Сквозь миллион лет человечества. 2 том.

Глава 59

— Тебе не холодно? — вскользь спросил я, издали наблюдая за поставленными в T-образной форме машинами.

— Немного, — выдохнула она облачко тёплого пара, стоя впереди меня.

Я снял свой плащ и накинул его на её плечи.

— Спасибо, — поблагодарила она, надевая его как подобает.

— Да не за что, — я сделал несколько шагов вперёд и остановился. — Ты бы в оба глядела. Чувствует моё подсознание что-то неладное… — я повернулся к ней. — Женева спала, когда ты выходила наружу?

— Я не заглядывала к ней.

— Хоть слышала храп?

— Она обычно не храпит. Даже звуков никаких не издаёт, — негромко ответила она.

Привычка, наработанная за службу в вооружённых силах, или же просто факт?

— Ладно, пойдём дальше, — возобновили мы шаг. — И ты это… пожалуйста, больше не приставай ко мне, когда я сплю. Сама же знаешь, что мне кошмары снятся, а тут ещё твои шуточки приходится каким-то неведомым образом переваривать.

— Хорошо. Я постараюсь, — только и сказала она обычной интонацией.

Температура низкая. Влажность удовлетворительная. Фоновый шум, в лице стрёкота насекомых, завываний лёгкого ветерка и удалённых ударов волн об естественный рельеф, успокаивал, но я знал, и знаю до сих пор, что всё сущее — обман, а ложь, извергающаяся всеми людьми без моего исключения — стандартная практика, которая льётся отовсюду.

Я был начеку. Я старался различить каждое шевеление в темноте, даже если это просто ветер качнул высокую траву, даже если это мои глаза обманывают меня, образовывая во всё поле зрения постоянно появляющиеся, словно бегающие, прыгающие, вечно озорно играющиеся непонятные соринки, так похожие на текстуры военных камуфляжей, ставших для меня уже давно чем-то привычным, как закреплённый в наплечную кобуру пистолет.

Но тогда я не знал, что чересчур расслабился, что не учёл одну опрометчивую деталь, создавшую целую стофутовую (~30 метров) лестницу, где каждая ступень ознаменует время до полного краха.

В один миг в мою грудь прилетела пуля, остановленная бронежилетом. Противник использует явно не винтовочные и не бронебойные патроны. Так бы в меня пронзилась маленькая хренотень, которая не оставила мне выбора.

— Ух… — выдохнул я, чувствуя, как в мгновенье в той области образовался целый бум ощущений, коих хотел бы навсегда забыть.

Упал на колени.

Эта острая ноющая боль сломанных рёбер не сравниться ни с чем.

В следующую секунду я слышу очень приглушённый хлопок. Использование глушителя на оружие, использующее дозвуковые патроны. После него в меня прилетает ещё одна пуля, угодившая в самый низ бронежилета.

Сжал я челюсть и ладони, решая стрелять или не стрелять ответно.

Это Женева. У неё бионические глаза, да ещё и стреляет с пистолетного патрона. Вряд ли кто-либо в здравом уме будет ставить прицел с ночным виденьем на планку пистолета.

Времени нет. Здравый смысл ещё не покинул меня.

Я, ослабив хватку в ладони, в которой была винтовка, по-актёрски упал лицом в песок полностью расслабившись. Минуя жгучее желание здесь же снять бронежилет, я просто вбиваю себе в голову, что нельзя ни в коем случае что-либо делать, нужно заткнуть свой рот и заставить лёгкие меньше работать, чтобы минимизировать боль, то приходящую и уходящую при расширении грудной клетки.

Боль уходила, но это было под причиной выбрасывания активных веществ в кровь. Не ставил каких-либо приоритетов, кроме единственной доступной мне мысли:

ЖЕНЕВА, ТЫ СУКА!!!

Я не чувствовал пульс, моё тело не слушалось меня, покрывалось холодный липким потом без запаха. Кажется, что вместе с переломами рёбер я также повредил и почки, и лёгкие. Скорее всего ещё и кровь хлещет внутри меня… Это вроде называется внутренним кровотечением по-медицински.

Не видел Уонку, не знал, о чём она думает. Слышал лишь как она встала как вкопанная, пока со стороны наших машин, раскидывая попавшийся под ноги песок в разные стороны приближалась эта шмара.

— Пошли со мной, — протянула правую руку Женева, смотря на свою подругу через инфракрасное излучение.

