Русская басня

Сорока в перья птиц прекрасных убралась,

Как будто вновь она в то время родилась.

Но можно ли одной убором любоваться?

Сестрицам надобно в наряде показаться,

Отменной выступью пошла

И стадо птиц нашла;

Взгордяся перьями чужими,

Ворочалась пред ними,

То подымает нос, то выставляет грудь,

Чтоб лучше тем птиц прочих обмануть.

Но величалась тем Сорока очень мало:

Природной простоты убранство то не скрало,

Могли тотчас обман все птицы угадать.

За то, чтоб наказать,

По перышку из ней все начали щипать.

Вся тайна оказалась,

Сорока бедная сорокою осталась.

Ворона негде сыр украла

И с ним везде летала;

Искала места, где б пристойнее ей сесть,

Чтобы добычу съесть.

Но на дерьвó лишь села

И есть хотела,

Лисица мимо шла;

Увидя то, к Вороне подошла,

А сыру всей душой отведать захотела.

Что ж делать ей теперь?

Лисица — зверь,

Коль можно было бы, то б на дерьво взлетела,

«Что делать,— думает,— хоть не могу летать,

Сыр надобно достать».

Вороне поклонясь, вскричала так Лисица:

«Куда какая птица!

Хотя пройди весь свет,

Тебе подобной нет,

Я б целый день с тобой, голубка, просидела,

Когда бы ты запела,

Изволь-ка песенку какую ты начать,

А я пойду плясать».

Ворона впрямь, взгордясь, свой голод позабыла

И, песню затянув, сыр наземь упустила.

Лисица, сыр схватя, не думала плясать,

Но стала хохотать,

Потом сказала ей: «Вперед ты будь умняе

И знай, что твоего нет голосу гнусняе».

Покрыта Бабочка узорными крылами

В беседу некогда вступила со пчелами

И тако говорит: «Дивлюся, пчелы, вам,

Что вы, летая по цветам,

Подобно как и мы, с листочков, рóсу пьете

И соки сладкие из оных достаете;

С цветочка на цветок

Всечасно я летаю,

Но век не обретаю,

Где спрятан сладкий сок.

Не меньше вашего проворства я имею,

Но меда сладкого достати не умею».

«Напрасно ты хвалить проворство начала,—

Одна сказала ей Пчела,—

Полезного искать, так нужды нет в убранстве,

В проворстве ничего, а нужда в постоянстве,

С листочка на листок

Ты век перелетаешь;

Как легкий ветерок,

Коснешься до цветка и тотчас покидаешь;

А мы сбираем с них полезные плоды

За многие труды.

Лишь только оросит всходящая Аврора

Слезами те сады,

В которых обитает Флора,

Рассыпанны в полях увидим красоты;

Дают нам сладкий мед и ветви и цветы.

С цветочка на цветок когда бы мы скакали,

Как ныне скачешь ты, то меда б не сыскали».

Ко двум читателям я басенку причел,

В единых — бабочек, в других я вижу пчел.

Одни у книг своих листы перебирают

И, будто бабочки, их смысл и сок теряют;

Другие, в чтение проникнувши умом,

Обогащаются наукой и плодом.

Источник некогда с вершины гор стремился,

Шумящим в быстрине течением гордился,

И в пышности своей Ручей он презирал,

Который светлый ток в долины простирал.

На все его слова сказал он с тишиною:

«Источник! можешь ли за то гнушаться мною,

Что я в теченье тих,

А ты опасен, вреден, лих?

Твоим достоинством я сердца не прельщаю,

Хотя передо мной имеешь громкий глас.

Ты землю пустошишь, а я обогащаю,

Так кто ж полезнее для общества из нас?»

В средине цветника Фонтанна кверху била

И громко о своих достоинствах трубила,

А близ ее текла

Река по камешкам: прозрачнее стекла.

Фонтанна гордая, шумя под облаками,

Сказала так Реке:

«Куда придвинулась ты, лужица, боками?

Не лучше ли б ползла, бедняжка, вдалеке

И поле дикое в своем теченье мыла;

Пожалуй-ка построй себе подале дом.

