Сиреневый ветер (СИ)

Глава 29. Дружба гадюки и соловья

За первым заклинанием шло второе, третье… Алрефе смог доказать, что та атака не была случайным выбросом магии, что у него действительно есть некоторые способности. Это мало изменило его положение дома, ведь презирали не только за неспособность колдовать. Здоровье постепенно начало выправляться: тело, которое с возрастом могло выдерживать больше магии, и регулярное сотворение заклинаний спасали от избыточного заряда. А вот доброта деваться никуда не спешила, оставаясь позорным клеймом.

На следующий год Алрефе пошёл в школу. Обычно демоны отправляли детей учиться в пять лет, а если кто-то начинал в шесть, значит, он отстающий. Стало ли это поводом для насмешек? Конечно! Задирать пытались даже те, кто откровенно не тянул учебную программу. Какая разница, что настоящий отстающий тут ты? Ведь вот тот длинный на год старше, а ещё не машет кулаками в ответ. Его можно толкать с лестницы, выводить из себя любыми способами, на какие хватит фантазии, подкладывать магические ловушки — в ответ либо проигнорирует, либо попросит оставить в покое, либо уйдёт куда-то — спрячется.

Выходки одноклассников не злили, скорее раздражали — он просто пытался спокойно читать, учиться, и печалили — казалось, что от мантии — обязательной части формы учеников магического класса — скоро живого места не останется, так часто приходилось ту штопать и отстирывать от всевозможной гадости.

Алрефе не хотел выделяться, считал, что быть особенным — что-то плохое. Ведь тот, кто привлекает внимание, обязательно становится мишенью. Среди демонов это всегда проблема. Тем, кто выделялся из-за силы, успехов, тоже спокойно не жилось — их постоянно кто-то хотел сместить с пьедестала, но они-то умели давать отпор, не сдерживали себя по дурацким причинам вроде «но другим же будет больно», «а если после такого они тоже станут мишенью для насмешек», «на пострадавших всем будет всё равно, а от меня помощь принимать откажутся».

Чтобы не выделяться хотя бы из-за возраста, Алрефе налёг на учёбу и в итоге смог перескочить через класс. На самом деле, ему и без этой причины нравилось учиться. После школы он часто заглядывал в городскую библиотеку, где однажды нашёл самые ценные сокровища — книги не по тёмной магии, первой из которых как раз стала книга о печатях Шелианны. Если освоить другие направления… Можно будет не только колдовать без вреда для других, но даже помогать им!

Только отрабатывать такие чары приходилось втайне. Родня не оценит усилия, направленные не в то русло. Проблем в отношениях с семьёй и так хватало. Ребёнок, боящийся вернувшегося с собрания родителя — обычное дело, но у страха Алрефе имелись особенно весомые причины.

В тот раз отец позвал его в кабинет особенно разгневанным голосом. Некоторое время молчал, прожигая взглядом, до предела натягивая нервы. Пока не ударил кулаком по столу и не крикнул:

— Ал, мне надоело выслушивать жалобы учителей!

От грозного тона родителя хотелось стать меньше муравья, исчезнуть, но Алрефе оставалось только стоять перед столом, виновато потупив взгляд. Раздался свист. Левую половину лица обожгло ударом плети. Закусив губу изнутри, Алрефе поднял голову.

— В глаза мне смотри, червь! Сколько ещё это будет продолжаться? Что ни собрание, то я слушаю, что из-за тебя в классе никакого порядка.

— Но я же ничего не делаю…

— Именно! Язык в жопу засунул и доволен! А класс после каждой перемены по десять минут успокаивать приходится.

— Я их вообще не трогаю! Они сами начинают лезть и беситься, — возмущённо заявил Алрефе, за что снова получил плетью. На этот раз по плечу.

— Так заткни их! В стол головой ткни, в стену, зубы выбей, в конце концов заклинание в глотку пихни! Чего я тебе как маленькому объяснять должен? К тебе лезут — ты виноват, твоя проблема. Учитель не должен тратить на это время.

Чёрные верёвки сорвали с Алрефе рубаху, обвили руки и подвесили над полом. Отец встал из-за стола. Совершая медленный обход вокруг сына, он от души бил того плетью. Сероватая кожа покрывалась полосами, рвалась, но оставалось только сжимать челюсти — каждый вскрик добавит по пять ударов.

— Ещё хоть одну жалобу услышу — выпорю на площади! Ещё две — будешь весь день стоять там на коленях, и каждый прохожий сможет приложить руку к выбиванию из тебя дури.