Та медленно посмотрела на её ладонь.

— Я… не понимаю тебя…

Опустила Женева руку, беря в руки нарезной карабин.

— Это из-за него? — надменно спросила она, наступив левой подошвой на его плечо направляя ствол на голову. — Тогда…

— Нет!

Уонка, не видя другого правильного выбора, набрасывается на Женеву, пытаясь сбить её с ног. Хватается корпуса и цевья, пытаясь тем самым отобрать оружие, как та производит выстрел, по громкости сравнимый разве что с малокалиберной гаубицей, в упор, попадая в Майкла.

— Уонка-а-а-а!

В гримасе полного неверия девушка со светлыми волосами совершает попытку оттолкнуть, но напавшая хватает вытянутую ногу рукой, притягивая к себе. Женева падает на мягкий песок, держа карабин в руках, и наблюдая, как её подруга достаёт пистолет из своей кобуры, не успевает даже моргнуть, прежде чем всё происходящее становится ничем.

Упав на колени от морального бессилия, едва ли не задыхаясь с ошарашенными глазами, вокруг словно спадает пелена: звуки становятся более чёткими и различимыми, пропадает фоновый белый шум, и…

— А-а-а-а-а-а-а-а-а!!! Пиздец блять ёбаный!!!

Уонка мигом оказывается у Майкла, пребывающего в травматическом шоке.

— Это я, Уонка! Слышишь, Михаил?! — принялась доставать та медшприцы из-под плаща. — Что у тебя?

— Нога! ПРАВАЯ!

— Дай фонарик! Где он?! — вводя первую дозу закричала Уонка.

— Блять… — застонал Майкл, корчась от боли, и пытаясь перевернуться набок. Но не справившись ослабел. — У меня в кармане… Переверни меня!.. Да что это за калибр-то такой?!

— Да! Сейчас!

Села она поближе, двумя руками ложа его на живот и доставая не из кармана носимый источник света. Включила его, посветила на ногу и испуганно охнула.

— Т-твоя кон-нечность…

— Что… с ней?.. — в какой-то мере успокоившись тихо спросил Майкл.

— Она… — Уонка выдохнула, приводя мысли в порядок. — оторвана… — пригляделась, и сразу же побежала в сторону машины, оставив фонарик светить максимально возможную территорию.

Пребывая в нечеловеческом шоке, Майкл, не имея других, как ему тогда казалось, альтернатив, оторванно раскрыл челюсть, смотря в никуда с такой безэмоциональностью, что напрочь перестал моргать и глубоко дышать.

— Пиздец, — еле напрягая дыхание сказал я в пустоту.

— Пиздец… — теперь шёпотом, пристраиваясь к непреодолимому желанию прикоснуться к телу безумии.

— Пиздец… Пиздец!.. Пиздец, пиздец, пиздец, пиздец!! Пиздец!!! ПИЗДЕЦ! ПИЗДЕЦ, ПИЗДЕЦ!! ПИЗДЕЦ-ПИЗДЕЦ-ПИЗДЕЦ-ПИЗДЕЦ-ПИЗДЕЦ!!! АХАХАХАХАХАХАХАХААХАХАХХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХ…

Дальше себя не слышал.

Было неведомо тихо, хотя я смеялся как умалишённый.

Странное наваждение, накладываемое всегда по вечерам, как рукой сняло.

И мои мысли… прекратили неустанно льющийся поток.

— Перестань! — будто на всю Вселенную загремел дедовский голос, заставляющий от страха закрыть рот и проглотить скопившуюся слюну. — Спасибо, блин. Вот помогаешь людям, а они хохочут на всё пространство и дичь втирают своим поведением. Ни черта ничего не ценят… А ведь во времена, когда египетские пирамиды возводили такого отродясь не было. Нигде.

Пирамиды?

— Как долго я… здесь? — спросил я, вежливо дождавшись пока он закончит.

— Недолго, чтоб переживать, но и долго, чтоб забыться и умереть от кровоизлияния.

— Сколько я потерял?..

— Крови? — хмыкнул дед. — Много.

— А моя нога… Почему здесь она на месте?

— Чувствуешь её, поэтому спрашиваешь?

— Чувствую, — слегка качнул я головой. — Но к чему… этот вопрос?

— Ты как лежал, так и лежишь на земле, — заметил дед до боли банальное и понятное. — Встань же, Майкл. Не бойся моего внешнего вида.

