Сквозь миллион лет человечества. 2 том.

Часть девятая Возвращаясь к истокам Глава 45

Первое, что я понял после пробуждения был тот факт, что нахожусь в своём номере я совершенно один.

Задача встать с кровати далась мне с трудом.

Сначала я потянулся, пощёлкал суставами, повернулся в сторону, дабы надеть тапочки, как вдруг у меня начали стягиваться икроножные мышцы на правой ноге. Судорожно мыча, и намертво сомкнув челюсть, я где-то минуту неосознанно царапал свою кожу в больном месте. Через некоторое время поняв, что я делаю не так, я принялся делать массаж, который в конечном счёте облегчил моё наипрекраснейшее пробуждение.

Молча встав на ноги, я краем глаза замечаю шприц с пачкой сигарет, которые освещались одной ровной полоской из-за незакрытой верхушки оконной занавески.

Взяв в руки суфентанил, я несколько раз наблюдаю за бесцветной жидкостью, которая неохотно переливалась под законами гравитации, а после ложу на прикроватную тумбочку. Следом я с интересом разглядываю карманную коробочку, которая всем своим видом напоминала мне пачку моих любимых палочек. Вся выполненная в строгом сером цвете без каких-либо надписей, где в пропорциональных размерах изображён идеально чёрный квадрат. Раздаётся негромкий приятный для ушей звук открывания, и я с трепетом достаю одну.

Выглядит и вправду как привычная сигарета. Вместо бумаги здесь оргстекло, также, за исключением отсутствия видимого табака, здесь какая-то непонятная переливающаяся блекло оранжевая густая жидкость.

Отложив подобие сигареты, я достаю из пачки небольшую и приятную на ощупь картонную карточку, на которой красиво написан один абзац очень мелким рукописным почерком на манер писем в Федерации:

«

Моему страдающему внуку,

Их действие отнюдь не утолении “наркопривычек”, а в помощи в борьбе с твоей убивающей ум болячкой. Употребляй одну строго через каждые шесть часов, обращаясь с ней как с твоей “палочкой”.

«.

Я перевернул карточку.

«

Постскриптум: терпеть не могу твои зависимости; делай уже что-нибудь, а не валяй пубертатного прыщавого подростка, жалующегося на своих родителей и школьную систему.

Можешь связаться со мной в любое время, сказав про себя моё имя.

«.

Э-э… Вакуус? — негромко проговорил я про себя.

Следующие тринадцать секунд ничего не происходило, пока…

Что тебе надобно? Пасмурно… Кому надобно в столь ранний час? О, классная погода… Тебе? Разве нет? Не рановато ли? Время видел? А кому ещё?

— Э-э-э… — голова трещит. — Ты же мой дед? — немного стушевался я. — Я просто не различаю твою речь… Мысли накладываются одна на другую, и мне сложно… понять, что твоё, а что моё.

Я старался ни о чём не думать, старается он думать… дабы сконцентрироваться на речи деда. Единственное, что я знал, был тот факт, что его речь в моём мысленном потоке никак не фильтровался, и говорилась исключительно моим голосом. Мой голос безупречен, в отличие от твоего.

…

Две секунды потребовалось, чтобы понять обладателя последней мысли.

Да ты вечность в душ не ходил. Как твой голос может быть даже выше нормального? Ты его вообще слышал? Слышал. Мы ведь все слышим собственный голос, когда говорим, хотя он немного отличается.

Это ведь ты сказал, верно? Просто я имею в точности такое же мнение, как и набор слов.

Ты это сказал. Не я. В смысле не я? А кто ты? Я — Майкл Отто. А я тоже. Ты? Дед что ли? Да.

Блять, ты издеваешься? Блять, ты издеваешься? Прекрати это, пожалуйста. Прекрати это, пожалуйста.

Чего ты добиваешься, дед? Чего ты добиваешься, Майкл? Тебе ведь миллионы лет; хрен ли такой хренью страдаешь? Тебе ведь двадцать пять лет; хрен ли наркотическим анальгетиком балуешься и куришь пачками?

Ты не забыл про отца? Нет, а что? А про Янника? Тоже нет, — я немного потёр виски. — Зачем спрашиваешь? Да так… Вдруг тебе интересно как они.

Интересно… — пробормотал я. — Скажешь?

Первый остался на Шовехере, а второй тебя ищет.

И как успехи у второго?

Да нормальные. Вон, даже не так давно проходом проходил.

Где?

Ты не помнишь? Ты же Сергея знавал, вот и рассказал он тебе про группу отчаянных искателей.

А-а… точно. Я вспомнил.

…

Я лёг на кровать, подставив скрещённые руки под голову.

…

Слушай, дед, а я говнюк?

Редкостный, — ответил он безапелляционно.

Не удивлён, — помотал я головой с закрытыми глазами. Не знаю, но почему-то от этой беседы мне даже стало легче. — И скольких я в сумме убил?

