Сквозь миллион лет человечества. 2 том.

Глава 37

— Михаил, сейча… — и замолкла, встретившись с не совсем осознанным взглядом.

Может попробовать помягче?

— Михаил, я… отлично понимаю тебя и ситуацию, в которую мы попали, но пожалуйста, сейчас не время пить и… убери это от своего рта.

Уонка безуспешно попыталась отобрать четвёртую алюминиевую банку пива.

— И что ты на меня так смотришь? Уж точно не я нам проблем настрогала, мистер коммандос.

— Ну-ху… тьгфу ты!..

— Помнишь, я как-то раз говорила, что ты похож на маленького ребёнка? — украдкой взглянула Уонка. — И не прогадала — ты выгладишь в точности как идиотический невоспитанный ребёнок, лишённый моральных принципов и нормального уровня сочувствия.

Но тот даже слова не сказал, пребывая в странном забвении.

Они всё отдалялись от места, в котором произошёл нелицеприятный инцидент с убийством двух офицеров дорожного патруля. Этого можно было избежать простым подкупом, но Майкл выбрал наиболее необоснованный путь.

— Ты ничего не хочешь сказать? — Уонка посмотрела на Майкла, который уже ничего не соображал и ловил пролетающие воображаемые пули меж верхом и низом лобового окна.

Лицо у него было абсолютно пустым: непривыкший к настолько быстрому вливанию хмельного продукта не удивительно, что всего за литр выпитого пива его понесло в небытие, но не в то, в котором он был; огромные чёрные мешки под глазами и сами два зрительных органа вместе с обаятельным, которые напомнили ему, если бы он был в нормальном состоянии, резню на одной из осаждённых планет.

Кое-как справившись с фокусировкой и наполовину поборов размытие, Майкл смог понять, что рядом с ним сидит… девушка. Незнакомая девушка.

— Тьы… кгто?.. — едва давясь слюной спросил он.

Та, ошарашив глаза, посмотрела на него.

— Уонка, — неверующе проговорила она. — Может… ты будешь не против того, если я в тебя введу антитоксиграцин? А то ты слишком плохо выглядишь.

— Чшегт-тьо?

— Боюсь, я тебя не понимаю, — помотала она головой. — Ни капельки.

Тихое трение шин об асфальт и несильный гул двигателя при двух тысячах оборотах успокаивали душу и давали покой, но хочешь не хочешь тебе всё равно приходится принимать правильное решение, основываясь только на своём жизненном опыте.

— Но ладно, я введу, — выдохнула девушка и взглянула на Майкла. — Только пожалуйста, как очнёшься, обязательно вспомни меня.

Где я?

Я огляделся и увидел очень знакомую картину из прошлого, когда я вместе с Марком, Блассеном и их родственниками вылетали из колонии. Всё словно подобрано так, что даже докопаться не выйдет если захочется.

Мы плавно поднялись ввысь, выключился свет.

Это было необходимо для того, чтобы направить всю мощность в «вертикальный манёвр». Точнее, просто взлететь, добравшись вплоть до стратосферы, а уже после в мезосферу.

— Внимание всему экипажу и пассажирам, — раздался женский голос в динамиках. — Ни в коем случае не расстёгивайте ремни безопа…

Заранее записанное аудиосообщение прервалось так же резко, как и началось.

— Что это было? — спросил меня Марк, предварительно тыкнув в моё плечо пальцем.

— А ты не знаешь? — нахмурился я для вида, вспомнив, что меня не было в пассажирском отсеке, а там, в корме, будучи пристёгнутым к койке.

— Да, — в еле видном красном освещении было заметно, как он повторил за мной.

— Предупреждение… — выдохнул я. — У вас разве нет такого? Когда, например, наступает обеденный перерыв?

— Вот прям такого — нет.

А да, вроде в точности такого не было.

— А по мне так, у вас они везде были развешаны. Я имею в виду в точь такие же, — я старался подобрать что-нибудь понятное, но и не слишком заумное для него. — большие белые микрофоны. Они…

— Да, Майкл, я уже понял, — будто сдерживаясь промямлим он слышно.

— Ну и славно, — не стал я доставать его.

А ведь и правда, всё как настоящее. Напоминает мне те моменты, когда я в точности так же побывал и со своим вторым отделением, и в машине с отцом.

Когда свет заменился на привычный, я расстегнул ремни, положил шапку в карман пуховика, и уже повесив его на свой локоть преобразовав из него подобие прямого угла, встал и направился в кабину управления.

