Сквозь миллион лет человечества. 2 том.

Глава 42

Я с немым вопросом сверлил его сквозь затенение собственных очков.

— Что за хрень вы только что сказали? — нахмурился я, сделав шаг назад, и неосознанно нащупав пистолет под плащом.

Константин заинтересованным взглядом следил за моей рукой, пока не остановился на мне, сразу же обнажив свои зубы, что сверкали в свете звезды.

— Вы ответите?

— На что? — сделал я ещё шаг назад.

Он глубоко вдохнул.

— Вы, как я вижу, страдаете гомофобией.

— Если я чем-то и страдаю, то это никак не может входить в вашу юрисдикцию или интересы. Вы же понимаете это? — спросил я тихо.

— Да, всей… — он ещё раз глубоко вдохнул и… как-то непонятно выдохнул. — душой…

Этот парень выглядел слишком… чёрт, да я даже не знаю… Странно? Он жестикулировал своим телом как сексуально озабоченный, чего я тремя минутами ранее не замечал. Ещё и эти вопросы про опустившихся нелюдей заставляют меня здесь же взять и ликвидировать его, но… Сделать этого я не могу, потому что меня здесь же пристрелять, а во-вторых, мне нужны деньги.

— Я, конечно, вас понимаю, Константин, — решил я тактично образумить паренька. — Но не могли бы вы оставить в стороне ваши, очень важные вопросы, в сторону?

Краем глаза я замечаю, как к нам идут двое мужчин с автоматами на ремнях, которые несут в четыре чёрных кейса со стальными креплениями.

Константин пару мгновений смотрел на меня всё тем же возбуждённым и противным взглядом, пока не кашлянул пару раз и не сделал затяжку.

— Прошу меня простить… я действительно повёл себя не наилучшим способом к вам.

— Да-да, — пробормотал я, стараясь держать себя в руках. Ещё бы, пристрелить покупателя та ещё затея.

Раскрыв один кейс, я взглядом прохожусь по купюрам. Не новые, некоторые помятые и с надписями, другие либо слегка порваны, либо выцветшие. Пойдёт. За такими никто гнаться не будет, тем более здесь и даты старые, и маркировка разная. Достав из кармана электронный промышленный безмен, который я купил в одном из магазинов электроники, я быстренько мерю массу четверых контейнеров ровно фунт к фунту и кладу его обратно.

— Не обманули ни на унцию, — слегка удивлённо сказал я, вставая с колена.

— Пф-ф, — отмахнулся Константин. — Мы верны своему слову. Как говорится — бизнес везде одинаков, и отказываться от любого выгодного предложения — слабость. В нашем деле варятся только избранные, потому у нас настолько щедрые предложения, как, например, вот это. — по-хитрому улыбнулся он. — Так по кому вы?

Я молча вернулся к своей машине. Развернулся, подъехав задом, и закинул деньги в сырой багажник. Не все кейсы влезли, пришлось закинуть один на заднее сиденье. Уже когда всё с их стороны было выполнено, я подошёл к Константину и протянул открытой стороной ладони, на которой была нацеплена тканевая перчатка, оторванный лист тетради, на которой большим шрифтом были написаны координаты.

— Ответите? — никак не унимался он. Убить бы его, честное слово.

— Нет, — твёрдо сказал я, стараясь показать ему, чтобы он к херам закрыл своё хлебало. Давно я уже так не горел с биомусора. — Я вам до этого уже говорил, что не намерен отвечать на вышеописанный вопрос.

— Но для меня это действительно важно, — теперь уже по-гейски заговорил он. — Оглянитесь. Вокруг столько отвратительных людей... — обвёл он рукой свою компашку, ни капельки не боясь. И это меня очень-таки удивило. Без шуток, я бы никогда не стал делать этого, даже находясь под дулом. — Натуралы, слишком правильные, недотроги, мусора, боевики и просто нецелованные. Их просто много. Но вы… Вы нечто другое… совсем не как они...

— Да-да, я понял. Более умный, крутой… — закатил я глаза и уже тронулся дверной ручки, как меня попытался толкнуть в сторону, этот… имбецил.