Я открыл глаза, которые до этого мне пришлось закрыть по причине пересыхания. Отчётливое лицо Вакууса: от гнилых зубов до смуглой морщинистой кожи, покрытой наростами, будто сделанных пластично, с использованием коры дерева, всё на месте.

— Прекращай рассматривать меня. Вставай. Ну же, — поддал он руку, которую я оттолкнул, вставая. Его реакция была никакой: просто слегка нахмурился и отошёл.

— Спасибо, конечно, — выдохнул я, осматривая то, в чём одет. — Но зачем одел меня в… мою домашнюю одежду, времён житья в Федерации?.. — взяв некоторую часть ткани приподнял бордовый пиджак.

— Вестимо почему: чтоб тебе было комфортнее.

Я посмотрел на него как на недоумка.

— Не смотри на меня таким образом, Майкл. Прояви уважение.

Надоел.

— Хочешь обратно?

— Сильно…

Несколько секунд тишины, в которых я, горбясь, лениво смотрю на ухмыляющегося деда.

— Ладно… — прошёл он несколько десятков футов в левую сторону от меня. Создал одиночное кресло и вульгарно лёг на него, поставив ноги на подлокотник. — Хотел поговорить с тобой, как “прекрасно воспитанный” внук с мудрым дедушкой, но… — посмотрел он на меня. — Ты ведь этого не хочешь.

— А знаешь. Валяй, — плюхнулся я пятой точкой на влажную поверхность. — Давай… поговорим.

Он улыбнулся.

— «Тихие воды глубоки». Слышал когда-нибудь эту поговорку?

— Никогда, — ответил я честно.

— Определённые черты характера в зависимости от ситуации, времени и местоположению могут являться неправдивыми, ложными. Так, например ты. Многие из твоих подчинённых видели тебя в качестве важного в их жизни человека. Тот же самый хранитель по имени Эрл — отличный тому пример.

Данная поговорка в действительности обладает каки-никаким здравым смыслом, который зачастую отсутствует в, подобного рода, неоспоримой бредятине.

— Не всегда всё, что на первый взгляд кажется истинной, является ею так таковой.

Я неохотно поднял голову.

— К чему это?

— К тому, что ты всё судишь по первому взгляду. Религии, идеологии, люди, история и многое другое. Ты просто не хочешь смотреть на всё это под другим углом. Мир не однобок. Наклонись, присмотрись и обдумай с чистого листа. Если бы люди всегда мыслили одинаково, то человечество не придумало как зажечь огонь, не сконструировало колесо, не разработало транзисторы и не вылетело из своей гравитационной колыбели.

Но для чего мне делать это? Всё же и так понятно. Религии — зло. Большинство идеологий несут бред и ахинею. Люди — сложные монстры, коими являюсь и я. Историю пишут победители. А сама ситуация, в которой пребываю, с ног до головы является либо предсмертным сном, либо я уже откинул разгрузку и теперь вынужден находиться с этим надоедливым существом, которое ещё является моим очень дальним предком, наедине до скончания времён.

Я тяжело выдохнул.

— Понял… что ты так запросто не отвяжешься… — поднял я взгляд на Вакууса. — Так что постараюсь ради… прогресса, относиться ко всему плохому немного терпимее.

— Даже к религии?

— Ага… К ней… Постараюсь… — слабо улыбнулся я.

— О, сейчас отправлю тебя, — протянул он правую руку, в ладони которой образовался крупнокалиберный револьвер.

— Круто…

Всё же я не мёртв…

Меня заволокла тьма.

Ко мне вернулось ощущение собственного пульса, сердцебиения. Дыхание слегка затруднено, но на последствия можно смело закрыть глаза. Потерянная конечность не вызывала у меня уже никаких чувств, хотя до этого я и не то что чтобы проявлял к этому какой-либо существенный интерес.

Нахожусь в машине, находящейся в движении. Отбрасываемые тени, быстро смещающие друг друга и наносящие некие удары по моим уставшим глазам, словно орали о том, что они от высоких елей. Сейчас скорее всего вечер. Пристёгнут аж двумя ремнями и повёрнут головой к левой задней двери, где за левым передним креслом переставляет передачи, судя по знакомым запаху и тенью, Уонка.

— Статхус… — слишком хрипло и сипло произнёс я, чувствуя, как с этим словом в горле образовалась целая безлюдная пустыня.