Подойдя, нажал на небольшую серую металлическую кнопку.

Секунда другая, и…

— Представьтесь, — раздался низкий мужской голос, никак не подходящий пилоту пассажирского челнока второго типа.

— Майкл Отто, — для меньшей возни я посмотрел в камеру в углу.

— Проходите, господин, — послышался щелчок, и я просто надавил на ручку.

Зайдя, мне открылся вид на органы управления. Они несильно отличались от вертолётных или автомобильных. Так, например, был руль на каждого пилота, которых всего было два. Спидометр, отображавший привычные для меня мили в час. Мощности двигателей: гипердвигателя или прыжкового. Обычно если использовался первый, то их было два, если второй — всего один. В данном случае используется прыжковый двигатель.

Двое мужчин, которые тогда стояли снаружи, являлись верными пилотами моей компании. Полностью проверенные. Не старше сорока, но и не младше двадцати пяти. Сейчас один держал руль и смотрел на космос через лобовое стекло, а второй что-то подсказывал первому высчитывая.

Я аккуратно закрыл дверь и буквально плюхнулся в кресло, находящееся слева от двери.

Пилоты никак не отреагировали, лишь продолжая проводить готовность к прыжку:

— Один-один-двадцать девять? — спросил второй пилот, присматриваясь к другому.

— Готово, — ответил первый, щёлкнув маленький переключатель на верхней панели. — Следующий.

— Один-один-тридцать четыре?

И так продолжалось вплоть до запуска.

— Запускаю... — пробормотал первый. — Готовность?

— Полная.

— Отлично, — сказал первый пилот, что-то указав на главные панели.

Я пристегнул несколько ремней, когда за окном начали образовываться еле-заметные световые отклонения, исходящие от красной звезды этой системы.

Секунда, вторая, третья… Время шло для меня медленнее, когда я ожидал чего-то стоящего. И именно сейчас, я по-настоящему могу назвать это чем-то прекрасным, притягательным, не сравнимым с тем, с чем мне приходится сталкиваться, приходилось сталкиваться, и придётся сталкиваться.

Под громкие завывания одного из двигателей и рёв уже другого, я просто плюхаюсь к стене, ударяюсь не в саму стену, а в пуховик, которого я так ловко подставил. Сопротивление отзывалось в не лучшем свете, когда я попытался искоренить неудобное для меня положение.

Но когда от этого не осталось ни следа, я спокойно расстегнул ремни и подошёл к обширному лобовому окну. Не знаю, правильно ли я это назвал, да и не суть.

Белые точки, превращающиеся в прямые. Их было много, но в то же время мало. Космос всегда был для меня чем-то привлекательным. Всегда любил наблюдать за тем, как я лечу через гиперпространство.

— Я обаятельно защищу вас…

Прекрасно быть новорождённым; он ничего не знает об окружающем мире и оттого его мыслительный процесс пытается пройти сквозь барьер, который со временем расширяется в размерах возможного и даёт более обширные возможности продолжать совершенствоваться.

Никаких знаний, лишь первобытное любопытство.

Ребёнок не так далеко ушёл от новорождённого, за одним лишь исключением — в большинстве случаев у него развит потолок возможностей, если не считать ограничения места, в котором он развивается. Самый главный навык — ходьба, остаётся, пожалуй, самым важным и неоценимым, поскольку за счёт неё мы идём вперёд к великому.

Лучшему времени лучшие возможности.

Подросток на фоне остальных уж слишком сильно уходит в себя. Психика, не в силах потянуть правду о мире и быстроразвивающийся растущий мозг, не выдерживает. Вредные привычки, опасные увлечения и необдуманные действия связывают всех их, за исключением меньшинства. Поскольку данная возрастная группа имеет множество недостатков я считаю её самой худшей.

Если не придерживаться повествованию и распорядку всей нумерации, можно с лёгкостью заметить, насколько сильно я похож на подростка, обиженного на весь мир и ненавидящего самого себя.

Однако есть одно исключение — я выбрал правильный путь, идя по которому я точно смогу откинуть собственные предрассудки и страхи, пожертвовав самим собой ради дорогих мне людей. Мама, отец, дядя, тётя, братья, друзья ценны для меня. Все они.

