Русская басня

Собачку Лев любил,

И все тогда ее ласкали;

Лисицы в гости звали,

Медведи кланялись, и тигры уважали;

Спесивый даже слон Собачке другом был.

И хоботом своим огромным

То на спину сажал, то гладил он ее.

Надеяться нельзя на счастие свое!

Врагам угодно было злобным,

Чтоб царь зверей сослал любимца своего.

Любимец изгнанный не стоит ничего!

Все стали клеветать на счет Собачки бедной,

Что ум она имеет вредный;

Лисица голос подала,

Что будто так Собака зла,

Что гнусную на Льва сатиру сочинила;

Медведь всех уверял,

Что две сатиры он читал

И что всю истину Лисица говорила;

А Заяц побежал

(В том зайцев вся и сила),

Не выслушав конца, рассказывать везде,

Что было, как и где.

И мы, как звери, поступаем:

Нередко зло ко злу нарочно прилагаем.

Сурку Щегленок говорил:

«Как! Вечно спать? Какая скука!

И вечно быть в норе? Так жить, конечно, мука!

Сон — та же смерть. Чтоб я, лишенный сил,

В гнезде своем лежал, как ты, Сурок несчастной?

Нет, я хочу летать по рощам, по лугам,

По селам, городам,

Все слышать, видеть все. Свободою прекрасной

Я пользуюсь своей.

О бедненький Сурок, об участи твоей

Я истинно жалею:

Ты знаешь, я любить умею!»

«Что ж нового? Скажи скорей»,—

Спросил Сурок рассказчика Щегленка.

«От старика и до ребенка

Все заняты умы в столичных городах:

Тот проживается, тот копит, богатится,

И в страшных откупах;

Другой над картами трудится;

Заботы, происки о лентах, о чинах;

Никто не думает о ближних, о друзьях;

Жена пред мужем лицемерит,

А муж перед женой,— и до того дошло,

Что брату брат не верит».

«Какой разврат, какое зло! —

Вскричал Сурок с презреньем.—

Не говори с таким, пожалуй, сожаленьем!

Чтоб ужасов таких не слышать и не знать,

По-моему, не лучше ль спать?»

Однажды Бабочка Голубке говорила:

«Ах, как ты счастлива! Твой голубок с тобой.

Какой он ласковый! Как он хорош собой!

А мне судьба определила

Совсем иначе жить: неверный мотылек

Все по лугам летает;

То незабудочку, то розу выбирает;

А я одна сижу».— «Послушай, мой дружок! —

Голубка отвечала.—

Напрасно, может быть, пеняешь ты ему:

Не ты ль причиною тому,

Что счастья не сыскала?

Я правду говорю: любимой нежно быть

Здесь средство лишь одно — умей сама любить!»

Элиза милая, пример перед тобою:

Люби... и будешь век довольна ты судьбою!

Супруг твой добр и мил. Он сердца твоего,

Конечно, цену знает;

Люби и почитай его!

Там счастье, где любовь: оно вас ожидает.

Волк хищный занемог. Раскаянье с недугом

Приходит часто и к зверям.

«Нет,— так он рассуждал с кумой своей и другом,—

Нет, полно рыскать мне по рощам и лугам!

Довольно подушил овечек я невинных;

Не лучше ль смирно жить, питаться мне травой?

Мы, кумушка, с тобой

Забудем о делах бесчинных!

Ты грешнику поверь: в прожорстве нет добра!

И нам опомниться пора!

Советую тебе оставить кур в покое;

Смиренье дело золотое.

Увидишь, я во всем с ягненком буду схож —

И если не лицом, обычаем хорош».

Лисица удивилась.

«Волк,— думала она,— недаром слезы льет

И злость свою клянет;

Он, верно, завтра же умрет».

С почтеньем, молча, поклонилась.

Но, к счастью, у волков

Не знают докторов:

Больной оправился. Курятница-Лисица,

В политике, как всем известно, мастерица,

Пустилась Волка поздравлять.

Не худо иногда зубастым угождать!

Итак, угодница является в пещеру

К нравоучителю, иль, лучше, лицемеру.

Что ж видит там она? Покойно Волк сидит

И кушает барана;

Овца несчастная полмертвая лежит,

Такой же участи ждет скоро от тирана.

