Сделка

Глава девятая

Спал недолго, Эллен разбудила меня. И первая мысль: «Что-то с Флоренс!» «Что? Очень плохо?» — спросил я Эллен, еще сонный.

Она трясла меня, пока я не проснулся. Сказала, что Сильвия — моя секретарша, у нас. Я вспомнил: ежемесячно в этот день Сильвия и Флоренс подсчитывали наши доходы и расходы.

— Не знаю, стоит ли будить маму? — сказала Эллен. — Я подошла к ее комнате, приоткрыла дверь, а оттуда — какие-то странные звуки!

Я побежал к Флоренс. Она стонала во сне, и ее стоны — поразившие меня — исходили из самого нутра, словно треск деревьев, ломающихся от бури. Я никогда не слышал, чтобы она так стонала! Флоренс скрывала свои переживания за семью запорами.

Ее отец, очень жестокий человек, презирал жену, слезливую и вечно хныкающую женщину. Флоренс — единственный ребенок в семье, выросла тем, кем хотел отец. Ей не довелось родиться мальчишкой, и поэтому она научилась завоевывать расположение отца, скрывая свои чувства. Она никогда не испытывала облегчения от слез, потому что не плакала. На моей памяти, всегда, когда она чувствовала, что вот-вот не выдержит и разревется, — бросалась в комнату и запиралась.

Флоренс начала просыпаться от собственных стонов. Увидев меня, перевернулась на живот и уткнулась носом в подушку, приглушив рыдания.

Я обхватил ее руками. Она вся сжалась, усилием воли заставив себя не шевелиться. Я подумал, что она снова уснула, но ошибся.

— Эв?

— Да.

— Что я сделала не так?

— Ничего, детка. Это я сделал не так, а не ты.

— Что я сделала не так? — настаивала она.

— Ты что? Не замечаешь мою любовь?

В уголках глаз Флоренс выступили слезы, и она снова отвернулась к подушке. Спустя минуту продолжила:

— Вчера ночью я привезла домой мужчину. Если ты спросишь, как его зовут, — не помню. Когда он дотронулся до меня, я вся похолодела. Он взбесился, заорал, зачем я привезла его сюда. Другими словами, конечно. Дай мне платок, Эв. О Господи, ненавижу себя…

Я сел рядом, и она притянула меня за руку.

— Я буду ждать тебя, Эв, — прошептала она. — Я ничего не прошу. Просто говорю, что никогда не брошу тебя.

Честные люди легко ранимы. А мы, скоты, этого не замечаем. Флоренс отдала всю себя в полную власть мужа — меня. Отказалась угрожать. Мы любим тех, кто любит нас, а Флоренс живет принципами. Она осталась со мной из принципа, а когда наконец бросила — то тоже из принципа.

Она повернулась ко мне лицом.

— Ты только помоги мне, Эв! Чуть-чуть…

— Попробую, — солгал я. — Сильвия внизу, — добавил я, чтобы отвлечь ее внимание.

— Боже, теперь я должна встать?

— Придется, — сказал я. — Может, сказать ей, чтобы появилась завтра?

— Нет, не надо. Сколько времени осталось до самолета?

— Из дома надо выйти в одиннадцать.

Она села и посмотрела на часы.

— Ого, уже десятый час. Пора вставать. Я, наверно, ужасно выгляжу?

— С Сильвии не убудет.

— Есть, Эв, кое-какие вещи, с которыми надо разбираться, пока ты не… Ладно, я скоро!

Она встала с кровати и пошла в ванную.

— Передай Сильвии — я спускаюсь!

Вернувшись, я увидел на Флоренс какой-то халат прямо-таки колдовской расцветки. Но это не помогло — она выглядела испуганной и встревоженной.

— Эв! — произнесла она. — Попробуй войти в мои заботы. Я не беспокоила тебя о деньгах почти — сколько там — шесть месяцев. Так? Но сейчас вынуждена. Мы с Сильвией приготовили список. Его надо внимательно просмотреть. Извини, но тебе необходимо произвести некоторые выплаты, до того как ты…

Она подошла к окну по привычке — посмотреть погоду — и увидела там что-то, что прервало ее.

— Эллен слышала, как я ревела? — Я не знал, что ей ответить. — Она стоит у бассейна и смотрит на мое окно.

— Наверно, слышала. А что, собственно?..

— Сегодня это ей ни к чему. Именно сегодня. Жаль… Эв, ты поможешь мне? Сегодня очень нужна твоя помощь…

— Конечно, конечно.

«…И пора уезжать отсюда!» — закончил я про себя.

— Нам надо торопиться, — сказала она. — Ты помнишь, как три дня назад она уехала на выходные в Бальбоа? К Бекам?

— Что-то припоминаю, — солгал я.

Флоренс обращалась к человеку уже отсутствующему.

— Вчера утром мне пришло в голову, что, может, она захочет пойти с нами на вечеринку. Я позвонила Бекам и поговорила с Дженни. Ты знаешь, кто она?..

— Одна из… (Понятия не имел.)

— Правильно. Сокурсница Эллен. Дженни выпалила, что Эллен не было у нее и не будет. Затем она сообразила, что ляпнула что-то не то, и начала выкручиваться и лгать. Я попросила позвать мать. Бедной женщине осталось сказать правду. В общем, Эллен даже и не намеревалась ехать к ним.

— Где же она пропадала?

— Молчит. Когда Роджер привез ее домой…

— Ты хочешь сказать, что три дня она провела с Роджером?

— Выслушай до конца. Она заявилась, когда я собралась идти в полицию за тобой. В пять утра. Я немного накричала на нее, но у меня тоже есть нервы. Кроме того, я имею полное право спросить ее, почему она наврала мне, и узнать, где же она провела трое суток? Ведь так?