Исполнил ли Вильхен свои угрозы? Несомненно! И первую, и вторую. Такое воспитание принесло свои плоды. Ожесточиться только на девятом году жизни и без того достижение, достойное изумления, но чтобы идти дальше, нужно либо принять правила общества, либо его сменить. Алрефе в душе надеялся на второй вариант, лишь бы появился шанс поступить потом в университет другого мира, но пока оставался только первый.

После дня на площади пришлось пропустить неделю учёбы — даже демоническая регенерация, ускоренная внутренней магией, не могла за ночь залечить все побои настолько, чтобы Алрефе смог банально встать. За это время по школе уже распространились слухи об ученике, подвергшемуся настолько позорному наказанию.

Ещё занятия начаться не успели, как компания из четырёх демонов под смех и улюлюканье окружающих припёрла Алрефе к стенке прямо возле главного входа. Пока двое держали, третий потянулся сорвать одежду.

— Ой, да чего ты так зажимаешься, — усмехнулся он, разрезая мантию. — На тебя уже весь город насмотрелся.

Алрефе не вслушивался в слова — их заглушали мысли. Почему? За что? Он больше не тот болезный ребёнок, постоянно теряющий сознание. Не позорище для семьи магов, ведь колдовал лучше сверстников. Хорошо учился, никого не трогал, не разжигал конфликтов, не отвечал на провокации. Не просил ни сочувствия, ни помощи, справляясь со всем сам. Так почему его продолжали смешивать с грязью все, кому не лень? Почему он больше беспокоился об их возможных травмах, а не о своих?

«Когда у меня ничего не болело?» — вдруг подумал Алрефе. И не смог ответить. Сколько себя помнил, был или больной, или побитый. Даже с учётом регенерации с тела никогда не исчезали синяки и кровавые корки.

На протяжении этой недолгой жизни его валяли по полу, пинали ногами, швыряли куда только можно, били всем, что попадалось под руку. Морили голодом, кормили объедками. Вырывали волосы, выкручивали, ломали пальцы, давили, завязывали в узел хвост. Возили лицом по земле — и хорошо если только по ней. Вываливали на него мусор, выливали помои. Можно долго ещё вспоминать, на что хватало фантазии семьи и других учеников. Но ведь… Даже убогое ничтожество не заслужило столько издевательств и унижений! И он… Да, не обязан продолжать терпеть, когда к нему лезут.

Первые пять лет Алрефе физически не мог дать отпор, да и просто считал, что заслужил подобное отношение постыдной слабостью. Однако последние два года его всё чаще посещали мысли о действительной несправедливости такого отношения. И только сейчас мысли наконец перешли в действия.

Неожиданность случившегося только усилила эффект. Двое державших с криками отскочили, шокировано смотря на обожжённые руки. Того, кто потянулся снять остальную одежду, откинуло в четвёртого, который с насмешкой комментировал происходящее, стоя в стороне. Одной рукой придерживая спадающую мантию, Алрефе вытянул вперёд другую — над раскрытой ладонью повисла выведенная тьмой печать Плача. Разделившись на четыре, она отпечаталась на лбу каждого обидчика.

— Мне искренне жаль, что ваш уровень развития не позволяет понимать слова, — вздохнул он и, подхватив сумку, убежал.

Дальше от тех, чьи страхи пробудил. Этого же будет достаточно? Это же лучше, чем ранить? Нет. Не лучше. Насилие в любой форме остаётся насилием. Это знал Алрефе, это же знал и голос, хохотавший в голове. Так жутко — обычно смех выражает хоть что-то, даже если не радость, то хотя бы злость, превосходство, безумство… Но в этом не мелькало ни тени эмоций. Только чёрная пустота, промораживающая душу.

«Ты никогда не убежишь от своей сути. Можешь сопротивляться хоть до последнего вздоха, это не изменит того, что ты — порождение тьмы».

В этот день Алрефе решил прогулять занятия — и без того настроение испорчено, не хотелось ещё и выговор из-за порванной мантии получить. В Тельмон-шер не на что смотреть. Окружённый пустыней город, набитый низкими каменными зданиями. Выложенные брусчаткой улицы смотрелись однообразно и серо несмотря на цветные мозаики, украшавшие некоторые стены, покрашенные двери и оконные рамы, навесы из плотных узорчатых тканей. Всё меркло под лучами безжалостного солнца и от приносимого ветром сероватого песка. Дома богатеев выделялись башнями и куполами, но всё равно не разбавляли унылой в целом картины.