Именно что попытался, потому что я с лёгкостью устоял на ногах и уже чисто на рефлексах оттолкнул его сам, достав пистолет из кобуры.

Сопровождающие это тоже увидели, хотя всё то время, что мы здесь беседуем, они не переставали наблюдать за мной, даже не разговаривали. Вскинули штурмовые винтовки с изогнутым стальным магазином и направили всеми стволами на мою бедную тушку.

Он смотрел на меня… не так, как я ожидал. Вместо того, чтобы смотреть испуганно, или хотя бы удивлённо с непониманием почему, что и как, он, чёрт возьми, смотрел на меня возбуждённо, слишком ненормально, неправильно. Полузакрытые глаза, стекающая слюна с открытого рта откуда вываливается красный язык, и эта тупая улыбка, как у одного девятнадцатилетнего кадета, что работал со мной — тот, не проработав и недели, впал в ПТСР, и вместо того, чтобы оповестить об этом командору, он напился, накололся, нанюхался, причём в таких дозах, что сдох к следующему утру в одной из подсобок дугового линкора.

Сложно… Было сложно победить соблазн здесь же нажать на крючок и наконец очистить Вселенную хотя бы от одного неугодного. Такие как он порождают сомнения в кругах общества. Чем их больше — тем больше проблем скидывается на Диктатора и всего устройства в целом. Такие как он портят статистику рождаемости и экономику в целом, потому что они не хотят работать, а, следовательно, больше волнений и беспорядков.

Я никогда не работал в правоохранительных органах. Контрактную службу я вообще не рассматриваю. Но я всё же прекрасно осведомлён, что таких, как он, если удастся — ведут на показательную казнь, если нет — ликвидируют на месте, избавляясь от тела максимально эффективным способом, а именно — промышленным прессом.

Но мне нельзя, не в этот раз. Никогда, потому что я нахожусь на территории другой многосистемной страны, потому что здесь другой уклад жизни и другие законы, и как бы мне не хотелось, как бы мне ни были противны эти правила и морали, но я должен, обязан подчиняться законам земли, на которой ступаю.

Да, мне нельзя.

Я сделал выдох, второй… Спрятал пистолет под плащ и ушёл из стойки, встав ровно. Подошёл к Константину и помог встать на ноги.

— Спасибо, спасибо… — пролепетал парень, попытавшись приобнять меня, но я слегка оттолкнул его попытку сделать ОГРОМНЕЙШУЮ ошибку в своей мелкой жизни.

— Ага, — только и сказал я.

Через нескольких странных секунд, что он сверлил меня своим мерзким взглядом, вдруг зазвонил карманный телефон.

— Слу-у-уша-а-а-ю-ю-ю… — истошно протянул… он, поднеся аппарат к уху. — Всё на месте, я правильно услыша-а-ал?.. Тонна? Да? Тонна же?.. — он прикрыл, судя по всему, микрофон, и слышно прошептал, исказив своё лицо в пиздецкой улыбке. — Не обманул ни на килограмм, мой… негодник… — и ещё вдобавок промурлыкал.

…

… …

… … …

Что. За. Чертовщина.

Я убил свыше ДЕСЯТИ СОТЕН человек, прошёл ЧЕТЫРЕ крупных битвы при вражеской оккупации колодца, видел СТОЛЬКО смертей своих сослуживцев, не эвакуировавшихся гражданских — от грудничков до стариков, и повидал СТОЛЬКО дерьма, что никто бы не поверил, что мне только двадцать пять, что я нахожусь в хуй пойми в скольких световых лет от своего родного дома… Но даже эта ошибка человечества, даже этот, чёрт возьми, имбецил, который увлекается НАСТОЛЬКО бесчеловечной темой, смог вывести меня из себя.

Но даже так, я всё равно стою здесь, делая несколько вдохов и выдохов, тем самым стараясь прийти в себя и одолеть эту чёртову желчь, что пронизывает меня, пытается добраться до самых уголков моего подсознания.

— Константин, — улыбнулся я широченно, протянув правую руку. — Ваши подчинённые, смею предположить, удостоверились в количестве и качестве товара, который я оставил в указанном месте?

