След сломанного крыла

Триша

Наконец я вернулась к какому-то подобию жизни. Пока я жила у мамы, я носила одежду Сони. Маме, кажется, очень нравилось, что две из ее дочерей снова живут под ее крышей. Без отца она чувствовала себя совсем по-другому, потому что в доме было намного тише и спокойнее. Хотя отцовский гнев никогда не был обращен на меня, я все равно жила под его темной сенью. Я ощущала страх тех, кого любила. Большое облегчение — видеть, как они свободно ходят и свободно дышат в тех самых стенах, где раньше жили в страхе. Кажется, это совсем другие женщины, только с прежними телами и лицами.

После разговора с мамой я решила вернуться домой. Войдя в дом, на украшение которого я потратила столько времени и сил, я почувствовала себя там чужой. Я проверила телефон и сняла с рук подаренные мамой браслеты. Никакого сообщения от Эрика, где он требовал бы освободить дом, не было. Должно быть, ему так же не хотелось возвращаться сюда, как мне раньше не хотелось уезжать отсюда. Меня встречает полная тишина, но я быстро вспоминаю, что именно здесь принадлежит мне, что всегда было моим. Мой дом, мои декорации, моя жизнь.

Я провожу рукой по коробкам, которые все еще сложены в кучу, — я так была уверена в нашем расставании, когда упаковывала их. Я отвечала на гнев Эрика праведным негодованием и думала, что его предательство гораздо тяжелее, чем мое. Сейчас мне кажется, будто кто-то распахнул окно с матовым стеклом, через которое ничего нельзя было увидеть. Я построила свой брак на лжи, и мы с Эриком оба пострадали от этого. Я должна попросить прощения и объяснить ему, почему я так поступила. Я знаю, что не заслуживаю встречи с ним, но должна попытаться.

Представляя, как скажу вслух о том, что со мной произошло, я вся сжимаюсь. Мы с Соней, лежа в постели без сна, часами говорили об этом. Она подставляла мне плечо, чтобы я могла выплакаться, давала мне возможность выговориться без боязни, что меня будут осуждать и порицать. Когда я сказала, что все еще люблю папу, она понимающе кивнула. Когда я сказала, что все еще люблю Эрика, она ответила, что это неудивительно.

— Он хороший человек. И он любит тебя. Тебе повезло, что ты нашла его.

Я не призналась ей в своем главном страхе, не призналась, как боюсь, что потеряла любовь Эрика навсегда. Все, чем я обладала, осталось в прошлом.

— Ты была когда-нибудь влюблена? — спросила я ее. Соня никогда не упоминала ни об одном мужчине в ее жизни, никогда не намекала на то, что кому-то отдала свое сердце.

— Я не знаю, что такое любовь, — ответила она. — А ты знаешь. Тебе очень повезло.

Сейчас, одна в пустом доме, я не чувствую себя везунчиком. Моя жизнь так отличается от той, которую я себе представляла. Я выгребаю содержимое почтового ящика и начинаю сортировать его. Мое внимание привлекает большой конверт из манильской оберточной бумаги, адресованный мне. Когда я вижу обратный адрес, сердце у меня начинает колотиться. Это письмо от адвокатов Эрика.

Я медленно вскрываю печать и вынимаю тонкий лист бумаги. На нем ясным и четким языком изложено соглашение о разводе. Как я и просила, там нет никакого упоминания об алиментах и о разделе собственности. Все, с чем мы вступили в брак, остается нашим. Остальное принадлежит Эрику. Все, что от нас требуется, — поставить подписи. Сначала документ должна подписать я, а потом мне следует отослать его адвокатам, чтобы его подписал Эрик. Но сейчас у меня нет на это сил. Засунув соглашение в конверт, я выхожу из комнаты.

Мама просит нас всех собраться в больнице. Она не называет нам причины. Просто назначает время и говорит, что это очень важно. Сначала я колебалась, мне не хотелось видеть отца. Я не навещала его с тех пор, как узнала правду о том, что он сделал со мной. Но я не могу прятаться. Это означало бы его победу. Он отнял у меня какую-то часть меня самой; если я убегу, то дам ему возможность сохранить власть надо мной, останусь в углу, в который он меня загнал.

Он выглядит так же, как выглядел в тот день, когда его привезли сюда, — не проявляет никаких эмоций, не может разговаривать. Если я раньше поправляла на нем простыню, гладила его по голове, то теперь держусь от него на расстоянии. Я смотрю на отца со стороны и вижу чужого человека.

— Почему, папа? — шепчу я. — Как ты мог сделать со мной такое?

Если бы он очнулся, если бы смог заговорить, интересно, что бы он ответил? Как бы он смог объясниться? Может быть, он попросил бы у меня прощения, просил бы забыть обо всем?

— Я беззаветно любила тебя, — говорю я ему, хотя он и так это знает. Во время каждого посещения я разговаривала с ним, надеясь, что слова любви и надежды разбудят его, вернут его к жизни. Теперь я хочу, чтобы он почувствовал мою боль, ощутил страдание, которое мне причинил. — Я была так благодарна тебе.

Это признание приводит меня саму в замешательство. Я никогда не смотрела на наши отношения с такой точки зрения. Я думала, что заслуживаю его любви, что достойна ее, а все остальные в нашей семье — нет. Но это было не так, мой разум обманывал меня. Это была лишь благодарность: я считала, что обязана ему за то, что он любит меня. Ни один ребенок не должен испытывать подобного чувства. Членов семьи должны объединять любовь и признание ценности того, что каждый из них вносит в их отношения. Их должен объединять союз душ и сердец, в котором нет места для страха.

— Ты потерял себя. А ты всегда так старался… — на секунду я умолкаю и, закусив губу, смотрю поверх простыней, укрывающих его, в окно палаты. — Старался, чтобы себя потеряли мы. Но этого не случилось, папа. Как-нибудь я все равно сумею выжить, — говорю я ему с уверенностью, которой не ощущаю.