Сквозь миллион лет человечества. 2 том.

Глава 57

«Подъёмщики» — одна из трёх наиболее хорошо сохранившихся банд колодца Новой Александрии, после полной истребляющей кампании Александровского Синдиката, глава которого решился подчистую убрать все существующие преступные организации со своей родины.

Как видим, не удалось.

Его двадцатилетнему сыну такая спецоперация, где участвовали как наёмники с других систем и даже секторов, так и спецподразделения полиции, не понравилась. Он, предварительно купив оставшихся лидеров, а следовательно, и боевиков с прочими кадрами, под шумок в собственном доме пристрелил собственного отца.

Вся спецоперация, лишившись, по сути, верхушки, пала, оставив всех участвовавших без зарплаты.

Эта история давней отметки, датирующейся осенью шестьдесят пятого года этого века по стандартному календарю, то есть шесть лет прошло с того времени.

Именно с этой бандой, которая по сей день промышляет сбытом контрабанды, поставками палённого вооружения, продажей лёгких наркотиков, военной амуниции второго порядка и лояльных наёмников за большие деньги, у нас и будут вестись дела последующие дни, дабы добиться хоть каких-то результатов в поиске близких мне людей.

И первым делом будет их связующее между нами и Синдикатом, который в будущем проложит нам информацию на свет, касающейся местоположение искомых.

Всё это рассказала Женева по дороге. Её речь дополняли и я, и Уонка.

Таким образом приехав на место встречи вдали от столицы, в кругу хвойных деревьев и только-только вылезающего из горизонта солнца, мы встали кто как: я, издали наблюдая за большим муравейником в кустах, полностью сделанного из хвороста; Уонка, читая какую-то слишком умную и непонятную, даже для меня, книжку; Женева, смотря в предполагаемое место приезда членов банды.

Через три минуты после обговорённого времени из-за громадных булыжников, стоящих то тут, то там, показался едущий на средней скорости чёрного цвета квадратный внедорожник. Подъехав поближе, я смог его лучше разглядеть: сплошь затонированное стекло, диски сделаны из прочного металла, бампер бронирован, да и банальные ручки выполнены не в принятом стиле.

Внедорожник остановился на обочине напротив нас по правую сторону в примерно в половине полуприцепа тягача и в десяти футах от крутого кювета, который словно разделял качественную асфальтированную дорогу от девственно нетронутой природы. Из него вышло трое людей, оставив четвёртого за рулём — три мужика, двое из которых вестимо охрана, а третий переговорщик.

— Деньги? — спросил важно одетый мужчина, затмив своим басовитым голосом чириканье ближайших птиц, подправив золотого цвета галстук-бабочку своими ладонями, закрытыми белыми тканевыми перчатками. Одет в чёрный смокинг, коричневые туфли с серой подошвой и большие овальные солнцезащитные очки, закрывающие добрую половину его лысой головы.

Я без промедления подошёл на середину, с глухим звуком опустив школьный ободранный рюкзак большого размера синего цвета с изображением какого-то детского маскота, и отошёл, как только впереди переговорщика встал приписанный боевик, который, как только я дошёл до своей команды, свесив за спину на ремне автомат, расстегнул молнию, и проверив содержимое каким-то детектором, закрыл рюкзак обратно и закинул его на плечо, вернувшись к своим.

— Ваша просьба будет исполнена. Сделка в силе, — последнее, что сказал переговорщик, сев в машину, которая сразу же стартанула, укрывшись за стволами деревьев на следующем повороте.

Утром, как только Уонка, слегка взбодрившись в душе, пришла на кухню, мы в подробностях обсудили весь наш дальнейший план.

Нам необходимо накопать столько информации, касаемо моих близких, сколько это возможно. Как до этого дня говорила моя компаньонка — я болван, раз убил Константина, который мог без надобности тратить денежные средства устроить нам поиск через все известные способы. И так как у нас сейчас с ними, грубо говоря, хуёвые отношения, потому что они очень даже вероятно хотят моей и, возможно, Уонкиной смерти, я ничего не придумал лучше, как положительно ответить на идею моей соратницы, а именно — сделать это через принадлежащую, конечно же неофициально, Синдикату банду.

Вдобавок к информации мы прикупили десяток разных стволов с боеприпасами к ним, а также амуниции, которую легко будет надеть и полному, и тощему человеку разного пола и возраста. Не знаю, для чего такая разносторонность, но думаю, что так даже лучше, раз уж и вариантов-то особо и не нашлось.

Сейчас-то мы уже как раз и приехали к скинутым через сообщение координатам.

Старое покинутое СТО недалеко от узкой реки. За главным зданием был небрежно припаркован беленький грузовик с полуприцепом в параллелепипед, украшенным в выцветший рекламный щит на русском, где девушка со смешным вытянутым лицом одетой в купальник в правой части всей картины держала в руках пачку куриных яиц.