Он как-то необычно воспринял моё поведение — тоже улыбнулся и с вожделенными глазами пожал мою руку, которую защищала перчатка.

— Думаю, на этом мы решили, — я не спешил садиться за руль.

— Да… Вы правы… Игнирь… — вновь поплыл он.

— Тогда, считаю, что сделка завершена, — отпустил я его ослабевшую в мгновение руку.

С самой прямой осанкой, которая у меня была когда-то в очень далёком прошлом, я сел в машину, врубил двигатель и закрыл дверь на замок, а после вжал педаль в самое не хочу.

И только по приходу в номер я понял, что ещё и весь день страдал от последствий ломки.

Как я не впал в истерику, при которой бы к херам разъебашил всех в радиусе ста футов?

Не знаю.

Как не знаю почему со мной в кровати спит посторонний человек.

Понял я это по непривычному теплу живого существа, что лежало сбоку, а также по тому, что мне было дико неуютно, так как кровать была предназначена для одного человека.

Я с самым тупым выражением лица сделал пару дыхательных упражнений, которые уже пришли мне в привычку, слегка подтянулся к стене и врубил торшер, что стоял на прикроватной тумбе.

И какого у меня было удивление, когда сквозь отступившую кромешную тьму я наипрекраснейшим образом лицезрел, как эта черноволосая, лёжа в позе эмбриона, мягко и недовольно простонав, зажмурившись и выдохнув, взяла МОЁ одеяло и уже укрылось им, дабы скрыться от искусственного света.

— Ох ты ж… Бля… — пробормотал я хриплым голосом, буквально разрезав мёртвую тишину в МОЁМ номере.

Стараясь всеми правдами и неправдами, я вытащил свои ноги из-под одеяла, которое наполовину оккупировала данная высокоинтеллектуальная женщина, и как только сел на пятую точку, нацепил на ноги мотельные тапочки и тронулся к дивану.

Плюхнувшись на него, я опрокинул голову вверх, беря пачку сигарет со столика. Вставил в рот сигарету, взял в левую руку зажигалку, и было уже хотел зажечь… но краем глаза посмотрел на неугомонную, как в меня закралось очень выжигающее, очень неприятное чувство, ощущение или просто осознание, что я сделаю ошибку, если закурю в помещении, находясь с ней. Поэтому через несколько мгновений, зажмурившись, я с тяжёлым выдохом не нарочно бью столик двумя руками.

— Какой же пиздец…

— А?.. Михаил?.. — спросила Уонка проходя сквозь пелену сна, что снималась очень неохотно, так как после фокусировки на моём силуэте она продолжала с самым… необычным, я бы даже сказал, неописуемым выражением лица, смотреть на меня.

— Да, это я, — хрипло ответил я.

Только на это моменте я смог лицезреть, что левая лямка бюстгальтера, который прикрывал ничего, так как там даже равнины из континентальных миров позавидуют, давно уже спала, заставляя одну из чашечек наполовину упасть вниз, выставляя напоказ добрую половину груди.

— Если что у нас ничего не было; видимо закралась ко мне в кровать, бесстыдная ты и неугомонная, — стараясь поддеть её самым странным способом, который мне тогда казался самым правильным, я невольно, но всё же засмотрелся на её бесконечную равнину.

Уонка сначала в миг покраснела, превратившись в запретную полосу, которой обозначали опасные зоны, а после, проследив за моим внимательным взглядом, с видимым ужасом прикрылась МОИМ одеялом.

— Да ладно, что ты, — встал я с дивана, направившись к холодильнику. — Не вижу, чего здесь стесняться, потому что и стесняться там абсолютно нечему. Сама посуди — мы ведь люди, верно? — я пробежался по содержимому, остановившись на молоке с пониженным содержанием лактозы. — А значит и бояться выставить напоказ свои гениталии кому-то, кому ты можешь в экстренном случае доверить спину — это неправильно, с точки зрения морали.

— Мораль… Не думала, что когда-нибудь услышу это слово от тебя, — невозмутимо заметила она.

Я налил молоко в два гранённых стакана.