Послышался глухой стук об неизвестную педаль — машина резко остановилась, звеня покрышками с неприятным визгом шин, а вместе с тем и моё тело, не готовое к подобного рода перемене, ударилось об натянутые ремни… Это было неприятно.

Несколько других секунд я слышу, как тяжело дышит Уонка. Она вновь кладёт руку на руль и снимает машину с рычага, выезжая на обочину. Всё это время молчит, не решается что-либо спросить.

Глохнет двигатель, снимается ремень и открывается передняя водительская дверь. Она открывает левую заднюю дверь. Я вижу её обеспокоенное выражение лица, её открытый ротик, округлившиеся глаза и чёрные мешки под глазами. В видимой тишине, где лишь слышно её выровненное дыхание и течение реки, она одновременно со снятием ближайшего ремня неожиданно обхватывает меня за тело и приобнимает сзади, положив голову на моё левое плечо.

Мне, конечно, было невъебически больно в области рёбер, но понимая, что тем самым разрушу всю лицеприятную атмосферу, где меня обнимает мой любовный интерес, я как можно сильнее сглотнул, увлажнив горло, и спросил:

— Как ты?

— Я?.. — то ли от удивления, то ли от неверия спросила она озадачено. — Нормально. А ты?

— Ну… рёбра болят. Правой ноги совсем… — взглянул я на оную. — нет. Фантомная боль отсутствует. Ещё… — выдохнул я. — мне легко.

— На душе? — слегка ослабила она хватку.

— В сознании, — закончил я тему, стараясь ментально успокоиться находясь вот в таком вот положении. — Давай после этого просто ляжем спать?

— Вместе? — приподняв голову спросила она.

— Лучше не стоит. Мне необходимо спать прямо.

— Да, я понимаю, — как-то грустно Уонка тогда произнесла эти слова.

Как я узнал от неё немного позже, всё же по мне стреляла Женева, которая благонамеренно была убита Уонкой. Она-то и сломала мне четыре ребра, незначительно ударившиеся в лёгкие и почки, и она же и отстрелила мою ногу ниже колена каким-то помповым карабином.

Когда я спросил у неё что это за ружьё, она ответила:

— Его используют полицейские или секторные службы безопасности для разгона бунтующих. Но чаще всего против беспорядков внутри тюрем.

Тогда я, лёжа на сидении осматривал его. Три патрона, плюс дополнительный в стволе. Трубчатый магазин, отсутствует приклад. Тяжёлый. По виду ну вылитый помповый дробовик, стреляющий либо дробью, либо картечью.

— И ты… — оттянул цевьё. Выпущенную из патронника дробинку ловко поймал я пальцами. — Называешь его карабином?

— Оно и является им, — взяла она протянутое ружьё. — Именно так он и записан на официальных источниках.

— Быть того не может… — искренне удивился я, рассматривая патрон минимум двадцать второго калибра. — Совсем неудивительно, что он способен на такое. — и пробормотал, с печалью потрогав культю.

В общем, прошло дней пять-шесть с того момента, как Женева подохла, и где-то четверо суток с того момента, как я пришёл в себя. И… после того, как я пришёл в себя, на обговорённый номер позвонил представитель банды Подъёмщиков, заявить, что искомые были найдены в какой-то глуши недалеко от небольшого населённого пункта в трёхстах милях от столицы. Уонка рассказала мне об этом только тогда, когда я прямо поинтересовался насчёт того, куда именно она держит путь.

Все ящики, — за исключением двух со штурмовой винтовкой и снайперской и ещё небольшим кейсом с медикаментами, — что мы купили и которые лежали в грузовике она спрятала в, если основываться на её словах, надёжном месте. Сам грузовик она к херам сожгла. Надеюсь, что в будущем мы сможем вернуться за ними.

А держали мы путь долго, ведь мне всё время приходилось менять повязку на культяпке, которую, как сказала Уонка, пришлось ещё немного укоротить во избежание заражения, и круговые облегающие в области переломов рёбер. Также останавливаться на сон, еду и даже поиск топлива, которого оказалось мало по причине и так неполного бака в самом начале поездки. В итоге Уонке пришлось топать на своих двоих в ближайшую АЗС, оставив машину со мной как можно дальше от автострады. Зато вместе с бензином мне пару костылей прикупила. Ничего не чувствовал насчёт этого, всё равно в ближайшее время установлю себе протез.