— Да, конечно.

— И знаешь, что ответила эта негодница? «Там, где я была, — меня уже нет!» (Кавычки закрываются.) И пошла в дом, нахально пожелав Роджеру спокойной ночи!

— А что сказал он?

— Он тоже понятия не имеет, где она пропадала. Говорит, что спал, когда ее величество позвонила и попросила — нет, не попросила, потребовала — подвезти ее на машине от «Мерси». «Мерси», как ты понимаешь, не речка в Англии. Это — дрянная дискотека в самом центре трущоб. И не спрашивай меня, как она туда попала. Когда этот бродяга посадил ее в машину…

— А почему она не взяла такси?

— Да, действительно, почему? Я тоже задалась этим вопросом. Поэтому сделала нехорошую вещь — порылась в ее сумочке. Сумочке, небрежно брошенной на стол. Вся наличность — 34 цента и несколько мексиканских песо.

— Где же она была?

— Вот это я и хочу выяснить.

— Хм!

— Со мной она не желает говорить. Я потеряла девчонку, Эв. Моя вина. И это убивает меня. Она так быстро изменилась. Иногда просто страшно, такой она выглядит отстраненной. Я вхожу к ней в комнату, а она встает и уходит. И так происходит очень часто. Ведь не случайно, Эв?

— Может быть, — солгал я.

— Каждый раз, когда она приезжает на каникулы, я думаю: «Вот он мой шанс — на этот раз я тебя не упущу, я вновь построю мост между нами». А затем каникулы проходят, и кажется, что прошла одна минута. Доброе утро, спокойной ночи, передай масло, спасибо… и она уехала. А мы так и не поговорили.

— Флоренс, нам не за что винить себя — у девчонки такой возраст. Кстати, что говорит доктор Лейбман?

— Насмехаешься? При чем тут Лейбман?

— Ну, может быть…

— Он говорит, что мы удочерили ее и теперь подошли к черте, после которой она сама захочет признать в нас родителей. Утешающая идея, не так ли? И еще он говорит, мол, не надо решительных действий, переживите это время.

— По-моему, он прав.

— Но неужели мне смириться? Если оставить все как есть… именно сейчас надо раз и навсегда установить хоть какие-то отношения. Я имею в виду, что если я — ее мать, то имею право знать, где она пропадала и, черт возьми, с кем она спала, если уж дело зашло так далеко. А если ты думаешь, что не можешь… то мне самой придется…

— Нет, нет. Я поговорю с ней.

— Попробуй, Эв! Мне нужна твоя помощь. Меня убьет разрыв с ней!

— Поговорю. А ты будь к себе снисходительнее.

— Стараюсь смотреть фактам в лицо. Эв, поцелуй меня!

Я поцеловал. Ее лицо выражало тревогу. Я поцеловал ее еще раз.

— Не бросай меня, Эв! — прошептала она. — Я буду ждать тебя. Я стараюсь изо всех сил.

— Знаю. Пойду к Эллен, хорошо?

— Я боюсь. Нам ведь еще надо поговорить о другом, а я ненавижу разговоры о деньгах. И тебя это раздражает, и меня, но мы дошли до крайней точки. В нашем совместном… в общем, говорю прямо — мы с Сильвией тщательно подсчитали и…

Я собрался уходить.

— Поторопись, Эванс. Я хочу лишь до конца прояснить обстановку. Времени это займет немного.

— С мамой все в порядке?

— Да. Просто приснилась чертовщина.

— Она послала тебя ко мне для серьезного разговора?

Я наклонился и поцеловал ее ресницы.

Когда Эллен была девчонкой, я приходил к ней в комнату, чтобы поцеловать ее перед сном, целовал один глаз, потом — второй, она говорила: «Спокойной ночи, папочка!» — я говорил: «Спокойной ночи, ангел!» — затем на цыпочках уходил, закрывал дверь, и официально она спала.

Когда я сделал то же самое, она бросилась ко мне в объятия и прошептала:

— Ох, папка, я знала, что ты будешь на моей стороне!

— На твоей?

— Неужели она не рассказала тебе, что случилось вчера?

— Ну, в некотором роде…

— Я больше не собираюсь терпеть это!

— Что, ангел?

— Понимаешь, па, есть на свете вещи, о которых я, может, и хочу тебе сказать, а есть такие — о которых не хочу, а есть и такие — о которых я не хочу сказать ни тебе, ни ей.

— Понятно, ангел, успокойся…

— Папка, если я попрошу тебя кое о чем, ты сделаешь?

— Разумеется. А что надо?

— Штука довольно серьезная, поэтому… будь добр, сходи в дом и принеси мне рюмку водки. Сама идти не хочу, вдруг она увидит. Если снова начнется вчерашний допрос, я могу просто…

— А что случилось вчера?

— Я, па, — не преступница, а она — не прокурор. И я имею право…

— Она беспокоилась, ангел.

— Я не хочу, чтобы меня ставили на место таким образом. Па, ну, пожалуйста, сходи за водкой… Если я не выпью, то не смогу рассказать.

Я снова поцеловал ее и направился к дому. На пол-пути я обернулся.

…Эллен неподвижно стояла в белом платье около идеальной поверхности голубого бассейна. Вид молоденькой американской девушки, имеющей все, — ни дать ни взять иллюстрация из «Лайф». И все-таки уже тогда, в 19 неполных лет, было в ее облике что-то обозначенное, будто история ее жизни уже была написана и вся оставшаяся жизнь — предрешена. Что же с ней было не так?

В первый раз я увидел Эллен ангелочком, словно сошедшим с восхитительной росписи итальянской церкви Возрождения. С золотыми кудрями и самым невинным личиком на земле. Личико осталось, вот разве появилась агрессивность — более агрессивной женщины я не встречал. Она могла увлечь любого мужчину. И уже увлекала, невинно глядя в глаза простым, как мир, взглядом.