Подойдя к нему, я взял ключи, воткнутые в замочную скважину у водительского места, и прошёлся до задних стальных дверей. Вставил сначала неправильной стороной. Перевернул, повторил попытку и распахнув дверцы, которые с неприятным металлическим лязгом отошли в стороны, моему, то есть, нашему виду предстал обещанный товар.

По ходу времени выяснилось, что им оказались три средних металлических ящика, два чёрных с эмблемой армии Синего Сектора, четыре маленьких белых под стать аптекам в лице надписи на русском «скорая гуманитарная помощь», а также один небольшой в прямоугольную фигуру, выполненный в серых тонах.

Его-то я и оставил на самый конец, когда мы остановились на берегу небольшого озера, недалеко от единственной грунтовки, где на соседнем берегу (~16 км) в минимум десяти милях располагалось поселение. Припарковались, сделав из машин подобие буквы «T». Дал задачу девушкам готовить из того, что мы купили по дороге, а сам отправился в лес за хворостом. Он и у опушки присутствует, однако мне претило находиться на солнце, так что ничего, похожу с пистолетом-пулемётом наперевес, да разведаю местность. Девушки также говорили, что могут съездить за древесным углём, но я отказался, ссылаясь на то, что просто нет надобности.

Удивительно, что здесь меня встретил не хвойный, и даже не тёмно-зелёный леса, а смешанный. Находясь под небольшим впечатлением, я не переставал глядеть в оба, смотря и под ноги, и вдаль. Собирая хворост в грязный наплечный мешок из плотной ткани, в голове моей проигрывался примерный план местности. Его я всегда составлял, дабы… Честно, не помню уже. Это как привычка или автоматизированная команда, работающая без моего участия.

Где-то через час, когда я уже перестал собирать сухих представителей, и когда я ушёл от девушек примерно на две мили (~3,2 км), на пятидесяти градусах от меня я услышал чьи-то утробные стоны.

«Хм… Насилуют кого-то?.. Если так, то я обязан подойти и пристрелить ублюдка».

Руководствуясь правильным выбором, который вдарил в моё сознание словно молотком, я как можно тише продвигался к источнику человеческого шума. Сто футов (~30 м) были преодолены за неестественно долгую минуту. Стоны стали гораздо более отчётливыми, и… нет, это не изнасилование, здесь просто маленькая девочка хныкает, сидя на сухой траве и глазки потирает, имея нелицеприятное красное, как лазер в космосе, лицо.

Закинув пистолет-пулемёт, прикреплённый к моему телу оружейным ремнём за спину, я вышел из кустов встав во весь рост.

— Соплячка, потерялась? — стараясь не испугать ребёнка спросил я как можно дружелюбнее.

В ответ та вжалась в себя, упав на спину опираясь на грязноватые ручки, и, видимо не имея больше сил плакать, просто замерла как мёртвая, будто её это могло спасти от потенциального животного хищника. Да чёрт возьми, любой другой поймёт, что ты живая.

— Ты понимаешь меня? — присел я на одно колено, находясь в пятнадцати футах (~4,6 м) от неё.

Ноль реакции, всё так же сидит.

Сейчас бы здесь иметь Уонку, которая смогла как минимум успокоить и узнать, где её родители. Но я не Уонка, а до жути ужасный в общении с детьми человек. Не имея достаточной приспособленности к подобного рода навыкам обращения со столь глупыми низкорослыми людьми, я могу с лёгкостью в возможном будущем затмить все титулы «Лучшего отца года». Правда я не знаю каким образом и как я вообще могу стать отцом, если на то уж пошло, но я знаю точно, что мне нужно что-то делать с этой малявкой.

Я удручённо выдохнул, от моральной усталости опустив на мгновение голову.

Может, попробовать её уговорить рассказать, что да как? Но… она же, как я понимаю, в сознании не ебёт, что я говорю. А может тогда просто жестами спросить? Идея отличная.

Подойдя поближе, я подождал момента, когда она поднимет голову, — к сожалению испуганно, — и принялся пытаться спросить, где сейчас ходят её родители. Естественно, что девочка максимально неправильно меня поняла, и закатив глаза при этом тяжело дыша, просто вырубилась, не справившись со стрессом.

— Пиздец… Вот тебе и достижение… — пробормотал я хриплым голосом, не придумав ничего лучше, как взять её удивительно лёгкую на руки и двинуться обратно к месту дислокации.

Весь путь я размышлял на тему воспитания. Например, как бы воспитала меня мама, или, достаточно ли хорошо преподнёс мне жизненный опыт Эрл с дядей.