Своими руками или косвенно.

Оба.

Ровно тысяча сто семьдесят девять.

Воу… — без капли эмоций произнёс я. — Много ли это?

Во Всеобщей Республике бывали правители, которые своими действиями убивали триллионы и триллионов людей.

Немного.

Нет, потому что те политики и правители, а большая доля твоих убийств выпала на контрактную службу.

Быть может ты и прав…

Рад?

Чему?

Девушке своей.

Она не моя девушка.

А кто тогда? — с нажимом спросил дед.

…

Хуй её знает.

Ответь.

Не хочу.

Скажи ещё…

Не буду.

Прямо как сирота.

Сироты не говорят так.

А как тогда?

Они вообще никому никогда ничего не говорят, потому что их свобода выбора безгранична.

Ты им завидуешь?

Скорее ненавижу.

Из-за чего?

Они вольны делать как хотят и становиться кем захотят.

…

Неужели считаешь, что у тебя не было таких возможностей?

Никогда, — немного грустно произнёс я, идя на поводу ненавидимых эмоций, чего тогда я не заметил и не контролировал. — Меня с детства хуёво содержали...

У твоей семьи целое состояние.

Которое не принадлежало мне, — возразил я негромко.

Ты был ребёнком. Тебе и в помине ничего не могло принадлежать.

А ты думаешь, что я хочу быть богатым?

Нет.

Тогда с чего такая банальщина.

Стараюсь поддержать разговор со своим внуком.

…

Ты разве не разговариваешь с… дядей, например, а?

Обо мне знаешь лишь только ты из ныне живущих.

То есть остальные умерли?

Да.

А почему не откроешь тайну своим далёким родственникам?

Зачем? Чтоб понтануться? — басовито посмеялся дед моим голосом. — И видеть не хочу тот геморрой, который приносит знание о тебе в кругу твоих наследников.

…

Ты сожалеешь о том, что, например, все, кто тебя знает рано или поздно умрёт?

Нет, потому что все смертные умирают.

Даже ты?

Я — никогда. И меня это не устраивает.

Прошу, только не начинай серенаду о желании собственной смерти…

Не буду, можешь не беспокоиться, — уверенно заверил меня он.

…

Почему ты признался ей в любви, но ни разу ещё не проявил ни одного знака физической близости?

Я… не хочу сейчас ни с кем в романтику играть.

Ты ведь полон сил.

Да наркоман я, так и скажи.

Так брось.

Откуда тебе знать, как это сложно.

Я знаю, насколько это сложно. За всё своё существование насмотрелся я на этих упадших.

Так зачем так тупо говоришь?

А разве в жизни все проблемы не решаются просто?

Нет, и никогда, — не согласился я. — В детстве меня гоняли как ужаленного, а в подростковом возрасте запрещали контактировать с внешним миром. Я не мог предпринять хотя бы одно решение, так как за ним следовало или ограничение моих увлечений, либо дополнительные часы учёбы.

Но ты не пробовал хотя бы раз воспротивиться и войти в прямой конфликт с Реджисом?

С отцом? — наигранно удивился я, дабы выиграть несколько секунд на обдумать. — Пробо…

Нет, не ври мне, Майкл, — настойчиво перебил меня дед, отчего я слегка надул щёки как ребёнок. — Уж я-то знаю тебя куда лучше, чем ты сам.

…

Тогда… как мне стать прежним?

Для начала тебе обязательно нужно слезть с иглы.

Но это…

…может подождать определённое время, — закончил за меня он. — Да-да, мистер Майкл, или Михаил Отраднов, или человеком по прозвищу Стиратель, известный в кругах наркокартеля этого мира. Слезь с иглы, это не так сложно. Просто следуй по вычерченному правилу по инструкции, которую ты прочитал.

Это будет…

…туго. Да, но ты постарайся. Сил у тебя много, просто ты себя ограничиваешь во всём, вот и кажется, что ты жалок и обессилен.

…

Хорошо, я постараюсь.

Добавь: для себя.

Хорошо, я постараюсь во имя себя.

Во-о-от, так-то лучше. Сразу видно — мой внучок.

Знаешь, это странно звучит.

Почему?

Мой голос, да ещё и к тому же я до сих пор до конца не могу свыкнуться с той мыслью, что ты мой ахуеть какой далёкий дед.

Ну это же я, ха-ха.

Ты пародируешь меня?

А почему тебе так кажется?

Я даже знаю… честно.

Это потому, что я говорю твоим голосом. Нет ощущения, что ты говоришь сам с собой?

Есть, и оно даже очень стойкое.

Странно?

Странно.

…

Вспоминая об Уонке. Почему ты до сих пор с ней не перепихнулся?

А должен?

Нет, ты посмотри — желание внутри тебя так и извергается фонтаном, а сама она тебе не откажет.

Но… как я тогда после этого буду смотреть ей в глаза…

…

… …

… … …

Ты сейчас серьёзно?