Шатаясь по городу, Алрефе набрёл на заброшенный дом. Два года назад все члены обитавшей в нём семьи умерли от проклятья, новые жильцы объявляться не спешили. Внимание привлекла слегка приоткрытая дверь. Алрефе остановился возле неё, в сомнении теребя рукава. Заглянуть или нет? Вдруг на самом деле внутри уже обосновался сомнительный контингент?

В недолгой схватке между здравомыслием и любопытством победило второе. Алрефе прошмыгнул за дверь и, ведомый предчувствием, направился к внутреннему садику, который к большому удивлению оказался не пустым и не запущенным: хмурый носатый мальчишка тоже лет восьми столь увлечённо возился с ядовитыми растениями, что не заметил нового гостя.

— Это ты здесь за всем ухаживаешь? — спросил Алрефе, держась на безопасном расстоянии.

Мальчишка вздрогнул от неожиданности и чуть не порезался ножом, которым подрезал куст. Вскочив на ноги, он насторожённо посмотрел на Алрефе, с заметным напряжением сжимая рукоять. Карие глаза встретились с синими. Мальчишка облизнул пересохшие губы и медленно кивнул.

Какое странное поведение. Задавая вопрос, Алрефе ожидал, что на него в лучшем случае наорут за то, что помешал или увидел то, чего не следовало. Тем более от другого ребёнка. Взрослых жизнь вынуждала научиться брать эмоции под хоть какой-то контроль, ведь не всегда с первого взгляда определишь, насколько опасен оппонент. Дети примерно равны по силе, но с годами всё легче поплатиться жизнью за грубость не по тому адресу.

— Если ты не должен здесь находится, то не волнуйся, я никому не расскажу. И саду вредить не буду.

— Почему я должен тебе поверить?

— Не должен, — согласный кивок. — Так же, как и другие. Даже моя семья из нас двоих выберет поверить тебе. К тому же, я тоже не должен сейчас здесь находиться. — Садик располагался на пару ступеней ниже уровня дома. Алрефе расстелил на них мантию и сел. — Стал бы я так долго ждать, если бы хотел навредить этому месту?

— Ты странный, — буркнул мальчишка, опуская нож.

— Разве? — спросил с искренним недоумением. — Нет-нет, странный тут скорее ты. Меня обычно называют выродком. Как тебя зовут? Я Алрефе.

— Олеонте.

Случайная встреча в саду заброшенного дома, которым Олеонте занимался втайне от семьи, стала началом странных отношений, которые Алрефе назвал бы дружбой, если бы знал тогда такое слово, а Олеонте — удобными. Когда имеешь дело с растениями демонического мира, помощь мага может оказаться очень кстати, особенно такого, который сам порывается сделать что-нибудь полезное и даже готов собрать на себя все шишки, если их засекут. А ещё не тыкает пальцем из-за нетипичного поведения.

Олеонте родился змеёй — тем, кто в сути своей оставаясь обычным демоном, хорошо прятал настоящие эмоции, тем самым создавая впечатление кого-то спокойного, может даже мирного и дружелюбного. Змеи часто появлялись среди северных демонов и очень редко — среди южных. Водиться с таким, значит всегда ожидать ножа в спину, ведь чем враждебнее настроена змея, тем меньше выдаст истинные намерения. Так что эмоциональные реакции Олеонте в будущем вполне можно счесть за признак сохранившихся близких отношений…

Подсознательно Алрефе понимал истинное положение дел: что это не дружба, а временное сосуществование, которое прервётся, стоит исчезнуть выгоде или появиться более привлекательному предложению. Понимал, но предпочитал жить, осознанно погрязнув в самообмане. Алрефе выдумал эту дружбу, чтобы сбежать от одиночества, почувствовать себя достойным таких простых вещей, как общение, общие увлечения, совместные прогулки. Грустно и смешно: восьмилетний ребёнок знал, как лечь, если у тебя кровавая каша на спине и сломаны рёбра, но впервые вёл нормальный диалог с кем-то, кроме себя, не боясь, что за следующее слово ударят.

***

Олеонте очень редко улыбался и часто хмурился, что сильно раздражало его отца. Алрефе узнал об этом, когда в очередной раз спросил о свежих синяках на лице. Тогда Олеонте нехотя рассказал о семейных порядках, из-за которых он вынужден скрывать своё увлечение растениями и без вариантов станет в будущем убийцей, о том, как часто попрекают дома за змеиную сущность, которую он не выбирал, но из-за которой не может быть «как все» среди тех, кому особенно не доверяет, об отце, с которым никогда не знаешь, от чего он придёт в ярость на этот раз, и о матери, которая уже девять лет скрывает, что настоящий отец Олеонте — демон-змей с севера.