«Прекрасно, куманек,— Лисица говорит,—

Ты каялся в грехах и плакал, как ребенок,

Но видно, что в тебе глас совести умолк!» —

«Так что ж? — вскричал злодей.— В болезни я ягненок;

Когда здоров, я — волк».

Медведю вздумалось зверям дать угощенье;

Толпою все бегут на зов,

И пир, конечно, был таков,

Что он гостей привел в восторг и удивленье.

Вельможа не жалел кармана своего;

Все было славно и богато.

Без спору, можно жить медведям торовато!

Лишь только на пиру веселья одного,

Не знаю, как-то не случилось.

В тот вечер, может быть,

Оно в сердечную беседу удалилось.

Мартышка резвая, охотница шутить,

Прожора небольшая,

Зевала, морщилась, плечами пожимая,

И наконец, отдав хозяину поклон,

Сказала Барсуку: «Веселье — мой закон:

У пышных богачей, я вижу, все прекрасно;

Но что-то говорить и трудно и опасно!

Ты оставайся здесь, а я бегу туда,

Где рассмеяться не беда».

Кот вздумал с Моською играть.

Собаки все добры. Курносая храпела,

В восторге хвостиком вертела

И всячески Кота старалась забавлять.

Но дружба непрочна с коварными сердцами!

Кот в Моську когти запустил

И даже стал кусать зубами!

«Что так ты морщишься? — бедняжку он спросил,—

С тобой я пошутил;

А я люблю шутить с друзьями.

Сердиться на меня не только что смешно,

Но, право, кажется, грешно».

«Пожалуй, смейся надо мною,—

Сказала Моська,— но с тобою

Водиться не хочу. Нимало не сержусь,

А шуточек твоих боюсь

И вредное навек знакомство разрываю:

Ошиблась — так и быть — опомниться пора!»

Известных я врагов всегда предпочитаю

Друзьям, которые царапать мастера.

Две Кошки старые смиренно рассуждали

О прежних радостях своих,

Как в старину они живали,

Как все любили их!

«Настали времена, обычаи дурные,—

Одна вполголоса твердила так другой.—

В котах учтивости не видно никакой,

Все стали сорванцы прямые.

Поверишь ли? Сижу по суткам я одна;

Никто не примечает,

Никто не приласкает,

Как будто я чумой заражена».

«Ах, как, сестрица, ты мурлычешь справедливо! —

Седая Кошка ей в ответ.—

Совсем переменился свет!

Учтивость, постоянство — диво!

Бывало, я взгляну, и несколько котов

Вертятся вкруг меня, прыжками забавляют;

Клянусь, что всякий был мне угождать готов.

А нынче все пересмехают.

Неблагодарные, как я любила их!

Они изменой заплатили;

Забудем мы с тобой обманщиков таких,

Забудем, как они забыли!»

«Голубушки мои,— прервал усатый Кот,—

Все чередом своим идет;

Вы были молоды, и вас тогда любили!

Взгляните на себя: вы седы, без зубов;

Какой же ожидать вам ласки от котов?»

Муж умирающий так говорил жене:

«Скажи чистосердечно мне;

Вот слишком десять лет, как я живу с тобою,

Была ль ты мне верна? Я от тебя не скрою:

Казалось мне, сосед Фома

Любил тебя, дружочек, без ума.

Скажи всю истину; чего тебе бояться?

Я через час умру, впросак не попадешь!»

«Нет, муженек, не смею я признаться:

Ну, как обманешь — не умрешь!»

На Лизе молодой богач-старик женился,

И участью своей он недоволен был.

«Что ты задумалась? — жене он говорил.—

Я, право, пищи всей лишился

С тех пор, как бог меня с тобой соединил!

Все ты сидишь в углу; не слышу я ни слова;

А если молвишь что, то вечно вы да вы,

Дружочек, любушка! скажи мне нежно: ты —

И шаль турецкая готова».

При слове «шаль» жена переменила тон:

«Как ты догадлив стал! Поди ж скорее вон!»

Шестидесяти лет Пульхерия-старушка,

Которая в свой век была

Кокетка и вострушка,

Мечтала, что еще пленять она могла

И что амуры вкруг прелестницы резвились;

Но, в зеркале себя увидев невзначай,

Сказала, прослезясь: «Веселие, прощай!

Как зеркала переменились!»