Эллен была талисманом нашей семьи. После четырех лет совместной жизни мы с Флоренс решили, что ребенок — это то, что предотвратит от разрыва. Мы удочерили Эллен и по пути домой сразу начали баловать ее. К девяти месяцам Эллен поняла, что стоит ей разреветься, и она будет иметь все, что пожелает. К трем годам она выглядела все тем же ангелочком, но вдобавок обладала диктаторской властью. Мы не понимали, насколько преуспели в потакании ее капризам, пока не заметили, что некоторые из наших друзей относятся к ней с меньшей степенью затмившего все на свете обожания. Флоренс помчалась к доктору Лейбману. Но Эллен и на дух не выносила тех, кто полностью ей не подчинялся. Кто бы ни был доктор Лейбман, он, разумеется, был не из тех, кто подчиняется. Он сказал, что у ребенка определенные проблемы и надо назначить курс лечения, иначе он бессилен. Эллен не стала лечиться.

Я осознавал, что ответственность за дочь лежит в большой степени и на мне. Но по-настоящему не озаботился. Флоренс — тоже. Потому что талисман работал — мы остались вместе.

Когда я вошел в дом, Флоренс и Сильвия чуть не подпрыгнули от удивления. Впечатление было такое, будто они что-то замышляли.

— Ну, что? — спросила Флоренс, оправившись.

— Только начали, — ответил я.

Женщины, как по команде, взглянули на настенные часы.

— Надо торопиться, — сказала Сильвия.

В ее руках грозно белела стопка бумаг.

Я налил рюмку водки и пошел обратно. Мне удастся разрешить все проблемы, подумал я, ведь меня здесь уже нет, а самолет летит через два часа. Ухожу. И не собираюсь останавливаться!

Эллен заглотнула половину рюмки.

— Присядь, па, — пригласила она, — и не торопи меня. Мне нужна твоя помощь.

— Я скоро улетаю, — сказал я. — Сегодня.

«Покидаю тонущее судно, — подумал я. — И каждый остается наедине с самим собой».

— Не торопи меня, па, но ты должен помочь. Пришло время.

— О’кей, ангел. — Я сел.

— Я больше не хочу жить здесь.

— Не понял?

— Я собираюсь уехать отсюда. Навсегда.

— Почему?

— Я хочу, чтобы ты сам сказал ей об этом. Я не могу говорить с ней.

— Ну что ты, что ты, детка!

— Предупреждаю, если заставишь — я выскажу ряд кое-каких суждений, которых она не забудет по гроб своей жизни!

— Она ведь только спросила, где ты была?

— О Господи, папка! Ты-то сам когда говорил ей правду последний раз?

— Ну и ну!

— Но с ней я не буду нукать! Каждый раз, когда я начинаю говорить с ней, она ведет себя, будто я испрашиваю у нее разрешения, жду ее «да» или «нет». Но я не собираюсь ничего у нее спрашивать! Я хочу уехать отсюда. Желательно без шума.

— Твой отъезд убьет ее!

— Это ее слова. Хорошо, я тоже могу разрыдаться! Ты хочешь скандала?

— Эллен, послушай, именно сейчас ее надо поберечь, столько всего навалилось, и я тут почти всему виной…

— Тогда оставайся и смотри за ней!

— Тебе надо потянуть время, вернись в Радклифф…

— Туда больше ни ногой!

— А как же самолет? Ты ведь куда-то собиралась?

— Не в Радклифф, а на восток.

— Эллен, послушай отца, я не хочу, чтобы ты покидала Флоренс. Ты слышишь?

Эллен встала и пошла по краю бассейна.

— Да, слышу, — сказала она и села на противоположном конце.

— Ангел, давай искупаемся, водичка остудит наши эмоции.

— Я не могу.

— Почему? Ах, это!

— Не совсем. Позавчера мне сделали аборт. Там, где я была, — в Тиахуане. Ты думал, у меня язык повернется сказать ей про это?

— Сейчас все в порядке?

— Да. В полном. Вчера было немного дурно и хотелось спать. Поэтому я осталась там ночевать. У них стоят такие кровати, похожие… я спала целый день. Ты думаешь, и про это ей стоит рассказывать?

— Нет. Я ожидал, что такие вещи ты мне могла бы рассказать.

— Вот уж не знаю, что бы случилось, поведай я это тебе!

— А почему тебе не пришло в голову, что я бы не настаивал на аборте? Родила бы. Кстати, чей он?

— Одного парня с курса.

— Не Роджера?

Она рассмеялась.

— Роджера? Не-ет. Он — мой постоянный ухажер.

— Эллен, если не в колледж, то куда ты собираешься?

— Куда — не имеет значения. Важно как!

— Хорошо, как? Давай обсудим «как».

— Не будем. Ни ты, ни она не поможете. Мне необходимо самой разобраться во многих вещах. Я ведь даже не знаю, кто я! И другое дело, что я совсем не то, что ты обо мне думаешь. Я не люблю, когда ты называешь меня ангелом.

— А почему раньше молчала?

— Потому что тебе нравилось именно так думать обо мне. Я также совсем не такая, как думает ма. Я ненавижу Радклифф. Меня не интересует ни литература, ни политика, ни наука, ни гражданские права и прочее. Вы оба лишены одной простой вещи. Той самой честности. Я хочу быть честной. Я не собираюсь больше лгать, не желаю. Я хочу жить по-другому. Отныне я буду ложиться в постель только с тем, с кем мне хочется, и никогда не лягу с тем, с кем я официально должна, не лягу, чтобы убить время или потому, что лечь гораздо легче, чем объяснять, почему я не хочу. И я не собираюсь упрашивать своего парня остаться со мной, если он не пожелает.

