Сквозь миллион лет человечества. 2 том.

Глава 53

Первое, что я увидел перед собой после того, как проснулся, был бесцветный ровный потолок, и на краю периферического зрения черноволосую девушку, спящую на боку, обхватившую рукой и ногой моё тело, пребывающее на спине.

«А что вчера было?», — первым делом подумал я, как только более-менее пришёл в себя.

Я пропихнул руку под одеяло, дабы убедиться в возможном, но… ничего. Ничего не было.

Приняв вертикальное положение, предварительно осторожно убрав не мою руку в сторону, под действием гравитации с меня упал тёплый шерстяной покров. Просидев какое-то время во фрустрациях, будучи ведомым чем-то привычным и давно прошедшим, я прикоснулся к закрытым глазам спящей, дабы проверить один показатель, который ровнялся… тому, что она пребывает в лёгкой стадии.

Отодвинувшись и опершись на кровать, я несильно потормошил оную в плечо.

— Вставай, Уонка. У меня есть кое-что, что хотелось бы сказать, — негромко и неспешно будил её я.

Она мгновенно подняла веки, приняв в точности такое же положение, что и я.

— А?.. Что?.. — смотрела на меня не очень-то и сонно.

Я выдохнул.

— Ладно, — и встал с кровати, взяв вещи с ближайшего стула. — Ты это… пока просыпайся, умывайся, а я приготовлю завтрак.

— Хорошо?.. — неожидающе произнесла Уонка.

Нацепив серую футболку и натянув какие-то новые треники, я подошёл к плите, включил её, а после проверив количество воды в чайнике, долил из-под крана и переключил его. Поставив среднюю кастрюлю на включённую плиту и налив в неё меньше унции в высоту воды, я услышал, как в ванной полилась вода из душевого шланга и как начало отдаваться приглушённое пение на странном языке, до этого неслышимого мне.

Как я говорил до этого — высок шанс того, что нас будут искать, причём осознанно и с подходом, как бы понятно это ни звучало. Убийство людей и одного из главных персон какой-либо преступной организации — большое преступление в их понимании. Так что я сейчас бы собрал монатки, запихнув их в машину, и уехал отсюда как можно дальше, при этом закрыв одно обязательное дело, а именно отыскать своих близких.

Простояв какое-то время в раздумьях, я налил кипяток в кастрюлю до серединной невидимой отметки.

Примерно представляя, о чём вчера шла речь, я могу с уверенностью сказать, что меня не удовлетворили ни мои слова, ни мои действия, связанные с донесением какой-либо информации ей.

Если не думать членом или эмоциями, то получается следующая картина:

Люблю ли я её? Ответ — да.

Взаимные ли это чувства? Ответ — подтверждённое да.

Кто она для меня? Ответ — очень важный человек.

Имеет ли она недостатки? Ответ — да, но я могу смело закрыть на это глаза, если конечно это не упоминается и не действует мне на нервы в не самые лучшие моменты моего подсознательного состояния.

Хочу ли я с ней физической близости в общем? Ответ — я не знаю, так как меня несильно такое привлекает, хоть и сказать, что нет я так же не могу.

Хочу ли я с ней физической близости в данный момент? Ответ — ну… было бы неплохо, всё же приятно иногда покувыркаться вдвоём в кровати, однако я ни за что не стану ориентироваться лишь на свои хотелки, когда речь идёт о взаимоотношениях с моими людьми, поэтому если она не захочет, то я не буду настаивать.

Закинув в воду необходимое количество макарон и размешав, я также добавил и соли, и красного перца.

Перевесив все за и против, всё же будет отличной идеей спросить её об этом напрямую, как только мы вместе поедим. Я не боюсь отказа, но и предпринимать какие-либо действия для повторной попытки в предложении заняться сексом я не стану. Её принципы — её принципы. Мои принципы — мои принципы. Я — не она. Она — не я.

Поэтому я не имею какого-либо права осуждать вслух или давать намёки на то, что мне не нравится хоть что-то в уважаемых мною людях. Таких немного — отец (хоть он тот ещё подонок), мама, дядя, тётя, Эрл, мистер Тэйблвуэр, брат Форанц, брат Никрон, Берта, Бевис, Патрик, мистер Дубов и, конечно же, наша неповторимая и неотразимая Уонка!

Когда макароны почти приготовились, и когда выключился напор в ванной, я добавил несколько специй, непонятных по языку, но понятных в плане содержимого по изображениям, перемешивая их деревянной ложкой, по давнему совету вышеупомянутой особы.

Простояв некоторое время в тишине, а именно две минуты и двадцать две секунды, я достал металлический дуршлаг и вылил через него всё содержимое кастрюли над раковиной.

Наш мистер Дуршлаг молодец, оставил около десяти процентов специй, осевших на непострадавших макаронах, оставленных в полном составе и сохранности.

«Мистер Дуршлаг, отлично сработали», — поблагодарил я ужасно горячего работягу, прошедшего огонь и пламя, накладывая еду по двум тарелкам.

