След сломанного крыла

Марин

Они сидят вокруг обеденного стола. Между всеми одинаковое расстояние. Трапеза окончена, и они смотрят сначала друг на друга, а потом в сторону. Разговор начинает Радж. Он через стол протягивает к Джии руку и спрашивает:

— Как дела, бети?

— Хорошо, папочка, — говорит Джия, протягивая ему свою руку, — все хорошо.

Ее облик противоречит этим словам. Волосы спадают ей на плечи тусклыми прядями. Под глазами у нее темные круги, а ногти, обычно подстриженные и накрашенные, теперь обгрызаны до кожи.

— Ты выглядишь совсем не «хорошо», — говорит Марин, и ее голос звучит резко. — Ты выглядишь ужасно.

— Спасибо, мамочка, — говорит Джия, избегая смотреть ей в глаза, — я ценю твое внимание.

Марин проглатывает колкость, хотя инстинкт требует, чтобы она велела Джии взять себя в руки, прийти в форму. Чтобы велела ей покончить с глупой драмой. Марин представляет себе, что бы было, если бы она в детстве повела себя, как Джия. Ее бы просто размазали по стенке за несколько секунд до того, как она открыла рот.

— Тебе повезло, что мы…

Прежде чем Марин успевает договорить, ее прерывает Радж:

— Джия, я нашел вот это в твоем ящике вчера, — он выглядит расстроенным. — Ты же понимаешь, как мы обеспокоены.

Джия начинает читать, и листок выпадает у нее из рук.

— Ты входил в мою комнату? Рылся в моих вещах? — она опускает голову. — Как ты мог?

— Я твой отец, — мягко говорит Радж. — Как я мог не сделать этого? — он обходит стол и садится рядом с ней. — Я так беспокоился из-за тебя. Что мы можем сделать, бети? — взяв ее руку в свои, он говорит: — Скажи нам. Только скажи.

— Я не знаю, — шепчет Джия, роняя слезы.

— Тогда почему ты плачешь? М-м? — Радж осторожно вытирает ей лицо, будто она маленькая. — Расскажи мне.

— Я скучаю по нему, — признается Джия, — все время скучаю.

Адам. Мысль о нем вызывает у Марин страшное раздражение. Она подавляет его, но оно вскипает снова, перерастая в гнев.

— У тебя что, мозгов нет? — спрашивает Марин, глядя на Джию и видя в ней вместо дочери чужого человека. — Ты скучаешь по парню, который избивал тебя?

— Он любил меня.

— Нет, он тебя не любил! — зло кричит Марин, ударяя кулаком по столу. — Ты вообще понимаешь, что такое любовь? — она встает, не обращая внимания на предупреждающий звон колокола в голове. — Любовь — это добро. Это… — Марин старается подобрать определение. — Это означает работать для тебя, давать тебе все самое лучшее в жизни, давать высшее образование. Все, чего у меня не было, есть у тебя. Вот что такое любовь!

— Нет, это не так, — спокойно возражает Радж. Он разочарованно качает головой, отворачиваясь от Марин и снова обращаясь к Джии: — Мы где-то ошиблись, и это надо признать. Где-то по дороге мы потеряли тебя, и нам нужно найти тебя снова. Мы должны вернуть нашу девочку, — он умолкает, закрывает глаза и делает глубокий вздох. — Не хочешь ли ты оставить школу на время? Сделать перерыв и воспользоваться этим временем, чтобы оправиться?

— А можно? — Джия непроизвольно бросает взгляд на Марин, словно решение зависит только от нее.

— Нет, — отрезает Марин, но Радж не обращает на нее внимания.

— Да, можно, — говорит он, перекрывая голос жены. — Если тебе это нужно.

— Извини, но я думала, что мы уже обсудили это, — произносит Марин, чувствуя, как в ней вновь закипает гнев. Со времени своего последнего разговора Марин с Раджем избегают темы расставания. Однако Радж перенес свои вещи в гостевую комнату и теперь спит там. Им почти не о чем говорить, кроме как о своих родительских обязанностях. — Она пойдет в школу.