— Но, моя дорогая изобретательница, люди уже давно размышляли над этим. И я, признаться, тоже.

— Тогда ответь мне — что изменилось? Почему вы все притворяетесь? Не лучше ли быть самим собой, со своими изъянами и недостатками?

— Эллен, ты преувеличиваешь.

— Я и тебя имею в виду. Я поначалу думала, что ты с мамой не расходишься только из-за меня. Теперь я вижу, что я — лишь удобный предлог. Раньше я сказала тебе — не надо вам быть вместе из-за меня. Сейчас я ничего не скажу тебе! Ничего, папочка!

На меня села муха. Я прихлопнул ее резче, чем надо.

— Эванс! — услышал я. Флоренс стояла в дверном проеме. — Времени уже нет. Тебе пора идти сюда.

— Иду! — прокричал я в ответ.

Флоренс игриво помахала Эллен.

— Не перетруждай его, Эллен. Оставь немного мне. — Она рассмеялась и зашла в дом.

— Ангел, когда ты летишь?

— Наверно, сегодня. Ближайшим рейсом.

— Хм. Знаешь, я тоже лечу, отец схватил воспаление легких…

— Сочувствую.

— Он в порядке, но что-то с головой, говорит со мной, зовет меня… В общем, я предлагаю лететь вместе.

— Когда?

— Двенадцатичасовым, на «Юнионе».

— Хорошо, если достану билет.

— Там в салоне и закончим наш разговор.

Я пошел в дом.

— Так ты сделаешь за меня грязную работу? Скажешь ей?

— Попробую. Она спросит меня, где ты была три дня. И в соответствии с новой установкой на жизнь, тест номер один — сказать ей правду?

— Я решила, что это — моя последняя ложь.

— И заодно решила, что лгать за тебя буду я?

— Па, я живу в этом доме с тобой и твоей женой, кому-то я должна была сказать. Извини.

— Хорошо. Я, пожалуй, пойду. У Флоренс накопилось много счетов и прочего. Что-нибудь придумаем!

— Удачи!

— Кстати, — начал я снова, — если уже не едешь в Радклифф, то куда же ты собираешься? Против вопроса не возражаешь?

— Возражений не будет, если не будешь пытаться остановить меня. У моего парня, точнее, у его родителей, есть дом, а сами они куда-то уехали…

— А предохранительными устройствами неплохо бы запастись прямо здесь!

— Устройствами! Ха-ха! Неплохо сказано! — рассмеялась она.

— Не шути с этим делом. Особо на парня не полагайся. Девчонка сама должна о себе думать.

— Знаю, папка, знаю! А ты — молодец!

— У меня свои проблемы.

— Еще бы. А она по-своему мила. Одна добродетель — судя по снимкам, да? И ты все еще влюблен в нее, папка…

Эллен подпрыгнула и чмокнула меня в щеку.

— Извини, папка, я вела себя просто по-свински…

Я повернулся и вбежал в дом.

Опыт прожитых лет научил меня одной непреложной истине — врать надо как можно ближе к правде. Это лучший способ, потому что факты, соотнесенные с другими фактами, выуженными у тебя после вопросов, расследований и просто после прохождения определенного времени, держат твою версию в самом выгодном свете и оттесняют ложь.

— Она ездила в Тиахуану, — сказал я Флоренс.

— В Тиахуану? В этот мерзкий городишко! Зачем?

— Наверно, взглянуть на изнанку жизни.

— Вот именно, на изнанку!

— И подумать.

— Обязательно там?

— Ну ты же знаешь! Молодежь!

— С кем она была?

— Одна.

— Что она там делала?

— Гуляла по окрестностям, но в основном лежала в гостинице и думала о жизни.

— Что же она там думала?

— Ты же знаешь. Молодежь!

— Для дум о жизни и здесь существует масса прекрасных мест. И к каким же выводам пришла наша студентка о жизни?

— Об этом она молчит.

— А ты, случайно, не знаешь, по какой такой причине она не могла рассказать то же самое мне?

— Может, плохое настроение…

— Зато вовремя. Да и — подумать только — она лгала мне!.. Впрочем, лучше забыть. У нас и так нет времени. Ты собрал чемодан?

— Нет. И не приступал.

— Сколько времени уйдет на него?

— Минут десять.

— Нереально. Положим, двадцать. За двадцать минут управишься? Я помогу.

— Разумеется.

— Тогда подобьем первый итог. Сильвия, у нас остается полчаса. Садись, Эванс. Дайте мне лист номер один, Сильвия.

Сильвия вручила ей листок желто-луковичного цвета. Я заметил, что листков несколько и на каждый есть по две копии. Флоренс дала мне копию первого.

— Эта копия — для тебя. Можешь оставить его себе. Он содержит твое имущество и ценные бумаги. Я быстро прочитаю их. Если возникнут вопросы, задавай. Итак, счет в банке Боуэри, в Нью-Йорке. Сумма, разумеется, все та же, какую мы имели, покинув Нью-Йорк, плюс проценты. 7809.43. Следующее — твоя зарплата. 17 122.92. «Вильямс и Мак-Элрой», несмотря на все твои причуды, не прекратила начислять тебе зарплату, даже не поставила это под вопрос. Любит тебя мистер Финнеган! Далее, наши вклады — в этом коричневом конверте три государственных облигации, серии «С», каждая выходит где-то по 10 000 долларов. И, наконец, твои акции, купленные для игры на бирже, с моей точки зрения, крайне неудачные, потому что ты купил их, не посоветовавшись с умными людьми. Им была отведена роль регулятора твоих долларовых вкладов. Но они выгорели. Авиалиния Клондайк, к примеру, разорилась. Дотла. Я говорила тебе не брать ее акции. Идея авиакомпании, чьей единственной и всеобъемлющей целью является освоение дикого севера Канады в поисках предполагаемых урановых месторождений, — уже само по себе смешно! Впрочем, покойников оставим! Ты купил 600 акций по 19 долларов. Сейчас их цена 2 доллара и покупателей нет. Остальные ты купил вполне прилично, но на рынке они статичны. Во всяком случае, мы с Сильвией оценили твой полный портфель в пределах 15 900 и твое общее состояние в… мм, не сильны в сложении, порядка 67 132.35. Вопросы?