И совсем не важно, переживания ли это, которых я не осмеливаюсь комментировать, или же чувства, которыми я пренебрегаю и всячески отвергаю. Я всё равно продолжу своё дело, даже если в ходе всего пути потеряю самого себя, даже если мне предстоит страдать, я встану на ноги, возьму в руку крупнокалиберный пистолет и выстрелю.

Потому что я Майкл Отто — верный защитник своей отчизны, готовый стоять до последнего, если от этого спасётся как можно больше людей, культуры и имущества Федерации.

А также я являюсь садистом, циником, эгоистом, лицемером, наркоманом и маньяком…

Я меркантильный, агрессивный, алчный, грубый, жадный, жестокий, лживый, мнительный, наглый, упрямый, раздражительный и надменный.

Но это если смотреть на тогдашнего меня, ещё не совсем принявшего правду насчёт всего вокруг.

Да, знаю, что это звучит так, словно на тот момент мне не все шестнадцать, и что я только-только вышел из родного города. Но если оглядываться назад, и всё же принять истину касательно моих действий и пороков, то могу с уверенностью сказать, что тогда и обстоятельства другие были, и чувства, которые всё же лезли в моё сознание заставляя совершать не совсем обдуманные и желанные действия.

Но чёрт… Почему я всё время делаю подобный высер? В чём суть этого монолога? Зачем вообще мне эти логические цепочки или просто анализ собственных проблем? Почему бы просто не… я не знаю… вспомнить себя эффективного и вновь стать ним?

А ведь это идея.

Да. Идея.

Но сейчас это несильно важно, за исключением того, что мне нужно вернуть себя старого, потому что я снова здесь, в пустоте.

— Добрый вечер, или уже как правильно, доброй ночи, — улыбнулся тёмный силуэт парящего чудика.

— Снова ты, уголовник? — на моём лице не было ни унции каких-либо эмоций, и говорил я, что удивительно, очень складно и чётко, чего не было так давно.

— Обидно слышать такое от смертного, — поник голос. — Но сейчас я не об этом. Слышал, что плохо тебе. — он переметнулся к моему правому уху и насмешливо прошептал: — Неужто голоса в голове смогли довести?

И через секунду он появился передо мной.

— Это были твои проделки? — спросил я.

— Нет-нет-нет, ты что-о… — с поставленной ладонью на груди протянул он, дабы через мгновенье образоваться в считанных дюймах от меня буквально всматриваясь в само сознание.

Я запомнил всё. Начиная с его гулко гуляющих тусклых и широких зрачках как у наркомана, заканчивая прогнивших до копоти зубов, от которых несло так, что даже я, нёсшему на своём горбу столько дерьма, зажмурился и закрыл рукой нос.

— Ты сам постарался не хуже меня, смертный, — железным, и до чёртиков гибельным голосом ответил уголовник, прежде чем вновь продолжить парить над плотной пустотой.

От такого я на секунду потерял контроль над телом и чуть не избавился от отходов жизнедеятельности. Хорошо, что чуть, потому что такого я бы не пережил морально.

— Я… зачем я тебе?

— По-вто-ря-ешь-ся, — произнёс он по слогам и прошипел. — Я тебе не отвечу.

— Почему?

— Ей-то ты нормально не ответил, соврав.

— Но…

Я подумал: а чего он этим добивается? Если он всевышний, не знаю… бог?.. Или же просто очень могущественное существо, то и преследователь какие-то цели он обязательно должен, верно?

— Но-о-о-о?..

— Да, я чувствую к ней определённую симпатию…

— Что и следовало доказать, — нараспев похлопал он в ладоши. — Когда свадьба?

— …но и ответить не на неё не могу, потому что…

— У-у-у-у, не мужик! — поменялся он в лице в мгновенье став сердитым; его голос продолжал резать уши, но на этот раз у меня сложилось стойкое ощущение, что из них начала литься кровь. — Слабак, остолоп, имбецил!

— Всё-всё-всё! Перестань! Прошу! Прошу тебя! — закричал я, прикрывая уши, не в силах сопротивляться всей вибрации и чувству, словно в мои барабанные перепонки молотят отбойником.

Прошла секунда, вторая, я как закрыл уши, так и сижу на пятой точке в окружении переливающейся пустоты.

Нехотя, но я всё же убрал руки от ушей и пригляделся к ехидно улыбающемуся уголовнику.

— Понравилось? — сильнее выставил он напоказ свои зубы.

— Нет, не понравилось, если тебя удовлетворит этот ответ.