В этот момент вышла из ванной, откуда на потолок с увядающим темпом полетел пар, черноволосая в полном банном облачении — в белом привычном халате и мягких тапочках в виде тех самых голубых кроликов с ублюдскими ухмылками, которые каждый раз, когда я раньше заходил в ванные наших бывших дислокаций, заставляли меня испытывать как минимум лёгкое раздражение, а как максимум желание тут же их взять и выкинуть к херам собачьим в мусорный бак.

— Вкусно пахнет, — она прошлась до кровати, и дойдя открыла маленький кейс, выполненный на манер всего женского и милого. Достав из кармана халата маленькие ванные принадлежности, положила их вовнутрь.

— Не поспорю… — выдохнул я, наливая себе чёрный чай. — Чай будешь?

— Не отказалась бы.

— Какой?

— Зелёный.

— Хорошо, — открыл я верхнюю полку, в которую только вчера положил вышеупомянутый сорт. — Он правда выполнен в пакетиках… Ты же безпринципиальна касательно их, верно?

— Верно.

— Что ж… ладно, — положил я пакетик в большой стакан, одновременно наливая кипяток.

Если после всего необходимого и важного, в лице войны с Империей и последующей её капитуляции, я так и останусь жив вместе с ней, то я действительно буду рад совместной жизни. По крайней мере я… мне хотелось бы как минимум насладиться хоть одним годом спокойной жизни.

Подошла Уонка, сразу севшая за стол. Взяла вилку и зачерпнула первую порцию. Я ел вместе с ней, не имея какого-либо интереса к еде, а скорее к тому, как именно она ест. Неспешно, тихонечко, так, по маленькой порции.

Прошло минут шесть, когда я уже понял, что моя тарелка полна, а её пуста.

— А ты умеешь готовить, — с утверждением заявила она, поставив кружку с чаем на место слегка причмокнув.

— Ну… подгоревший когда-то там в ночь мясной стейк так уже никогда не подумает.

Секунда тишины.

Я смотрю в её глаза, когда до этого жестикулировал во время моей давно увядшей речи, использовавшейся во времена гулянок с Бертой. Именно когда я говорил заранее отрепетированные либо перед зеркалом, либо перед профессором Лагвеем или Эрлом каламбуры и шутки, на которые она всегда искренне смеялась, не в силах остановиться.

Однако сейчас это было без репетиции, сказано скорее на волне, проходящей вокруг нас, словно мы единственные в этом мире.

Она также смотрит мне в глаза с серьёзным выражением лица, застывшим, словно камень. И первой же и срывается, одной рукой взявшись за живот, а другой удерживая край стола.

— ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!!! — ржала она как заведённый ржавый и нестабильный двигатель, желающий взорваться в любой удобный ему момент.

— Ха-ха-ха-ха-ха-ха! — смеялся я, напрочь забыв обо всём, кроме пребывающей ситуации.

И это было действительно весело. Так… необычно. Скорее всего это объясняется тем, что в моей жизни было всего несколько моментов, когда и мне, и собеседнику было смешно. Обычно смеялся только второй, когда я удосуживался в редких случаях лишь слегка издать наигранный смешок, ибо я не ощущал того, чего ощущал человек, с котором разговаривал.

Сейчас же и я, и она думали одинаково, именно поэтому засмеялись, с, казалось бы, не с смешного.

Да я бы услышав подобное от другого человека подумал, что он чокнутый или тупой. Однако с другой стороны — чего ж здесь стыдиться? Я рад, она рада, так почему бы и не посмеяться, пока это возможно.

Так продолжалось минуту. Я старался прийти в себя, а она встать с пола.

— У-ух… — сильнее взялся я за колющийся от смеха живот. — Не беспокойся, пол чистый — мистер Дубов позаботился.

— Да я не… — тяжело выдохнула она. — беспокоюсь…

— Славно.

— Я пойду… полежу… — с нисходящей улыбкой двинулась она в сторону кровати.

— Как скажешь, — сказав, я принялся есть незначительно остывшие макароны.

Моя улыбка, в отличие от Уонки, пропала в это же мгновенье. Мои мысли впустили в себя вечно движущие, вечно работающие алгоритмы, которые словно играя выстраивали целые механизмы, схемы и варианты всевозможных решений и связующих их причинно-следственных связей.

Однако на сознании было тепло и светло, словно я вновь окунулся в первый раз, когда взял пневматический пистолет, подаренный дядей, в руки, стоя напротив нескольких маленьких квадратных чёрных мишеней, прикреплённых к некой деревянной тумбе на движущейся основе. Мой первый выстрел, если память мне не изменяет, был в цель. И как я тогда радовался с этого… Как прыгал и скакал вокруг улыбающегося дяди, говорящего тогда слова одобрения и поддержки в моей адрес… Незабываемо.

— Миша, ты поел?

— Я?.. — я неуверенно вышел из воспоминаний, с некоторой грустью посмотрев на стол, и ответил: — Да, я поел.