— Мы богаты, — сказал я. Мне казалось, ситуация будет гораздо хуже.

— Не спеши. Ознакомься пока с листом номер два. Это — наше совместное имущество. Сюда входит этот дом, оплаченный на две трети, домик в Индио, про который я думала, что он оплачен полностью, но оказалось, еще не покрыты два каких-то счета за землю и один — подрядчику. Я их оплатила — суммы появятся на листе номер три. Далее, три машины, проигрыватель, книги, пластинки и т. д. — все перечислено. Вот Эванс, взгляни. Теперь опусти глаза вот сюда, вниз — здесь наш общий баланс, с него я выплатила за домашнее хозяйство и прочее. То, на что мы тратили вместе. В данный момент, как ты можешь заметить, 10 323 доллара. Переходим к третьему листу. Эванс, мне, как и тебе, тоже не доставляет удовольствия разбираться во всем этом! Фактически я занимаюсь этим только потому, что ты все равно не стал бы… Поэтому, если нет возражений…

— Чем я не угодил?

— У тебя на лице — мука! Почему такое высокомерие? Извините, Сильвия. Теперь возьми, пожалуйста, этот лист и спроси, что не ясно. Мы, конечно, не профессиональные бухгалтеры, мы просто подсчитали, что и как. Вот здесь!

Она вручила мне лист.

— Весь сыр-бор из-за этого списка. На нем отражены счета, которые я оплатила за шесть месяцев из своих личных сбережений вместо того, чтобы оплатить их из «общего котла». Поэтому он содержит сумму, которую ты должен мне. Ссудив деньги в общие расходы на нас двоих, я вправе рассчитывать, что получу свои деньги обратно… Я платила за все, потому что, пока ты болел, я не хотела утруждать тебя обыденностями жизни. Но сейчас хотелось бы получить все деньги обратно. На моем счету не осталось ни цента. Если я захочу купить себе заколку, мне придется снимать деньги со своего основного капитала. А мы, Сильвия, дали клятву перед свадьбой — никогда, никогда его не трогать. Это наследство моего отца, и мы решили хранить его на самый крайний случай, вы ведь знаете?

Сильвия тактично молчала, ей, разумеется, все это было известно.

— Правильно, Эванс? — спросила Флоренс.

— Правильно.

— Спасибо. Теперь приступим к списку, цифра за цифрой. Первое — 3000, закладная на дом. Я заложила дом, потому что это все равно что положить дом в банк. Следующее — 8200 долларов, текущие расходы, еда, напитки и прочее за шесть месяцев. Я заплатила за все. На твой взгляд, конечно, дороговато. Но попробуй сам походить по магазинам! Далее — расходы на мою одежду. Тоже прилично — 47 353.50. Большинство счетов, вот они сколоты вместе, ты можешь просмотреть в свободное время. Догадываюсь, что ты не собираешься делать этого, но если бы собрался, то увидел, что большая часть одежды куплена до аварии, а тогда все шло прекрасно. После аварии я сократила расходы на себя, так же, как и расходы по дому. Кстати, вот счета по всем домашним расходам. Это на тот случай, если тебе захочется проверить нашу честность. Затем гараж — 389.86. Мне кажется, что механики — обыкновенные плуты. Посуди сам: вот этот, Сильвия, спасибо, — берем наугад, я, к примеру, не знаю, зачем менять на «Континентале» глушитель после 18 месяцев работы. Но счет — вот он! Они даже не уведомили нас. По-моему, гараж надо сменить. Но я не смогу заниматься и гаражом. А ты — здоров, вот и займешься. Увы, пока нет времени. Следующий пункт — счета за воду, электричество и т. д. — 1142. Каждый пункт расписан и обсуждению не подлежит. Мы ведь должны иметь свет, не так ли? И телефон. Мы можем отключить второй телефон, к бассейну? Почему мы не отключили его, Эванс?

— Что?

— Я предложила ограничиться только одним телефоном в доме. Твое решение?

— Я не… о’кей. Почему бы действительно не?.. Прекрасная мысль!

— Теперь, прошу тебя, попробуй собраться с мыслями! Уже недолго, Эванс. Вкратце, все это я проделала ради одного — а именно: ты должен отдать мне то, что я заплатила. Поэтому, пожалуйста, ради твоего же будущего спокойствия, слушай внимательно. Следующие три пункта касаются Эллен: учеба — 1800, дорого, по-моему, одежда — 2200, нормально, по крайней мере для Беверли-Хилз, и ежемесячные отчисления на ее счет по 200. Их я очень прошу сократить до 125 — в принципе, разница невелика — а счет все равно растет. Нет возражений?

— Нет. Э-э… думаю, возражений нет.

— Хорошо. Сильвия, напишите, пожалуйста, заголовок «Спорные вопросы» на листе чистой бумаги. Очевидно, что ты скоро побежишь на самолет и времени на споры нет. Правильно, Сильвия?

— Да, миссис Андерсон.

— Следующий пункт касается огромной суммы. И выбора у меня не было — 6268.49 на отделку домика в Индио. Мак-Донахью заверил меня, что этот счет самый последний. Сумма великовата, из-за подвала, который я добавила к проекту, деньги на его постройку не вложили в предварительную смету. Но Мак-Донахью обещал… Что?