Когда я уже подходил, девочки, не сразу поняв в чём дело, краем глаза встретили мою персону. Первой поняла Уонка, которая, как подобает заботливой особе, с ходу ринулась навстречу, не волнуясь о том, что опрокинутый стул вместе с собой унёс и небольшую металлическую ёмкость с водой неизвестной температуры, стоящую под ним. Женева, как я невольно заметил периферийно, лишь проводила нас беглым взглядом, продолжив набирать ложкой, судя по всему, суп.

— Что с ней? — первое, что спросила Уонка, подбежав ко мне.

Я остановился, внимательно присмотревшись к малявке.

— Отключилась… — я принюхался, отвратно отстранившись. — а ещё и вдобавок обоссалась. — и как я до этого не чувствовал.

— А где её нашёл? — не без труда бережно взяла она её из моих рук; я не был против.

— Глубоко-о-о в лесу, — пальцем указал я в примерную сторону. — там, где дальше поселение.

— Бедненькая ты моя, ну куда ж ты так ходишь… — дальше я не слышал, так как после моего краткого объяснения она приняла решение покинуть меня.

А я в общем-то и не против. Решил было снять солнцезащитные очки, но едва ли не ослеп от солнца, которое своими “радостными” лучами ебашило мне по самое не хочу. Поэтому запомните дети — без чёрных очков и в самом густонаселённом мире-улье ты беззащитен против ослепляющего папочки.

Вернувшись, я с тоской убрал ладонь с поверхности супа, словно создав тем самым купол, поняв, что он полностью остыл.

Я взглядом спросил Женеву, стоящую у одного из раскрытых ящиков, которая заинтересованно смотрела за тем, что я делаю.

— Подогрей как-нибудь, — вернулась она к чему-то.

Как я себе его подогрею! Да он же уже весь полапан насекомыми, не гнушающихся есть МОЮ еду!

Выдохнув, я оставил всё как есть, взяв картонную пачку цилиндрической формы солёного очищенного арахиса и двинулся к предполагаемому местоположению Уонки с девкой.

С точностью угадав их нахождение на заднем сидении машины, вторая половина которого доверху набита всяким барахлом, я негромко заявил о своём присутствии:

— Как суп? Вкусный?

Уонка повернулась ко мне, до этого сидя на коленях у открытой двери.

— Да… он был вкусным, — она обратила внимание на открытую банку, куда я с периодичностью в семь секунд запихивал свои пальчики, дабы насладиться вкусом и ароматом, каждый раз вдыхая его перед принятием в употребление. — А ты разве не ел?

— Нет, — положил я банку в карман плаща верхней стороной вверх, и обтряхнул руки. — Насекомые устроили там лютую резню за право называться королём всех картошек. Как видишь, мне такое не по нраву. Как эта…

— Анжелика.

— Да, Ан… что-то там да там, — наклонился я боком, дабы увидеть мелкого обоссавшегося пассажира. — как там твоё самочувствие? Успокоилась?

Уонка, пребывая в непонятном настрое, сначала встала на ноги, захлопнула дверь, а уже после начала невидимо выталкивать меня из «зоны безопасности», видимой лишь для неё самой.

— Она тебя боится.

— И ты просишь теперь мне окончательно заткнуться?

— Нет. Просто дай мне сделать всё самой. Уверена, что тебе самому не нравится такое ясное недоверие от ребёнка.

— Ещё как. Представь, что от тебя будут ссаться маленькие девочки и падать в обморок, так ты вообще перестанешь что-либо любить.

— Даже меня? — спросил она без изменений в лице, однако я знал, что она хочет получить от меня.

Я ответил ей искренне:

— Нет, ты для меня не «даже», — положил я правую ладонь на её левое плечо; в ответ она слегка зарумянилась. — Однако я не понимаю, с чего она так боязно реагирует на меня.

— Всему виной твоё воспитание. У тебя же оно, вероятней всего, было очень плохим, да? Кто тебя воспитывал в большем соотношении?

— Телохранитель да дядя, — ответил я, поглядывая на живой источник «хихи-хаха», заинтересованно поглядывающего на нас.

— А телохранитель… — она присмотрелась к моим глазам. — Ты был богатым?

— Да я как бы это и не раз говорил, — не понял я её удивление.

— Но не прямо.

— Но не прямо, — подтвердил я, кивнув.

— Значит… насколько ты был богат?

— Я был не только богат, но и влиятелен и важен. Поправочка: не я сам, а моя компания и семья, в общем и целом. Дядя с отцом — фактические руководители, я же — просто наследник и нахлебник, который занимается хренью и жалуется на жизнь.

— Хорошо, я тебя поняла, — взяла она левой ладонью мой выставленный локоть, прижала мою руку поближе, сама же приобняла меня правой рукой и прошептала в левое ухо: — Просто оставь это на меня; я справлюсь.

Я промолчал, оставаясь в мгновении и продолжая смотреть на девчонку, опирающуюся на стекло.