В конечном итоге полностью измождённые, грязные, уставшие и поникшие, — кроме меня, — мы приближались к на вид заброшенному кирпичному дому на два этажа. Он стоял, будучи одиноким в одном из углов поляны в небольшом отдалении от цивилизации. Потрескавшийся во многих местах фасад, заросшая, но в некоторых местах отсутствующая зелёная трава давала намёк, что кто-то всё же следит за убранством данного места.

Протоптанная грунтовая дорога, через которую уместился и проехал наш автомобиль не внушала никакого доверия с самого начала. Несколько раз застревали, благо через множество длинных многострадальных попыток Уонка каждый раз справлялась. Поэтому согласованно решив оставить транспорт у въезда на территорию частного дома сейчас мы ступали на веранду, давно потерявшую свой первоначально красивый вид.

Я ничего не чувствовал, лишь думал:

— Какого хрена они заперлись в такой глуши? — опираясь на костыли взглянул я на черноволосую, которая продолжала подстраховывать меня, даже после многих попыток уговорить её об обратном.

— Твой дядя решил так. Он ведь главный, так? — повернула она голову на меня.

— Скорее всего, — буркнул я.

Подошёл к двери по привычке посмотрев в щель. Убрал правую руку с костыли и несколько раз ударил по обшивке двери.

— Есть кто внутри?!

Выждал я пять секунд.

— Отвечайте!

Тишина.

Я отошёл от двери и повернулся к Уонке, озадаченно смотрящую на меня.

— Нас точно не наебали?

— Не должны были. Они никогда никого не кидают.

— Пф-ф. Мы — никто для них. Не имеем статуса, репутации. Только деньги. И, — повернулся я к запертой двери. — совсем неудивительно, что нас всё же кинули.

— Почему ты так быстро потерял всякую надежду? — нахмурилась она в ответ. — А вдруг они там просто спят?

— Сейчас середина дня: нормальный человек без обязанностей станет спать в такое время? — ждал я изменений в её лице, которых в конечном итоге не увидел. — Правильно: никто. И, чтобы ты знала, давай лучше пойдём поедим, а? Я голоден.

— У нас осталась только тушёнка.

Моё лицо побледнело.

— Ой блять… — прислонил я руку ко лбу. — Снова эту хуйню жрать…

— Да никак это не… хрень. А очень даже полезное законсервированное мясо! — запротестовала Уонка.

— Её в сырую без ничего невозможно есть, неугомонная!

— Но у нас нет свежей еды, смирись с этим, — выдохнув, закончила Уонка.

Я встал ровно, уловив краем уха еле различимые среди шелеста листьев и говора Уонки шаги за дверью.

— Кто-то идёт, — шёпотом сказал я, повернувшись к двери.

Этот момент, когда заржавевший одиночный замок отходит в сторону, позволяя тем самым отвариться деревянным вратам, когда безмолвно открывается область, которая до этого была закрыта для нас, и когда на пороге предстаёт чёткая фигура человека ростом в меня с накинутой длинной, как плащ накидкой и закрытым от чужого взора лицом облегающей белой маской какого-то грустного клоуна.

— Майкл, — теперь уже не механический голос попадает в голову, отрезвляющий от появившегося до этого страха, который породил во мне желание пристрелить видимую угрозу.

— Да, — только и сказал я, пребывая в ахуе.

С уверенной прямой осанкой подошёл он ко мне, поставив правую ладонь на моё левое плечо. Я не видел лица Уонки, но мог представить, что она пребывает в таком же шоке, что и я.

— Рад вас снова приветствовать, Майкл.

Он снял маску с капюшоном. Под ними оказалось отлично запомнившееся лицо старого доброго Патрика.

Нет привычных человеческих глаз. Зрительные сенсоры располагаются за тонированным стеклом, словно обхватывающего треть всего лица. Нет рта. Вместо него красуются три чёрных точки, создающих незамысловатый вид грустной перевёрнутой улыбки. И нет бровей, волос и ушей, — уши спрятались за защищёнными микрофонами в виде небольших углублений с пипочкой в центре.

И сама голова. Она то где-то светло-серая, то тёмно-серая.

Я протянул правую ладонь.

— Тоже рад тебя видеть, — я постарался улыбнуться, но вышло как всегда: хуёво.

Мы сделали рукопожатие, в котором Патрик и вовсе не напрягал свою руку. Конечно, ведь он бы тогда к херам мою ладонь разломал.