— Ничего, — ответил я.

— Нет, ты что-то хотел сказать!

— Ничего, ничего!

— Я просто желаю узнать, по какому поводу ты ухмыляешься…

— Я подумал… ты же знаешь, как я… подвал-то нам не пригодится…

Флоренс нервно засмеялась.

— Читай газеты!

— Я читаю, — ответил я.

— Внимательно читай. Если не возражаешь, обсудим это как-нибудь в другой раз. Сильвия, занесите подвал в список спорных вопросов. А подвал, слава Богу, уже оборудован и укреплен. И там можно жить… Итак, на чем я остановилась?

— На служанке и садовнике — шесть месяцев и 3600 долларов.

— Правильно. И если ты решишь обойтись без садовника, то с моей стороны противодействия не будет. Мне он всегда был антипатичен, поэтому, если ты будешь возиться сам в саду или если найдешь время и поищешь другого… как решишь, так и будет. Расходы на напитки я урезала. К примеру, я просто прекратила покупать иностранные вина. Так или иначе, следующие 200 долларов — наши взносы за теннисный корт. Я решила не играть в теннис и не ходить туда на ланч, поэтому этих расходов больше не будет. «Нью-Йорк Таймс», книги, журналы и остальное хотя и помогали держаться в курсе последних новостей, тоже сокращены. Это — последнее. Но мне хотелось узнать твое мнение. Их стоимость — 340. Цена за обслуживание бассейна бросает меня в дрожь — 480. Я не знаю, что мне с ним делать. Решай сам. Сделай из бассейна огород для помидоров… Я уже давно там не купаюсь. Хотя Эллен плещется, да и ты… поэтому вы и думайте. Теперь садовый инвентарь — костная мука, высушенный навоз, бамбуковые палочки, семена, ростки и инструмент — вот что меня бесит, так это сумма — этот ближневосточный сукин сын, извини, нуждается в ежегодном обновлении лопат и грабель. Простите, Сильвия, за грубость, но он способен в любом пробудить расиста. У вас не просыпаются такие же чувства? О, дорогая! Следующий пункт — где же он? Вот! 600 — благотворительность. Я сократила эти расходы и намерена продолжать сокращать их. Единственное достойное применение денег лишь в поддержке борьбы за гражданские права. Эти расходы я урезать не могу.

— Скоро нам самим потребуется благотворительность, — вставил я.

— Да уж, ха-ха! Вчера я взяла со своего текущего счета последние две тысячи, их ты мне тоже должен.

Разумеется, по дому я тоже хотела бы урезать. Мясо — два раза в месяц и фрукты — только мороженые. Но жизнь в Беверли-Хилз дорога, от этого никуда не денешься. Теперь, взгляни сюда. Уже конец, дорогой. Взгляни, 3800 — последний счет за домик в Индио. Самый, самый последний, ты не можешь возразить, потому что домик — отличное вложение капитала. Я полностью отказалась от идеи купить участок земли под постройку убежища. Как я и утверждала, за каждый болтик в доме я заплатила сама. Сумма получилась огромная. Все мои сбережения за 10 лет, проценты с основного капитала — пошли туда.

Она снова глубоко вздохнула и неожиданно сердито взглянула на меня.

— Осталось два пункта… — сказала она. — Если ты скажешь хоть слово против, я закричу! Мы находимся здесь лишь благодаря усилиям доктора Лейбмана, уверяю тебя. Я готова экономить на чем угодно, только не на нем. Может, на один раз в неделю, но не более. Ты сам знаешь, что происходит, если я пропущу хоть один сеанс.

— Представь, что бы ты стала делать, — спросил я, — если бы твой муж вообще не зарабатывал таких денег?

Она вскинула руки наверх и жестом показала, что вскрыла бы себе вены.

— Извините, Сильвия, — произнесла она.

— Я, пожалуй, налью себе чашечку кофе. — Тактичная Сильвия поднялась.

— Конечно! — сказала Флоренс. — Шарлотта вам поможет.

Сильвия ушла.

— Она — превосходный секретарь, — сказала Флоренс. — Такая незаметная, что у меня из головы вылетело, что она рядом.

— Сколько времени?

— У тебя есть десять минут. Куда ты, Эванс?

Я встал.

— Хочу посмотреть, начала ли собирать чемодан Эллен. Она едет в Радклифф сегодня. Я поговорил с ней, и мы летим вместе.

— Прекрасно, Эванс.

Флоренс, казалось, сбросила тяжесть с плеч.

— И в самолете поговорим еще. Я напишу…

— И когда ты назад? Через три дня?

— Где-то так… Я хотел убедиться, что она собралась…

— Эванс, еще секунду. Мы заканчиваем. Я быстро. Лейбман — 50 за сеанс. Пять раз в неделю. 26 недель. 6500. Затем ты сам ходил в нему три раза, итого 150. Теперь сумма — смотри, 44 222.78. Это деньги, которые я заплатила из своего кармана за тебя. Деньги уже уплачены. Но они не отражают наши обычные расходы… я имею в виду, что авантюра с Индио больше никогда не повторится. И еще, я решила платить доктору Лейбману из своих денег, со своего основного капитала. Чувствую в этом сильнейшую необходимость. Теперь беги. Нет, вернись! Потому что надо разобраться до конца. Я хочу, чтобы ты выплатил мне до отъезда. Сильвия принесла облигации и чековые книжки на всякий случай. О’кей, дорогой, теперь все, беги!

Я припустился вверх по лестнице. Отдельно от остальных две цифры застряли в памяти. Имущество на сумму порядка 67 000. Выплатить Флоренс — где-то около 44 000. Остается более двадцати. Это позволяет мне жить не работая по крайней мере год. А я представлял дело гораздо хуже.

