Русская басня

Ягненку погулять без матери случилось,

И горе страшное бедняжке приключилось:

Увяз в болоте он; барахтаяся там,

Блеял о помощи к свиньям,

Что в тине нежились, в серали, как султан.

Расхрюкалося вдруг Эпикурейцев стадо;

Не помогать оно — упреки делать радо:

«В какую ты забрел, бесстыдник, грязь?

Вот молодость, увы! к чему приводит вас!

А если б пожилым скотам повиновался,

Тогда б, молокосос, в беду ты не попался.

Каков ты прежде был? — Как свинка бел, пригож,

Теперь же — посмотри: ну на кого ты схож?»

Так мудрецы сии Ягненка укоряли;

Но между тем они того не примечали,

Что сами глубже все в болоте погрязали.

Всяк скажет, кто сию (уж какова ни есть)

Изволит басенку прочесть:

Бывают и у нас наставники такие —

Всем проповедуют, а сами не святые.

Был живописец славный,

Рафáилу в искусстве равный

И очень, очень не дурак;

Но сердцем жалкий был простак:

Уж до того он совести держался,

Что даже знатным льстить боялся!

А кто сие почтет за грех?

Спросите вы у всех.

Сей добрый человек хотел себя прославить,

И чем же? Вздумал он представить

Пороки все и глупости людей.

Судя по мастерству, он сущий чародей:

Нельстива кисть его что ни изобразила,

Одушевила.

Картину кончивши, тотчас

Он выставил ее народу на показ:

Но лишь ее узрели,

Кокетки обомлели,

У плута волос дыбом стал,

Лжец трепетал,

Грызть ногти начал скряга,

Грозил указами сутяга,

Кобенился пред живописцем франт,

И Катилиною назвал его педант.

Пылая в сердце мщеньем,

Порочные кричат художнику с презреньем:

«Ты пасквиль написал,

Честь нашу обругал;

В картине сей хотел смеяться ты над нами».

«Бог с вами! —

Художник отвечал: —

Я глупость и порок изобразить желал,

А вас не трогал я, да я вас и не знал:

Уродов можно ли вам сравнивать с собою,

Когда красавцы вы душою?»

Но мастер сей не мог себя тем оправдать;

Хоть умные его взялися защищать,

Но их немного было,

И все витийство их глупцов не убедило.

Художник отдан был под суд,

Который сжечь велел его прекрасный труд.

Так будет всякому, кто только дар имеет

И льстить пороку не умеет.

С плешивой знатности когда парик снимали,

То самый сей парик болван носил.

«Уж то-то, чаю, вы сегодня рассуждали? —

Болван у Парика спросил.—

Ведь много, думаю, у знатности рассудка?»

«Как у тебя, дубового отрубка».

«Ах! сжалься надо мной, сиятельная Моська! —

Любимцу барскому Пес старый говорил.—

Весь век усердно я на привязи служил.

Смотри! изранена дубиной грудь геройска;

Я ужас был всегда для здешних всех воров,

Я был прямой слуга, не из числа льстецов!

Воззри! премудрый Мопс, на многие заслуги,

На дряхлость лет моих, на слабость и недуги:

Доставь в награду мне, почтенный мой патрон,

Хоть каплю молока».— «Да где такой закон? —

С презреньем временщик речь псову прерывает.—

Нет! Барин милостей своих не расточает;

Послушай! Молоко дается только нам,

Придворным господам;

А вы, на привязи герои,

Довольны будьте тем, что вам дают помои».

«Ты помнишь ли Осла? — Вол Лошади сказал.—

У нашего он господина

Навоз таскал;

Но, к удивлению, сия скотина

На верх величия взошла:

Фортуна по уши влюбилася в Осла!

Навоз сперва возил, а ныне возит папу,

И папские льстецы Осла целуют в лапу;

Обвешан золотом, осыпан жемчугом,

Из смирной твари он стал страшным гордецом».

«Да стал ли он умней средь пышности и славы?»—

Спросила Лошадь у Вола.—

«Того-то сделать лишь Фортуна не могла.

Переменяет честь ведь не умы, а нравы!»

Понеже завтра именины

Могучей госпожи алтынницы Макрины,

То все в указный час должны явиться к ней

С почтением, при форме всей

И не с порожними руками,

Но с полными кульками.

К ней вход не возбранен с кульком и мужику,

И всякий дар ее приятен сундуку.

Но кто ей поднесет куль с паюсной икрою,

Иль с семгою, иль с ветчиною,

Утробе тот ее и мужней удружит,

И рада по делам она тому служить.

А буде к оной кто не придет с челобитьем,

При форме и с кульком, притом в указный час,—

Тот с делом никогда не смей входить в приказ:

Понеже муж ее владеет там повытьем.

Придрался к нищему старинный, пьяный дьяк:

«Ноздря твоя гласит, что нюхал ты табак,

И буде на тебя пойду в приказ с доносом,

По уложенью ты проститься должен с носом.

Так если нужен нос тебе для табаку,

Отдай котомку мне, лохмотья и клюку».

Увидевши Алтын в подьяческой мошне,

Бумажка синяя сказала: «Больно мне,

Почтенной в обществе пятирублевым чином,

В одном собрании присутствовать с Алтыном;

Как мог позволить то преблагородный крюк,

Чтобы к нему в мошну входил полушкин внук!»

«Оставь пустую спесь и глупые издевки! —

Бумажке отвечал Алтын.—

То правда, что мой чин

По курсу стоит три копейки;

Но древностью алтынов род

Едва ль не превзошел подьяческий народ!

Давно уже слывут алтыны господами:

Дружилися они с дьяками

И через частое, различно сватовство

Вступили в близкое с подьячими родство;

Старинное свое прозвание им дали,

И многим вотчины алтыны отказали!

Я братец внучатный хозяину мошны;

Мы оба искренно друг в друга влюблены,

Мы оба совестию славны,

И оба мы достоинствами равны».

Жил-был суконный великан:

Приказныя версты Кафтан,

Отличный от других кафтанов

Ужасной глубиной карманов.

Подьячий сей Кафтан от деда получил,

А дед подьяческий подьячий также был,

Верстою также слыл

И также клал в карманы взятки.

Кафтан-старик имел премногие заплатки

И требовал отставки.

Не скоро от него прошенье принял внук,

Но наконец старик уволен был в сундук.

Покоился Кафтан. Вдруг Моли страшна сила

К его карманам приступила

И их без жалости точила.

Вскричал Кафтан: «Помилуй, Моль!

Точить карманов не изволь!

Ей-ей, они невинны,

Не грабили они, но берегли алтыны,

А грабили всегда приказны дед и внук.

Почто не точишь, Моль, подьяческих ты рук?»

Нередко женщины влюбляются в зверьков:

В собачек, кошечек, и в белок, и в сурков.

Жена секретаря любила крысу страстно,—

Творенье гнусное, но для нее прекрасно.

А муж, усердный хлоп, нижайший секретарь,

Не смел уж не любить жене любезну тварь.

Вседневно уделял он крысе часть хабара

И отдал ей ключи от шкафа и амбара.

Когда бы ключница ему отгрызла нос,

Муж нежный для жены и то бы перенес!

Все привилегии та крысица имела:

Гуляла, кушала, покоилась, жирела,

Но секретарша тем довольна не была,

И крысу в стряпчие она произвела.

Кто одолеть хотел в приказе супостата,

Искал тот милости у крысы-адвоката.

Сутяги с крысою знакомство вдруг свели,

В карманах сахарны гостинцы ей несли;

В приказе шайка их победонóсна стала

И с стряпчим-крысою законы все попрала.