Русская басня

Один неопытный Мышонок

У старого Кота под лапою пищал,

И так его, в слезах, на жалость преклонял:

«Помилуй, дедушка! Ведь я еще ребенок!

Как можно крошечке такой, как я,

Твоим домашним быть в отягощенье?

Твоя хозяюшка и вся ее семья

Придут ли от меня, малютки, в разоренье?

И в чем же мой обед? Зерно, а много два!

Орех мне — на неделю!

К тому ж теперь я худ! Едва-едва

Могу дышать! Вчера оставил лишь постелю;

Был болен! Потерпи, пусти меня пожить!

Пусть деточки твои меня изволят скушать!»

«Молчи, молокосос! Тебе ль меня учить?

И мне ли, старику, таких рассказов слушать!

Я Кот, и стар, мой друг! прощения не жди,

А лучше, без хлопот, поди

К Плутону милости его отведать!

Моим же деточкам всегда есть что обедать!»

Сказал, Мышонка — цап! Тот пискнул и припал.

А Кот, покушавши, ни в чем как не бывал!

Ужель рассказ без поученья?

Никак, читатель, есть!

Всем юность льстит себя! все мыслит приобресть!

А старость никогда не знает сожаленья!

Однажды Истина нагая,

Оставя кладезь свой, на белый вышла свет.

Бог с ней! непригожá, как смерть худая,

Лицом угрюмая, с сутулиной от лет.

Стук-стук у всех ворот: «Пустите, ради бога!

Я, Истина, больна, устала, чуть хожу!

Морозно, ветрено: иззябла и дрожу!»

«Нет места, матушка! счастливая дорога!» —

Везде ей был ответ.

Что делать? на бок лечь, пусть снегом занесет!

Присела на сугроб, стучит зубами!

Вдруг Басня, в золоте, облитая парчой,

А правду молвить — мишурой,

Обнизанная жемчугами,

Вся в камнях дорогих,

Блистающих как жар, хотя фальшивых,

На санках золотых,

На тройке рысаков красивых

Катит, и прямо к ней: «Зачем ты здесь, сестра?

Одна! в такой мороз! прогулкам не пора!»

«Ты видишь, зябну! люди глухи:

Никто мне не дает приюта ни на час.

Я всем страшна! мы жалкий люд, старухи!

Как будто от чумы, все бегают от нас!»

«А ты ведь мне большая,

Не хвастаясь сказать! ну, то ли дело я?

Весь мир моя семья!

И кто ж виной? Зачем таскаешься нагая?

Тебе ль не знать, мой друг, что маску любит свет?

Изволь-ка выслушать мой сестринский совет:

Нам должно быть дружней и жить не так, как прежде.

Жить вместе; а тебе в моей ходить одежде.

С тобой и для меня отворит дверь мудрец,

Со мною и тебя не выгонит глупец:

А глупым нынче род — и род весьма обильный!»

Тут Истина, умильный

На Басню обративши взор,

К ней в сани прыг... летят, и следу нет!— С тех пор

Везде сестрицы неразлучно:

И Басня не глупа, и с Истиной не скучно!

Два кума лысые дорогой шли

И видят, что-то на траве блистает.

«Ну! — думают.— Мы клад нашли!»

«Моя находка!» — «Вздор!» Уж кума кум толкает

И в спину и в бока!

Увы, последнего седого хохолка

На гладких лысинах не стало!

За что же дело стало?

За что свирепый бой?

За гребень роговой!

Случилось так, что кот Федотка-сыроед,

Сова Трофимовна-сопунья,

И мышка-хлебница, и ласточка-прыгунья,

Все плуты, сколько-то, не помню, лет,

Не вместе, но в одной дуплистой, дряхлой ели

Пристанище имели.

Подметил их стрелок — и сетку на дупло.

Лишь только ночь от дня свой сумрак отделила

(В тот час, как на полях ни темно, ни светло,

Когда, не видя, ждешь небесного светила),

Наш кот из норки — шасть, и прямо бряк под сеть.

Беда Федотушке! Приходит умереть!

Колышется, хлопочет,

Взмяукался мой кот.

А мышка-вор — как тут! Ей пир, в ладоши бьет.

Хохочет.

«Соседушка, нельзя ль помочь мне? — из сетей

Сказал умильно узник ей.—

Бог добрым воздаянье!

Ты ж, нещечко мое, душа моя, была,

Не знаю почему, всегда мне так мила.

Как свет моих очей! Как дневное сиянье!

Я нынче к завтрене спешил

(Всех набожных котов обыкновенье),

Но, знать, неведеньем пред богом погрешил,

Знать, окаянному за дело искушенье!

По воле вышнего под сеть попал!

Но гневный милует: несчастному в спасенье

Тебя мне бог сюда послал!

Соседка, помоги!» — «Помочь тебе? Злодею!

Мышатнику! Коту! С ума ли я сошла!

Избавь его себе на шею!»

«Ах, мышка! — молвил кот.— Тебе ль хочу я зла?

Напротив, я с тобой сейчас в союз вступаю!

Сова и ласточка твои враги;

Прикажешь, вмиг их уберу!» — «Я знаю,

Что ты сластена, кот! Но слов побереги:

Меня не обмануть таким красивым слогом!

Глуха я! Оставайся с богом!»

Лишь хлебница домой,

А ласточка уж там: назад, на ель взбираться!

Тут новая беда: столкнулася с совой.

Куда деваться?

Опять к коту; грызть, грызть тенета!

Удалось!

Благочестивый распутлялся;

Вдруг ловчий из лесу с дубиной показался,

Союзники скорей давай бог ноги, врозь!