Эллен укладывала чемодан. Она подбежала и втащила меня в комнату.

— Па, — прошептала она, — ну что ты ей сказал?

— Сказал, что дочь ездила в Тиахуану.

— А для чего?

— Чтобы подумать. Ты ведь думала там о своей жизни?

— Ой, папка, ты такой умница! Еще бы, после такой практики!

Я немного рассердился за эту фразу на Эллен.

— Ты забронировала место в самолете?

— Да. Хочешь, я уложу твои вещи?

— Не надо. — Я направился обратно вниз.

— Хорошо! Спасибо! А теперь дай я тебя поцелую!

Мы поцеловались.

— Итак, за дела! — сказал я, сбегая вниз.

Женщины снова переговаривались о чем-то тихими голосами. Я вновь почувствовал, что они обсуждают что-то против меня или, по крайней мере, какие-то неприятные для меня вещи.

— В чем дело? — спросил я.

— Я совсем позабыла, мистер Андерсон, — ответила Сильвия, — про налог с прибыли за два периода и налог штата Калифорния.

— И к какой сумме они сводятся? — спросила Флоренс.

— Федеральный — два раза по шесть тысяч. Следующий подлежит оплате через месяц.

— Так, — сказала Флоренс.

— Выпиши чек, — сказал я и подумал, что через 20 минут меня уже здесь не будет. — Выпиши чек.

— И… — начала Сильвия, испуганно покраснев…

— Что еще? — сказал я. — Выпишите два чека, Сильвия!

— Есть ведь и налог штата Калифорния…

— Давайте не будем ставить в затруднительное положение штат Калифорния!

— И еще…

— Ну что там? В таком настроении, как сейчас, я готов подмахнуть все чеки. Что еще?

Флоренс рассмеялась.

— Он прав, Сильвия. Лучше уж сразу все выдать.

— Хорошо. Пришел счет от вашего банковского агента. За прошлый год. Сегодня он звонил и спрашивал.

— Выпишите чек.

— 1250 долларов?..

— Выпишите чек!

— Эванс! — воскликнула Флоренс. — Остынь и дай ей передохнуть.

— Всего? — спросил я. — Сколько всего, Сильвия?

— Эванс! — Флоренс нервно рассмеялась.

— Где эти листы? Первый, второй, третий? — потребовал я.

— Вы сидите на них, мистер Андерсон.

Я вскочил. Листки лежали подо мной, измятые.

— Я хочу посмотреть, сколько у меня осталось или оставалось.

Сильвия перемножила и сложила.

— Последняя сумма по листу номер три плюс дополнения составляют 58 422.40.

— Это — последняя цифра? — спросил я. — Окончательная?

— Да, — призналась она. — По-моему, окончательная.

— Вы уверены? Я не хочу оставлять долгов. А где, кстати, больница, лекарства и услуги доктора Арнстайна? О Боже!..

— Успокойся, успокойся! — успокоила Флоренс. — Здесь проблескивает лучик надежды. В основном благодаря отделу «Голубого Креста». Счета будут нормальными, просто они еще не все подсчитали. Доктор Арнстайн — очень терпеливый и услужливый человек, он говорит, что лечение обойдется нам всего ничего, тысячи в три. А теперь подумай, во сколько могло бы! Или нет, не думай. Одна мысль об этом кидает меня в дрожь!

— Теперь все? — спросил я.

— Теперь абсолютно все.

— Ты уверена? Сильвия, подумайте еще раз!

— Да, сэр. Я уверена.

— Отлично, — сказал я. — Беру ведение собрания в свои руки. Вот что мы сделаем. Вы выписываете чеки — я их подписываю. Понятно? Вы ведь принесли облигации, так?

— Да, мистер Андерсон.

— И я все подпишу.

— Ох, Эванс! — вздохнула Флоренс, ослабев.

— Прямо здесь? — спросила Сильвия.

— Да. И пока я подписываю, вы пишете письмо моему агенту с приказом продать все акции «Клондайка». Думаю, деньги с этих акций помогут покрыть все? А теперь поглядим, что осталось?

Я сложил весь свой доход с приходом и вычел долги.

— …Остается? — спросил я.

— …Остается? — повторила Сильвия.

— Итак, сколько же остается? — переспросил я.

— Вам остается… — сказала Сильвия. — около…

— Около девяти тысяч. Минус следующий налог и та сумма, которую начислят доктор Арнстайн и больница. Я бы не хотел трогать… А вообще… Нет, мне не придется трогать свой счет в банке.

— Не раньше следующего месяца, — сказала Сильвия. — Вы забыли про федеральный…

— Я и собирался это сказать. Но не будет ли к следующему месяцу достаточно поступлений от «Вильямса и Мак-Элроя»?..

Тут я вспомнил, что собираюсь увольняться.

— В чем дело, дорогой? — спросила Флоренс.

— Забегаю мыслию вперед, — сказал я.

— Слишком только не забегай. Мы еще обсудим будущее. Через пару дней, когда вернешься. Давай закончим с этим.

Она показала на оборот облигаций серии «С», где я должен был расписаться. Что я и сделал. Флоренс протянула мне следующую бумагу.

— В темпе, Сильвия, — сказала Флоренс. — У него осталось мало времени.

Я подписал еще одну облигацию. Сильвия оторвала от своего блокнота листок, на котором написала письмо агенту, и положила передо мной. Я подписал последнюю облигацию. Сильвия что-то считала. Я сложил облигации стопочкой и взял письмо.

— Все про все, — сказала Сильвия, — на ваших счетах остается 8709. К следующему месяцу вы обязаны заплатишь налоги: федеральный и штата, и останется 1509.95. Счет из госпиталя и от доктора Арнстайна, как он сказал, будет на сумму около 3000 — но пока точно не известно. Больше ничего, мистер Андерсон.