Нет! Ты что?! Я это в шутку… просто… решил сказать.

Просто скажи, что ты любишь её.

Нет.

Скажи.

Нет!

В чём проблема?

Да я… не знаю, — схватился я за голову. — Просто мне пиздецки… стыдно.

Попробуй успокоиться и встать с кровати. Вечером этого же дня я с тобой свяжусь.

Во сколько?

В двадцать пятом часу.

…

Я сделал так, как посоветовал деда. Встал неспешно с кровати и двинулся в сторону стула, на котором лежали мои вещи.

...

Примени дозу.

Зачем?

Тебе сейчас она очень понадобиться.

…

Не став противиться устойчивому совету, я, с уже надетыми брюками, подошёл к тумбочке и взял в руку шприц.

…

Ладно, дед, до связи. Мне было действительно приятно с тобой пообщаться.

До связи, — мой холодный голос растворился в пустом потоке мысленной вершины, которая разрушилась путём раздора и раствора хлипкого фундамента.

Времена меняются. Все погибают рано или поздно независимо от класса и денежного состояния. Даже я скорее всего умру в ближайший год, так как мои действия необъяснимы и несут только лишь ненужные риски.

Анализируя всё происходящее несложно догадаться, что всё произошедшее за последние полгода вдали от моего дома я изменился в наихудшую сторону. Всё больше сомнений атакуют меня, я всё чаще действую не по той логике, которой руководствовался на протяжении всех двадцати пяти лет.

Я действую неправильно.

Мой план до боли прост и легко реализуем, но за все три месяца его фактического существования я добился лишь… десяти миллионов шерингов и нескольких стволов с килограммом суфентанила и одной девушки, существование которой в лёгкой степени компостирует мне мозги.

Мне необходимо принять перманентные меры, которые я прямо-таки сейчас и предприму.

Собравшись с блеском, стоя перед дверью в своей привычной повседневной одежде в виде гипертканевого плаща, прочных серых брюк, высоких армейских ботинок, тёмно-синего бронежилета второго уровня и тактических перчаток коричневого цвета, я наклоняюсь слегка назад, дабы натянуть чёрную тканевую медицинскую маску на лицо, а также одним движением раскрываю солнцезащитные очки и цепляю их на нос с ушами. Перед закрытием двери я закидываю на спину набитый всем что попало вещмешок.

Первым делом я зашёл в номер Уонки, чтобы проверить её. Она мирно посапывала в своей кровати сжавшись в клубочек будучи укрытой в упавшее одеяло, которым я с лёгкостью укрыл её. Не став будить, я написал на одном из платочков записку, которую потом оставил на экране её смартфона.

Выйдя, и аккуратно закрыв за собою дверь на ключ, спустился по лестнице вниз. Подошёл к стойке, где несколько раз нажал на настенный звонок.

Спустя ровно две минуты и пятьдесят восемь секунд из дальней двери, которая была расположена перпендикулярно стойке, вышел мистер Дубов.

— Доброе утро, — поприветствовал я его, на мгновение снимая очки, дабы показать, что это я. — Я ухожу примерно на два месяца ввиду семейных обстоятельств.

Он, горбатясь дошёл до стойки и сел за стул одновременно с этим надевая линзовые очки.

— Доброе утро, доброе утро… Так, что тут у нас… — он взял с моих рук ключи от моего номера.

— Ничего особенного, — ответил я. — У меня есть просьба, прошу исполнить вас её.

— Я помогу чем смогу, — он с добрым видом пожал плечами. — Если, конечно, это не нарушает местные законы.

— Не нарушает, — заверил я твёрдым голосом, доставая стопку денег. — Проследите за моей девушкой, чтобы она оставалась в безопасности до того, как я вернусь сюда. — и положил ровно десять тысяч шерингов, которые были закреплены несколькими купюрными канцелярскими скобами.

Старик медленно перевёл свой взор на серые бумажки с числом десять, где в центре в импровизированном портрете в виде каких-то лепестков, что создавали ровный круг своими волнистыми листьями, был изображён некий великий исторический деятель.

После недолгих семь секунд он с такой же скоростью переместил свой взгляд на меня.

— С чего такая щедрость? — неверующе спросил он одними губами. Я с трудом понял, что он вообще сказал.

— Считайте это платой за сохранение девушки.

— Но здесь… — он взял в руку стопку, вытащил из скоб и ловко, за каких-то четырнадцать секунд, пересчитал сумму. — же свыше десяти тысяч…

— Ровно, — поправил я старика. — Мне необходимо ваше согласие.

Мистер Дубов вяло отложил в сторону плату своей старческой грубой рукой и посмотрел мне в глаза, уверенно и бодро, как он обычно любил разговаривать, произнёс:

— Можешь не сомневаться.

— Принял, — только и сказал я, уходя в сторону.

Оглянувшись, и не заметив преследования, я обычным шагом двинулся к схрону.