Радж поднимается с места и поворачивается к жене:

— Если ей необходима передышка, она получит ее.

— Я не позволю тебе испортить ей жизнь, — заявляет Марин. — Если тебе необходим скандал, ты его получишь. Прямо сейчас.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы с Джией переедем. Я буду бороться за полную опеку и за право принимать решения относительно ее жизни, — предупреждает Марин. Как только она произносит вслух угрозу, она понимает, что это и есть выход из положения. Они с Раджем находятся в тупике, и его идеи будут лишь вредить дочери. Марин не может допустить этого, даже если придется отнять Джию у ее отца.

— Я хочу жить с папой, — спокойно произносит Джия. Она встает и подходит к отцу. — Мои желания должны учитываться, правда? — Радж утвердительно кивает, и она продолжает: — Вот чего я хочу. Мне все равно, будем ли мы жить здесь или в другом месте. Я хочу остаться с тобой, папа. Пожалуйста.

Марин в шоке отшатывается назад.

— Джия, что ты такое говоришь? — восклицает она, чувствуя, как ее охватывает страх, которого она не ощущала с тех пор, как покинула отцовский дом. — Я твоя мать. Ты принадлежишь мне.

— Я думаю, мне будет лучше с папой, — шепчет Джия, не глядя на Марин. — Ведь правда?

Ее вопрос адресован Марин, но отвечает на него Радж:

— Конечно, милая.

Поздно вечером Марин входит в палату Брента. Выслушав заявление Джии, она поехала на работу, где заперлась в своем кабинете. Глядя в стену, Марин мысленно перебирала возможные варианты действий. Она даже позвонила нескольким адвокатам, специалистам по разводам, договорившись о встречах на следующей неделе. Но быстрый поиск по Интернету подтвердил ее опасения: выбор пятнадцатилетней Джии имеет приоритетное значение. Если дочь скажет судье, что предпочитает жить с отцом, не будет никаких причин оспаривать это решение.

Марин хотелось бы знать, почему дела приняли скверный оборот. Она так замечательно все распланировала, вплоть до мельчайших деталей, а теперь вселенная вокруг нее рушится. Марин никогда не любила Раджа, теперь она видит это ясно. Но она приняла их роли, их место в жизни друг друга, понимая, что в родной им культуре брак считается вечным, хотя бы только на бумаге.

Теперь ни в чем нельзя быть уверенным. Теперь бетонное основание, на котором она построила свою жизнь, дало трещину. Марин жаждала для Джии самого лучшего, но это оказалось иллюзией. Совершенства достичь невозможно. Власть над теми, кто не так преуспел, не дает никаких преимуществ. Желая подарить дочери весь мир, Марин украла у нее чувство самосознания.

Обнаружив, что стены, которые когда-то дарили уединение и покой, теперь напоминают ей о могиле, Марин вышла из кабинета и отправилась туда, куда вовсе не думала когда-либо попасть. Около часа она сидела в машине на парковке у больницы, уговаривая себя не входить в здание. Слишком поздно искать ответы, слишком многое произошло, чтобы стараться их найти, а потом тщательно исследовать. Кроме того, она не из тех, кто предается анализу, лежа на диване. Иначе ей пришлось бы признать, что многое было сделано неправильно, а она на это не пойдет. Никто лучше нее не знает, как распланировать ее жизнь. Не важно, что происходит с Джией и Раджем. Не важно, что сулит будущее.

Но она поступила вопреки всем своим рассуждениям. При свете луны и флуоресцентных букв СП («скорая помощь») Марин нашла приемный покой, вошла внутрь здания, села в пустой лифт и поднялась на этаж, где лежал отец. Ей показалось, что только вчера она шла по похожему коридору к отделению травматологии вместе с Джией. И все же это было не вчера. Случись это вчера, она, возможно, не сделала бы последующих шагов. Она бы изменила курс своей жизни и выбрала другое направление. Она нашла бы способ удержать Джию при себе, а не предоставила ее судьбу воле обстоятельств.