Уонка встала с кровати, движимой неизвестными намерениями. До этого я слышал, как она шебуршилась что-то надевая.

В тот момент я встал со стула взяв в руки свою грязную тарелку со стаканом, поставил их возле раковины и уже было хотел убрать томатный соус в холодильник, как томным шёпотом в правое ухо она произнесла:

— Не против заняться… любовью?..

Если говорить начистоту, то я специально подпустил её так близко, и я действительно ожидал примерно такого исхода событий, как только услышал, что она вставала с кровати.

— Смотря про какую ты говоришь, — негромко произнёс я, смотря на неё украдкой.

— Я про… — она коснулась правой ладонью моего члена. Я продолжал невозмутимо стоять с банкой томатной пасты в руке. — это… — и слегка погладила его.

— Понял, но сначала дай мне закончить действие, — будучи движимым логикой сказал я.

Она молча кивнула, я поставил банку в холодильник, несильно захлопнув дверцу.

Вот я подхожу к ней, вижу, как она на мгновение пытается сделать шаг назад, но в итоге принимает решение стоять до последнего. Я не знал с чем связано это, но и гадать не хотел, потому что старался отложить все ненужные в тот момент мысли на второй план.

Обнимаю двумя руками её за плечи и делаю вопросительный жест на разрешение, как получаю подтверждение, и она вцепляется своими губами в мои.

Моё сердце колотится как бешеное. Но не от того, что я испытываю стресс или пребываю в непривычной ситуации, обстановке или времени, а от неопределимого наплыва красного возбуждения, льющегося во все существующие капилляры и сосуды.

Мой орган, не удостоившийся на протяжении года хоть какой-либо разрядке, по причине простого нежелания и отсутствия интереса к данному занятию, полыхал как вулкан, в данный момент ещё не извергающий, но готовый извергать лаву.

А руки, лишившись некоторой части массы из-за отсутствия какой-либо нагрузки и использования тяжёлых наркотиков в прошлом, пытались не сломаться от лютого напряжения, как и в мышцах, так и в костях, в которые отдаётся меньшая часть существующих сил.

Какого-то неизвестного хрена Уонка засовывает свой язык мне в рот. Подобный опыт у меня впервые. Возможно такое бывало с Бертой, но вероятность этого крайне мала, из-за того, что на протяжении жизни я стараюсь запоминать подобные моменты для возможности либо воспроизвести их, хоть и без деталей, либо просто держать у себя в голове на случай жизненной ситуации, даже если информация до невозможности бесполезна и представляет из себя что-то между говном и поливанием грядок во время ливня.

Ощущая неистовое желание, я обхватываю её пятую точку руками — она ошарашенно посмотрела на меня, а после нескольких минут массирования и взгляд поплыл, и сама она расслабилась.

Вот и думаю я тогда: «Пора!»

Ловким движением беру её на руки, обхватывая левой её ноги, а правой тело, и кладу на кровать, снимая с себя одежду. Она же лежит и смотрит на меня, протягивает с тумбочки презерватив.

— Знаешь же, чего я хочу, — взяв, я открыл его и уже хотел было надеть, как Уонка берёт его с моих рук и обхватив одной ладонью член, неспешно, и даже, я бы сказал, неприлично пошло, натягивает его во всю длину.

— Да как тут не знать, — удивилась она. — Легко понять, зная твои принципы.

— Ага.

Натянув, она легла на спину.

— Давайте же, разденьте меня, «мистер серьёзность», — мило смеясь в ладошку пропела она.

Я лёгкими движениями раскрыл халат, открыв для себя вид на белое кружевное бельё, и тут же притянул её к себе, усадив в вертикальное положение и слыша, как она озорно хохочет мне за спину, сняв не с первой попытки бюстгальтер дрожащими руками я присосался к левой груди, когда другую мял рукой.

Слишком маленькая по меркам знакомых мне женщин, однако ощущается она как нечто дорогое, нечто желанное и неоценимое. Уонка перестала хихикать, начав что-то мычать и сильнее притягивать к себе рукой, когда другой наяривала мне по самое не хочу. Я не был против, а даже рад, что ей это приятно.

Так продлилось свыше шести минут. Я не считал время, не было желания, поэтому точное значение сказать не могу. И как только понял, что она готова и пребывает на максимуме необходимого, и что я сам вот-вот щас лопну от перевозбуждения, неопределимо отдающегося в сердце, голову и член, я снял с неё халат с трусами и как можно аккуратнее вновь уложил на кровать.

И хоть я не планировал вставать, всё же нужно выключить везде свет, за исключением лампы. Счета мистеру Дубову я не хочу повышать. Я встал с кровати и выключил его на кухонной части номера, в прихожей и над самой кроватью, включив прикроватную лампу сферической формы.

— Готова?.. — спросил я хриплым голосом.

— Как никогда… — слишком тихо ответила она, смотря на меня томным взглядом.

— Ну что ж… начали…

Я нагнулся над ней, и поводив немного по бритому лобку, начал медленно вставлять.