Не такая уж страшная история, для демонов даже обычная, но Алрефе всё равно стало больно и обидно за друга, ведь он тоже хорошо знал, что такое быть непохожим, огребать за то, в чём не виноват, не иметь права выбора и голоса, контроля даже над собственной судьбой. И вот однажды Олеонте пришёл со шрамом-улыбкой на щеках. Демоническая регенерация такова, что от обычных ран крайне редко остаются следы, для такого необходимо использовать сильно замедляющий её яд.

— Кто… Сделал это с тобой? — спросил Алрефе, тяжело сглотнув.

— Отец, — тихо пробурчал Олеонте. — Сказал, что если не хочу улыбаться, он сделает так, чтобы я улыбался всегда.

— Но разве так можно?!

— Всё можно, если ты сильнее. — Он пожал плечами. — Надеюсь, отец не доживёт до выпуска. Потому что иначе я вернусь, чтобы разорвать ему рот. И залью раны таким ядом, что они никогда не срастутся.

Алрефе вздрогнул. В голосе друга впервые прозвучал гнев, смешанный с непоколебимой решимостью, но страшнее всего было то, что любой бы назвал ход мыслей Олеонте правильным, а будущий поступок — законным.

— На твоём месте я бы вырезал всю твою семью, — заявил неожиданно, посмотрев почти с сочувствием.

— Я никогда так не сделаю, — резко, с ужасом заявил Алрефе.

— Знаю. Потому что ты дурак, каких не найти. Но только поэтому я могу тебе верить. А вот ты никогда не должен верить мне.

***

Даже в демонический мир иногда наведывались самые безбашенные творцы — странствующие музыканты. Во время одной из прогулок Алрефе внезапно замер, уловив доносившиеся со стороны площади звуки. Искрящаяся мелодия, задорные голоса… Что-то невероятно красивое, чарующее звучание, совсем не похожее на творчество демонов.

— Ал, ты чего завис? — спросил Олеонте, легонько толкнув в бок.

— Ты ведь тоже это слышишь?

— Ну да. До меня доходили слухи, что в город заглянули бродячие музыканты из другого мира. Похоже, это они.

— Я хочу посмотреть на них! — неожиданно оживлённо воскликнул Алрефе.

Из другого мира… Неужели он наконец воочию увидит не демонов? Прям вот кого-то не серого, без рогов — как в книжках пишут! Ах, вот бы не только послушать, но и суметь поговорить! Так много хотелось спросить: о доброте, о дружбе, о голубом небе… Хотя бы просто убедится, что всё это существует на самом деле, а не глупые сказки для самых маленьких и наивных.

— Ну, пошли, — ответил Олеонте, пожав плечами.

Выступающих было пятеро. Трое играли, ещё один одновременно с этим пел, а перед ними кружила танцовщица в платье столь ярком и воздушном, словно ветер обнял её облаком цветочных лепестков. Уже почти не вслушиваясь в слова песни, Алрефе зачарованно следил за женщиной. Бусины в её волосах блестели, как капли воды на боках спелого персика. Слегка тронутая загаром кожа с зеленоватым оттенком, тонкая, гибкая, словно ива фигура… Нимфа.

— Слишком пёстро, — недовольно пробурчал Олеонте.

Алрефе невнятно кивнул, продолжая наблюдать за представлением. Музыканты смотрелись так чужеродно, неуместно среди демонов, но какой же от них веяло лёгкостью и свободой! Сколько света было в их улыбках, взглядах. Если бы только он мог… Алрефе хотел бы также странствовать, петь и играть. Как только появится возможность, он обязательно обзаведётся лютней, чтобы отводить душу за творчеством, даже если мечта выбраться из этого мира так и не осуществится. И обязательно будет хвататься за каждую возможность пообщаться с иномирцами.

На мгновение на месте танцовщицы ему показалась сиреневая девушка. Что?.. Алрефе неосознанно сделал шаг вперёд, протягивая руку, но застыл. Такого не было в реальности… Да, точно, ведь это всё ещё петля. Он слабо улыбнулся, обратив взгляд куда-то наверх. О жизни в Тельмон-шер осталось очень мало хороших воспоминаний, и раз уж Сильена точно стала невольным свидетелем происходящего в петле, хорошо, что перед ней предстали не только ужасы демонических методов воспитания.

Радоваться рано. Учитывая условия, в которых активировалась петля, воспоминания должны ограничиться связанными с демоническим миром событиями. А значит… Самые неприятные события только ждут своего часа. В конце. Когда от былой личности остались только обломки.