— Удовлетворил, удовлетворил…

Он начал кивать головой с умным видом смотря куда-то наверх. Это продолжалось долго, что я даже сумел сбиться со времени.

— Это всё? Ты можешь меня отпустить? — первым не выдержал я, всеми силами сдерживая раздражение, которое вызывал у меня этот ублюдок.

— М-м-м… Нет-т… — он медленно повернул голову на меня. — Твоя соратница как-то не спешит тебя лечить.

— В смысле лечить? — искренне не понял я.

— Да тут такое дело… — он замолчал.

— Ну говори уже.

Но этот недоношенный и не спешил продолжать, всё так же смотря на меня кивая с умным видом. Про себя я стойко решил, что как только у меня появится возможность помыться в сауне — я обязательно воплощу это в жизнь.

— Смертный, предлагаю разговор, — наконец выдал голос.

— Ты ответишь? — я нахмурился.

— Только после того, как поговорим.

Думал я недолго, всего семь секунд, после которых пожал плечами и спокойно сказал в пустоту, в которой не было ни намёка на эхо:

— Почему бы и да.

Последнее, что я запомнил за исключительно долгим разговором с голосом, в котором я нехотя, но поделился своими переживаниями, страхами, целями в жизни и проблемами с наркотиками, и который длился, немного-немало по моим внутренним часам, шесть часов, была улыбка победителя на лице хитрого и раздражающего ублюдка, что исчезала и появлялась после того, как она поддержит и добавит что-то от себя.

— О, глаза открыл, — прошептал мне в ухо умиротворённый женский голос. — Не-не-не-не-не, ты что?! — меня придавили к полу. — Тебе нельзя вставать, дурень! — и будто успокоившись, добавила: — Совсем из ума выжил…

Да, глаза открыты, только всё будто покрыто мыльной пеленой, где ничего не различимо и не видно, за исключением световой палитры и девушки, что нависла надо мной, сидя слева от меня.

— Пр… кхм-кхм, — я прокашлялся. Непривычно, потому что из горла вышло уж слишком много мокроты.

Девушка встрепенулась, отошла в сторону взяв что-то напоминающее горшок и подставила под мой рот.

Я показал отказный жест правой рукой и лёг на левый бок.

— Сплёвывай.

И я сплюнул. Сплюнул так, что я в одно мгновение даже подумал, что начал сплёвывать уже не мокроту, а сами лёгкие.

Девушка вновь отошла в сторону и вложила в руки стакан тёплой воды. Его я осторожно поднёс ко рту.

— Пей, она стерильна.

— Сткер… кха-кха… чкхёрт…

— Ничего не говори, — своей ладонью она сильнее поднесла стакан, да так, что в мои замкнутые зубы ощутимо ударилось что-то металлическое. — Просто пей.

Сделав так, как она сказала, мне медленно стало легчать.

— Процесс этот недолгий, так что можешь не беспокоиться, — так же умиротворённо проинформировала меня…

— Ккхт… — я больно прокашлялся. — Ккхто тхы?

— Я? — она промолола несколько раз, будто не поверила в заданный вопрос. — Я — Фиттонеса Груховская, но в более обширных кругах я известна как Уонка.

— Тъак ткхебя зовг… — я замолк, с омерзением посмотрев в сторону.

А находился я с Уонкой в отельном номере; я на двухместной кровати, она с боку. Приятный ремонт, где всё что нужно для временной остановки уже здесь — и чайник, и кофеварка, микроволновка, холодильник; всё необходимые для жизни приборы словно подобраны с умом. Ничего лишнего.

Но как я оказался здесь, а не в тягаче…

— Да, меня зовут Фиттонесей. Это имя дала мне мама, — по-мягкому улыбнулась она. — Ты можешь называть меня как называл раньше — Уонкой. Я привыкла к данному прозвищу, так что изменений не замечу, можешь не переживать.

— Чкхто… кхм… слкхучъилось… — выдох. — Тъкхам, на ткхягачхе?

Уонка задумчиво отвёл взгляд.

— Ты тогда много перебрал и нёс бред. Слава богу, что патрулей не было ни за нами, ни впереди, что и позволило мне немного позже ввести в тебя антитоксиграцин.

— Чкхто экъто? — нахмурился я.

— О, не переживай, — отмахнулась она. — Безопасное лекарство.

Но я продолжил хмуриться, потому что… какого чёрта она ввела мне какую-то инъекцию?