— Ты победил, — говорит Марин отцу, спокойно лежащему под белой простыней. — Я думала, что я смогу победить тебя, показать, что не тебе мною управлять, но ошибалась, — она садится рядом с кроватью отца, но не дотрагивается до него. — Все эти годы ты направлял меня железной рукой, но я убедила себя, что со временем докажу, что сильнее и умнее тебя.

После того как он ударил ее в первый раз, это стало повторяться регулярно. Сначала Марин думала, что она может сделать что-то лучше, заработать оценку повыше и тогда сумеет избежать побоев. Но никакая оценка не была достаточно высокой, никакое поведение не было достаточно хорошим. Только спустя два года после их приезда в Соединенные Штаты Марин усвоила очень важный урок и поняла, что имеет значение для ее отца.

В Индии семья всегда посещала торжественную церемонию праздника Наврати, за которым следовал праздник Дивали — праздник огней. В течение девяти дней члены индийской общины, одетые в лучшие наряды, собирались вместе, чтобы танцевать с палками, символизирующими мечи. Большинство женщин были одеты в сари, а девушки — в «чанья чоли»: юбки до щиколоток и короткие кофточки, которые оставляли живот и руки обнаженными. Еще их тела прикрывала прозрачная шаль, перекинутая через плечо и заткнутая сзади за пояс юбки. Все это было расшито искусственными драгоценными камнями, благодаря которым девушки, танцуя, сверкали. Они танцевали вокруг статуи Лакшми, богини изобилия и процветания. Масляные лампы освещали комнату, наполненную запахом дыма от ладана, смешанного с розовой эссенцией. Эти девять дней были преисполнены красотой, надеждой и чувством общности.

Во время праздника никто не работал, и улицы заполнялись веселящимися людьми. Каста, цвет кожи, пол теряли значение. Марин проводила эти девять дней со своими друзьями. Они ночевали в гостях у друг друга, у каждого по очереди. Брент сунул пятьдесят рупий — целое состояние — в ладошку Марин и пожелал ей прекрасно провести время.

На улице выстраивались в ряд продавцы с тележками, полными сластей и игрушек. У Марин было достаточно денег, чтобы ее карманы не пустовали все девять дней праздника. Друзья завидовали ее богатству: им отцы давали только по десять-двадцать рупий. Марин охотно делилась с ними, потому что не могла радоваться, если ее друзья не были счастливы. Этого праздника она ждала целый год и ликовала каждой клеточкой своего существа.

Она думала, что в Америке этот праздник отмечают так же, как в Индии, если не лучше. Но когда они приехали туда, Марин с разочарованием поняла, что празднование состоится в арендованном зале и продлится лишь несколько часов. А через год она еще лучше осознала разницу между прошлой жизнью и нынешней.

Тогда, нарядившись и пообедав, они всем гуртом влезли в старенький автомобиль, и Брент повез их к расположенному неподалеку церковному холлу, который индийский самадж[24] снял по случаю праздника. Как только они остановились на парковке, Марин выпрыгнула из машины, готовая вбежать внутрь здания и затеряться в людском море.

— Марин, — сказал Брент, придержав ее.

— Да, дэдди? — отозвалась Марин, надеясь, что он сунет ей в руку несколько долларов на сочные индийские сладости, которые дамы продавали, чтобы пополнить фонд общины.

— У меня есть репутация, которую следует блюсти. Помни об этом, — сказал отец, поднимая маленькую Соню с сиденья машины.

— Да, дэдди, — сказала Марин. Ей не терпелось поскорее убежать.

Она провела вечер в играх с друзьями, которых нашла в толпе. Многие из них не походили на Марин ничем, кроме цвета кожи. Но, как и все дети, они находили между собой достаточно общего, чтобы веселиться. Время бежало быстро, Марин наслаждалась игрой в прятки, а взрослые и подростки танцевали в главном зале. Когда Марин и ее приятели устали, они забрались в чей-то кабинет, прихватив с собой содовую воду и сласти, которые потихоньку стянули.