И тем все дело заключилось.

Потом опять коту увидеть мышь случилось:

«Ах, друг мой, дай себя обнять!

Боишься? Постыдись; твой страх мне оскорбленье!

Грешно союзника врагом своим считать!

Могу ли позабыть, что ты мое спасенье,

Что ты моя вторая мать?»

«А я могу ль не знать,

Что ты котище-объедало?

Что кошка с мышкою не ладят никогда!

Что благодарности в вас духу не бывало!

И что по нужде связь не может быть тверда».

Свои нам недостатки знать

И в недостатках признаваться —

Как небо и земля; скорей от бед страдать,

Чем бед виною называться!

В пример вам расскажу не басенку, а быль.

Чудна, но справедлива;

Я очевидец сам такого дива

И, право, не хочу пускать в глаза вам пыль!

Однажды на лужок, лишь только солнце село,

Проказники сурки

Сошлись играть в езду, в гулючки, в уголки

И в жмурки! Да, и в жмурки! Это дело

Так верно, как я здесь, и вот как: осокой

Тому, кому ловить, завязывались глазки,

Концы ж повязки

Под морду в узелок; а там — бреди слепой!

Слепой бредет! Другие же беситься,

Кувыркаться, скакать кругом;

Тот под нос шиш ему, тот в зад его пинком;

Тот на ухо свистит, а тот пред ним вертится,

Коверкаясь, как бес!

Бедняжка лапки вверх, хвать-хвать, не тут-то было!

И где поймать таких увертливых повес!

Ловить бы до утра, но счастье пособило.

Возню услышав под землей,

Из норки вылез Крот, монах слепой!

Туда ж, играть с сурками!

Растешился, катит и прямо — бряк! — в силки.

Сурки

Сошлись и говорят: «Он слеп, а мы с глазами!

Не лучше ли его...» — «И, братцы, что за срам! —

Ворчит, надувшись, Крот.— Игра игрою!

Я пойман! Мне ловить, с повязкой, как и вам».

«Пожалуй! Но с твоей, приятель, слепотою

Не будет ли нам грех давить тебя узлом?»

«О, это уж обидно!

Как будто и играть невместно мне с сурком!

Стяни, сударь! еще! еще стяни, мне видно!»

Невежды-мудрецы, которых век проходит

В искании таких вещей,

Каких никто никак в сем мире не находит,

Последуйте коту и будьте поумней!

На дамском туалете

Сидел Федотка-кот

И чистил морду... Вдруг глядь в зеркало: Федот

И там. Точь-в-точь! Сходней двух харей нет на свете.

Шерсть дыбом, прыг к нему, и мордой щелк в стекло,

Мяукнул, фыркнул!.. «Понимаю!

Стекло прозрачное! Он там! Поймаю!»

Бежит... О, чудо — никого.

Задумался: куда б так скоро провалиться?

Бежит назад! Опять Федотка перед ним!

«Постой! я знаю как! Уж быть тебе моим!»

Наш умница верхом на зеркало садится,

Боясь, чтоб, ходя вкруг, кота не упустить

Или чтоб там и тут в одну минуту быть!

Припал, как вор, вертит глазами;

Две лапки здесь, две лапки там;

Весь вытянут, мурчит, глядит по сторонам;

Нагнулся... Вот опять хвост, лапки, нос с усами.

Хвать-хвать! когтями цап-царап!

Дал промах, сорвался и бух на столик с рамы;

Кота же нет как нет. Тогда, жалея лап

(Заметьте, мудрецы упрямы!)

И ведать не хотя, чего нельзя понять,

Федот наш зеркалу поклон отвесил низкий;

А сам отправился с мышами воевать,

Мурлыча про себя: «Не все к нам вещи близки!

Что тягостно уму, того не нужно знать».

Приветы иногда злых умыслов прикраса.

Один

Московский гражданин,

Пришлец из Арзамаса,

Матюшка-долгохвост, по промыслу Каплун,

На кухню должен был явиться

И там на очаге с кухмистером судиться.

Вся дворня взбегалась: цыпь-цыпь—цыпь-цыпь! Шалун,

Проворно,

Смекнувши, что беда,

Давай бог ноги! «Господа,

Слуга покорный!

По мне, хотя весь день извольте горло драть,

Меня вам не прельстить учтивыми словами!

Теперь: цыпь-цыпь! А там меня щипать

Да в печку! Да сморчками

Набивши брюхо мне, на стол меня! А там

И поминай как звали!»

Тут Сокол-крутонос, которого считали

По всей окружности примером всем бойцам,

Который на жерди, со спесью соколиной,

Раздувши зоб, сидел

И с смехом на гоньбу глядел,

Сказал: «Дурак Каплун! с такой, как ты, скотиной

Из силы выбился честной народ!

Тебя зовут, а ты, урод,

И нос отворотил, оглох, ко всем спиною!

Смотри, пожалуй! Я тебе ль чета? Но так

Не горд! лечу на свист! Глухарь, дурак,

Постой! хозяин ждет! вся дворня за тобою!»

Каплун, кряхтя, пыхтя, советнику в ответ:

«Князь-Сокол, я не глух! Меня хозяин ждет?

Но знать хочу, зачем? А этот твой приятель

Который, в фартуке, как вор с ножом

Так чванится своим узорным колпаком

(Конечно, каплунов усердный почитатель),

Прогневался, что я не падок к их словам!

Но если б соколам,

Как нашей братье, каплунам,

На кухне заглянуть случилось

В горшок, где б в кипятке их княжество варилось,

Тогда хозяйский свист и их бы не провел;

Тогда б, как скот-Каплун, черкнул и князь-Сокол!»