— Ну… да? Я не эксперт в этом всём, что касается всего человеческого, но, думаю, мне не чужды понятия взаимного уважения и понимания, так как на этих двух ребятах держится весь мир.

Я вежливо предложил ей взять стакан; она молча согласилась, кивнув. Пристроившись сбоку от неё, ближе к концу кровати, я сделал первый глоток и решил поделиться своим экспертным мнением.

— Не дурно… — приподнял я стакан, присматриваясь к небольшим редким пузырькам, что плавали на самом верху. — Весьма… вкусно. Да, вкусно.

— Переходя к теме… — протянула Уонка, заставив взглянуть на неё; выглядела слишком уж сконцентрированный, нежели обычно. — Чего желаешь ты?

Я искренне задумался. Думал минуты две, прежде чем окончательно решить ответить:

— Раньше у меня были до боли понятные цели — окончить домашнее обучение, получить диплом в университете, а после выслужить в армии и вернуться домой, где я буду учиться управлять делом, что кормит мою семью на протяжении семи веков. Но сейчас, смотря на общую обстановку в целом, и на родине, и здесь, происходит тотальная неразбериха. Столько нерешённых личных проблем, которые дают знать о себе в самых ответственных моментах. Столько нового, слегка странного и очень раздражающего. Мои хотелки, желания, делятся на несколько пунктов: важные, экстренно важные, не важные и абсолютно не важные. Сейчас самым, не побоюсь такого слова, важным, является вопрос о наших взаимоотношениях.

Я медленно повернул свою голову.

— Кто я? Можешь описать одним словом, пожалуйста.

Она почесала подбородок с немного нахмуренным лицом, и выдала:

— Ты болен психопатией.

— О-о… надо же… — пробормотал я, уже готовясь начать свою речь, как меня вдруг перебивают.

— …И я не думаю, что это как-то плохо на тебя влияет. Да, ты сильно отходишь от норм общества, но и не совершаешь прямолинейно отрицательные поступки.

— Я убиваю людей, и…

— Ну и что? — с вызовом сказала Уонка, заставив меня впервые почувствовать удивление таких масштабов, каких давно не испытывал, и каких уже забыл. — Что с того? В мире все руководствуются тем, чем умеют. Полицейские защищают интересы правительства и защищают гражданских, преступники нарушают закон и делают жизнь других людей хуже, президент старается сохранить внутренний порядок и сдержать враждующие сектора, а губернаторы не найдут и дня, где не смогли бы не поссориться друг с другом. Мы все действуем так, как можем и умеем. В твоих интересах защитить своё государство от натиска. В моих…

— Моя инициатива спасти Федерацию звучит по-детски смешно.

— Какой смешно, Михаил? — крайне недовольно, но в то же время мягко спросила Уонка. — Это твоя цель, твоя мотивация, мотивация идти вперёд несмотря ни на что. И насколько сильно ты бы ни устал, ты всё равно должен принять решение, своё решение. В моих интересах найти цель жизни и… свою любовь.

Она подсела поближе и положила руку на моё плечо, при этом внимательно вглядываясь в мои глаза.

— Ты стараешься изо всех сил, я это вижу. Но тебе мешает только твоё большое «Я» и ни что другое. У тебя есть деньги, много денег. Деньги — возможности. Значит и всё то, что кажется тебе невыполнимым, может представиться перед тобой выполнимым.

— Но откуда мне знать, что ты не выстрелишь в спину, как только всё закончиться? — всё же не смог удержаться от данного вопроса.

Вместо ответа она поставила несильный щелбан по моему носу.

— Дурачок же ты. Сильный и замкнутый в себе дурачок… — последнее слово она прошептала, заставив вспомнить Константина.

Уонка молча спросила меня о разрешении. О каком именно решении я не задумывался, и потому просто кивнул. Через секунды две она просто положила свою голову мне на правое плечо. Так мы просидели целых десять минут в окружении безмолвной тишины, пока она не спросила, своим уже привычным серьёзным голосом на акценте, который, как я заметил, стал сильнее походить на мой:

— Твои чувства? — с ожиданием произнесла она.

И я ответил:

— Люблю.