Двое мальчиков начали мериться силой, ударяя одной банкой содовой о другую. Когда жидкость цвета карамели пролилась на бежевый ковер, они выбежали из кабинета, не желая отвечать за свой проступок. Другие дети удрали вслед за ними, и в кабинете остались только Марин и еще одна девочка. Они тоже хотели сбежать, но их остановил мужчина, который увидел пятно на ковре.

— Я не ожидал от вас такого, — сказал он и позвал Брента и отца второй девочки.

— Пожалуйста, дядя, — заговорила Марин, используя обращение «дядя» в знак уважения. Ее кофточка намокла от пота, пот выступил и на верхней губе. Голос дрожал от страха. — Мы не виноваты. Мальчики играли и…

Она не успела договорить, когда пришел Брент. Он увидел пятно и шагнул вперед, чтобы отругать ее, но тут в комнату вошел отец второй девочки и быстро оценил ситуацию.

— Марин не могла этого сделать, — сказал он. Положив руку ей на плечо — единственное допустимое прикосновение мужчины к девочке, — он продолжил: — Марин, моя дочь только вчера рассказывала нам, какая ты замечательная ученица. Я правильно понял, что ты перешагнула через два класса?

— Да, — ответил за нее Брент. — Директриса звонила мне недавно, поздравляла с ее успехами.

— Брент, ты приехал в Америку недавно. Мы же находимся здесь с тех пор, как родились наши дети, и все же не смогли добиться успеха, которого ты достиг за такое короткое время, — мужчина улыбнулся Марин: — А ты — пример для других детей в нашей общине. Как хорошо, что ты здесь. Теперь нашим детям есть кому подражать, — он пожал Бренту руку, свободной рукой показывая на пятно: — Она не могла натворить такое. Но скажи, в чем твой секрет?

— Я сижу с ней каждый вечер над уроками, — сказал Брент, изобразив на лице улыбку. — Ее успех — оправдание нашего переезда в Америку.

— И ее надо похвалить за это, мой друг, — мужчина жестом показал Марин и своей дочке, чтобы они следовали за ним. — Пойдемте, куплю сладостей, какие вам понравятся. Вы их заслужили.

Марин упирается головой в спинку стула рядом с кроватью Брента. Воспоминания об этом вечере захлестывают ее. Ей досталась целая тарелка восхитительных индийских сладостей, «дядя» и Брент купили им все, что они захотели. Но важнее сладостей был урок, который Марин получила вместе с извинениями Брента.

— Прости, — сказал он, и дочь в первый и последний раз в жизни услышала от него это слово. — Дядя был прав. Человек с такими достоинствами, как у тебя, не способен на подобный проступок, — задумавшись, он пробормотал, как бы самому себе: — Это все игра, Марин. Жизнь, я хочу сказать. Ты должна уметь выигрывать. Все дело в этом.

Смысл его слов был ясен — пока она совершенна и другие знают об этом, она в безопасности. Никто не посмеет задеть ее. Она — особенная, потому что достигла успеха. В этот вечер Марин дала себе зарок: она всегда будет лучше всех. Это единственный способ гарантировать себе власть над собственной жизнью и победить в игре.

— Вот мой успех, дэдди, — бормочет Марин. — Джия хочет жить с отцом, — заявление дочери звучит у нее в ушах снова и снова. — Я ей не нужна. — Марин дышит с трудом. — Я все сделала для нее. Мой успех должен был стать для нее путеводной звездой, но его оказалось недостаточно. Недостаточно. Она не любит меня.

Ноша Марин слишком тяжела для нее. Она соскальзывает со стула и кладет голову на пол. Слезы, не выплаканные за всю жизнь, текут рекой — сначала медленно, но вскоре Марин уже рыдает.

— Я не знаю, что мне делать!

Она не может удержать слез, будто внутри нее прорвалась дамба. Уверенная в том, что потеряла свою дочь, Марин понимает, что в ее жизни не осталось ничего, что ее жизнь была разрушена много лет назад.