Ты видишь, какова моя велика сила:

Я там, всходя, реву, где молния и гром.

А ты в моем соседстве

О подлости своей не мыслишь, ни о бедстве».

Такою гордостью Река огорчена

Фонтанне говорит: «Я ввек не уповала,

Чтобы, в железные трубы заключена,

Бедняжкой ты меня и подлой называла.

Причиной храбрости твоей и высоты,

Что вся, по самые уста, в неволе ты,

А я, последуя в течении природе,

Не знаю пышности, но я теку в свободе».

На подлинник я сей пример оборочу;

Представя тихие с шумящими водами,

Сравнять хочу граждан с большими господами

И ясно докажу... однако не хочу.

Прекрасной Розе так Ифиза говорила:

«О ты, которую природа сотворила

Царицею цветов,

Румяностью тебя Аврора озарила,

Зефир любуется красой твоих листов;

Позволь, чтоб я тебе сомнение открыла:

На что толики красоты,

Когда всех жалишь ты?

Кто прелестям твоим дерзнет коснуться?

Всяк может красотой притворной обмануться.

Будь столько ты склонна, колико ты мила,

И сколь румяна, будь толико мало зла».

Смущенная таким советом,

Сказала Роза сим ответом:

«Ифиза, мне моя упорность дорога,

Колико я колка, толико будь строга;

Без осторожности была бы я несчастна,

Без строгия души краса есть вещь опасна».

В который было век, не ведаю про то,

Железо некогда поссорилось с Магнитом,

Так часто в дружестве, довольно крепко сшитом,

Случается разрыв, и часто ни за что.

«Что думает Магнит? —

Железо говорит,—

Что следую за ним, куда Магнит ни ходит,

И так меня, как за нос, водит.

Не челобитчик я,

А он ведь не судья.

И можно говорить с Магнитом вольным складом,

Притом ходить обоим рядом».

Но скоро окончал Магнит с Железом бой,

Придвинулся, влечет, как прежде, за собой.

Возможно ли тому, кто мил, не угождать,

И склонности свои возможно ль побеждать?

С полфунта накопя умишка,

Разумной сделалась Мартышка

И стала сильно врать;

А этим возгордясь, и морду кверху драть.

Но разве для глухого

Казалась речь умна оратора такого,

Оратор этот врал,

А сверх того, и крал.

И так он сделался из зверя дворянином,

Пожалован был чином.

В дворяне, господа, Мартышку занесло,

Так, следственно, у ней и спеси приросло.

Поймала счастье в руки,

На что уж ей науки?

Мартышка — дворянин, как ты ее ни весь,

Обыкновенно герб таких героев — спесь.

Но, благородный став из подлости, детина

Сквозь благородие всем кажется скотина.

Не много на свое искусство уповай

И воли быстрому желанью не давай,

Держись, притом держись, что сделать разумеешь.

За все хватаяся, напрасно лишь потеешь.

Крестьянин негде был,

Дрова рубил,

Для этакой науки

К профессору не лезь,

Имей топор да руки,

Так мастер тут и весь.

А мой крестьянин был дрова рубить охотник,

И вздумалось ему, что он столяр и плотник;

Такими думами себя он веселил

И сосну с кореня претолстую свалил.

Колоду вырубя, мужик колоду гладит.

Из ней корыто ладит.

Долбил,

Рубил,

Колода вся изрыта,

Однако не было и виду в ней корыта,

Не так пошел топор.

А плотник на упор

Еще колоду роет,

Да не корыто уж, теперь он ковшик строит.

Сказал: «Не возвращусь домой без барыша,

Добьюсь ковша».

Сердит, потеет,

А ковш не спеет,

Топор и долото

Работают не то:

Долбушка сделалась да некакие рожки,

Не вышел ковш, так выдут ложки.

Стал мастер ложки выдолбать,

Считает в ужине обновкой щи хлебать.

Скажи, Минерва, мне, художеств мастерица,

Чем кончил наш мудрец?

Что вышло из его работы наконец?

Спица.