— И вот я ничего не должен! — воскликнул я ликующе и подписал чек.

— Да, — сказала Сильвия. — Если у вас нет доходов, про которые я ничего не знаю.

— Про них умолчим.

— Эванс, ничего страшного пока не произошло. Кажется, конечно, ужасным, но ты 16 лет работаешь в Калифорнии, а сейчас имеешь меньше, чем по приезде сюда…

— Не волнуйся, Флоренс.

— Не могу не…

— Я чувствую себя отлично!

— Не рассказывай сказок, я же вижу!

— Ты ошибаешься.

— Не ошибаюсь. Пожалуйста, не перебивай меня! Прикинь сам. У нас есть этот дом, за него выплачено две трети, а это — приличная сумма. Есть еще домишко в Индио, лучшего вложения капитала и не придумать. Если что случится, я могу жить там всю оставшуюся жизнь. Ты можешь сказать мне как-нибудь — продавай, — и я продам все, мы переедем туда и будем жить на проценты с моего капитала. Ведь он-то остался в целости и сохранности. Подумай об этом. Он не уменьшился ни на цент — его реальная стоимость такая же, как и в тот день, когда отец оставил его мне. Даже несмотря на некоторую утрату покупательной способности доллара. Мы всегда можем вдвоем поселиться в Индио и экономить на всем, будем читать, думать и наслаждаться тамошним солнцем…

Описание походило на Крепость № 2.

Я встал.

— Пора укладываться, — сказал я.

— Тогда беги, — сказала Флоренс и неожиданно обратилась к Сильвии: — Вы уверены, что ничего не забыли?

— Да, миссис Андерсон.

Флоренс повернулась ко мне.

— Дорогой, спасибо тебе. Спасибо. Я так волновалась по этому поводу. Но после твоих… Сильвия, принесите, пожалуйста, стакан воды.

— Хорошо, миссис Андерсон.

Сильвия ушла.

— Не хочу при ней… Но ты не можешь осуждать меня за эти хлопоты. После того, как ты сказал, что уходишь с работы. Но сейчас, когда столько всего завязано, может, это заставит тебя задуматься… Твое решение стоит очень дорого, слишком дорого. Не так ли? Но, знаешь, за тебя особо я и никогда не переживала, потому что ты — энергичен и напорист, долго бездельничать не можешь. Это не в твоем характере. Я знаю, что вскоре ты снова станешь самим собой, еще более удачливым и процветающим.

— Мне пора… — сказал я.

— Ты не возражаешь, если я поднимусь с тобой и поговорю на ходу?

— Флоренс, у меня осталось несколько минут.

— Хорошо. К тому же через пару дней ты вернешься. По-моему, с твоим отцом ничего страшного.

— С чего ты это взяла?

— Дорогой, он должен быть в порядке, и все!

Она подбежала ко мне и поцеловала.

— Спасибо, Эванс, за то, что все так быстро устроилось. Я чувствую себя гораздо увереннее. Гораздо. Я, конечно, перестаралась насчет денег. Развела шум, но деньги, согласись, это не только деньги, это — свобода. Без них мы вынуждены заниматься чем не хочется. Этане, ты слушаешь?

— Я должен собираться, — сказал я, поднимаясь по ступеням.

Пришла Сильвия и принесла стакан воды.

— Мистер Андерсон, — позвала она.

— Вспомнили что-нибудь? Быстро проверьте!

Сильвия улыбнулась.

— Нет, нет. Я хотела отдать вам телефонограммы из офиса.

Она подошла к папке и достала желтый лист бумаги.

— И еще, Эванс, — сказала Флоренс. — Думаю, надо бы тебе позвонить мистеру Финнегану.

Я шел по лестнице. Ее слова остановили меня.

— И сказать ему…

Я почувствовал, что сейчас взорвусь.

— …Спасибо. За поддержку. И что уезжаешь в Нью-Йорк, причину отъезда и что ты вернешься на работу через несколько дней.

— Прошу ему не звонить, — бросил я.

— Ну, хорошо, дорогой. — Флоренс решила поупрямиться. — Я только.

— Не надо! — резко оборвал я и одним броском перескочил оставшиеся ступени.

Наверху я сбросил с себя одежду и обшарил карманы. 33 доллара. Я вспомнил о «пожарных» пяти сотнях в сейфе. Достал их. 10 пятидесятидолларовых банкнот. Отлично. За билет уйдет около двух сотен — останется больше трех Предположим, что… что, черт возьми, предположим? Господи, как быстро течет время! Я сломан. Нет, пока нет. Я не сломан. На секунду я застыл на кровати. Прочел записки из офиса, переданные Сильвией. Одна была от Майка Уайнера: «Позвонить, срочное дело», — гласила она. Я позвонил, может, удастся достать денег. Может, журналу что-нибудь нужно в Нью-Йорке, тогда они заплатят за билет. Ну а если мне не хочется, тогда придется платить свои кровные.

Чутье снова не подвело меня. Журнал жаждал получить от меня статейку — вообще-то, две, но одну из Нью-Йорка, какой-то начинающий политик, пуэрториканец по имени Рохас. Майк сказал, что тип очень интересен. А я его не слушал, мне почему-то было наплевать, в каких красках они хотят его изобразить.

— О’кей! — сказал я Майку. — Беру вашего Рохаса!

В Нью-Йорк я полечу на свои, а потом предъявлю им счет за билет прямо оттуда.

— Пожалуйста, закажи мне комнату, как и в прошлый раз, в «Алгонкине».

Они заплатят еще и за гостиницу, подумал я и повесил трубку. Я посмотрел на часы, оделся, уложил чемодан и выпил двойной коньяк.