, все русское. Вы велики во всем — в балете, в космосе, а теперь даже в философии. Питирим Сорокин, черт возьми, философ века, он своим «единым миром» ниспроверг устаревшего Маркса, — засмеялся Бастид и махнул рукой своему консультанту Смиту.

— Хорошо, что вам самому смешно, — бросил Степанов и по каменной лестнице поднялся в зал.

Гости уже сидели за столами. Степанов нашел свое место по номеру, указанному в пригласительном билете. За этим столом оказались горняки из Америки, Австралии, Европы. Напротив Степанова сидел лысый, слегка сутулый мужчина. Он снял пенсне и, приветливо улыбаясь, сказал по-русски:

— Добрый вечер. Разрешите представиться — Бидо, администратор французской фирмы «Титаник».

— Очень приятно. Степанов, горный инженер. — Он кивнул и потянулся к бутылке с минеральной водой.

Француз любезно налил ему воду.

— Я видел вас, месье Степанов, на выставке, вы очень интересовались горным оборудованием, не правда ли?

— Интересовался, правда. Оборудование и вашей фирмы там тоже было, — вспомнил Степанов, беря на тарелку кусок рыбы.

— Наша фирма завершает переговоры с вашим торгпредством на поставку крупной партии оборудования в Советский Союз, мы с вами давно выгодно торгуем, — наливая в степановскую рюмку красное вино, объяснял француз.

— В чем новизна ваших образцов, господин Бидо? — заинтересовался Степанов и подумал, что завтра же нужно зайти в торгпредство и все разузнать.

— Например, в нашем гидравлическом экскаваторе сочетаются положительные качества механической лопаты и колесных погрузчиков. Или наш конвейерный поезд — эта система успешно применяется на открытых и подземных рудниках. — Подняв бокал, Бидо осушил его.

— А самоходное оборудование для подземных работ ваша фирма выпускает? — спросил Степанов и приготовился записать сведения в блокнот.

— Автосамосвал для подземных работ с опрокидывающимся кузовом на сорок тонн, буровая установка на пневматическом ходу, еще погрузчики… Впрочем, в вашем торгпредстве могут вам показать полную спецификацию того оборудования, что вы закупили у нас, мы не будем на вас в обиде, если вы увеличите сделки, — вновь подняв бокал, закончил Бидо.

В середине ужина появился раскрасневшийся Бастид, плюхнулся на свободный стул рядом со Степановым. Разложил на коленях белоснежную салфетку, налил всем вина.

— За дружбу горняков всего мира! — провозгласил он по-русски и по-английски.

Все встали, чокнулись, выпили.

— Мы присутствуем с вами на «приеме века» — завтра так назовет его английская пресса. Здесь половина гостей — воротилы делового мира, самые состоятельные люди нашей планеты. Смотрите, — Бастид показал на проходившую мимо их столика седую даму, неотступно сопровождаемую двумя здоровенными молодцами, похожими на чемпионов бокса. Дама была буквально обвешана бриллиантами, жемчугом, золотом, она даже передвигалась не без труда. — На этой даме драгоценностей более чем на миллион долларов, в банке у нее около миллиарда, — с завистью сказал Бастид: он знал почти всех гостей из большого бизнеса.

Начались танцы. Степанов не танцевал, остался за столом и Бастид. Бастид был явно расстроен своим разговором со Смитом. Тут, на приеме, его подчиненный нагло угрожал в связи с провалом у русских Зауэра прекратить субсидирование фирмы. Что же получается — хвост вертит собакой?

Бастид ненавидел и в то же время побаивался Смита. Проворнову он сказал правду, что этого сотрудника ему навязали помимо его воли, навязали те, кто негласно финансировал фирму и под ее прикрытием занимался иной деятельностью. Конечно, Бастида тяготило подобное положение, но он прекрасно понимал, что без солидных субсидий фирма давно бы вылетела в трубу, ее проглотили бы более мощные конкуренты. С этим приходится считаться, но он органически не выносил этого хама Смита, который часто подчеркивал свою независимость и поступал, не считаясь с мнением своего официального шефа. Бастид знал немногое из биографии Смита, но и то, что ему было известно, настораживало и пугало. Сын разоренного русской революцией золотопромышленника, Смит люто ненавидел все русское и русских. Вторую мировую войну он провел в разведке, после войны служил в русском разведывательном подразделении английских оккупационных войск в Германии. В последние годы Смит преуспевал на «коммерческой» стезе. После сегодняшней стычки, переполнившей чашу терпения, Бастид решил просить босса заменить Смита более терпимым и культурным человеком, — ведь торговая фирма не казарма, — или принять его, Бастида, отставку. К тому же дела фирмы сейчас далеко не блестящи. Вдобавок еще и этот осел немец. Правда, большая пресса сегодня выдает его за очередную жертву русских, но завтра левая печать может наброситься на фирму, пустить ее ко дну… Нужны заказы, большие заказы, их могут дать лишь контакты с Востоком, а Смит этого понять не хочет. Вспомнилась еще идиотская история с Проворновым в Париже, задуманная этим кретином Смитом. Какой-то заколдованный круг, из которого не найдешь выхода. Банкротство или пуля в лоб? Нет, лучше отставка!

— Сегодня мне приснился страшный сон… — задумчиво заговорил он. — В одной пещере каким-то непонятным образом сохранилась наша духовная пища — газеты, журналы, кадры кинохроники, видеозапись телевизионных программ, стереофонические записи какофоний, книги. Спустя много веков, когда наша цивилизация уже будет находиться в числе тех, которые ныне можно лишь терпеливо восстанавливать по развалинам, как римскую, или по непонятным иероглифам Востока, археологи обнаружат эту пещеру и попытаются представить себе наш облик, быт. К какому выводу должны прийти те далекие археологи? Никогда еще ни одно поколение людей, стремящихся к счастью, не располагало такими возможностями стать счастливым. Однако это поколение, по-видимому, сознательно стремилось к чему-то противоположному: не к порядку, а к хаосу. Не к стабильности, а к краху. Не к жизни, творчеству и свету, а к смерти, разрушению и тьме. Я говорю, конечно, про наш, свободный мир… — криво улыбаясь, закончил Бастид.