Соло для оркестра

Любомир Томек СОБАКА ДЛЯ ГЕНЕРАЛА

По улице с грохотом несся военный газик. Застонали тормоза, газик резко качнуло. Старик укоризненным взглядом бледно-голубых глаз проводил этих полоумных. Черный щенок охотничьей породы, тершийся о его ноги, прижался к стене. Машина остановилась у тротуара. Старик выпрямился, подкрутил усы.

— Великолепный пес, папаша, — прогудел чей-то бас, и из машины выбрался могучего телосложения военный — золото так и сверкает: погоны, звезды, орденов полная грудь.

— Чистокровный, — гордо сказал старик и по привычке в знак приветствия приложил к полям шляпы два пальца.

— Пол-Чехословакии проехал, но это первый сеттер-гордон, которого я здесь вижу. И такой красавец — хоть сейчас на выставку! Мой сын до войны говаривал: на уток без сеттера-гордона — все равно что на зайца без гончей!

Вечером старик отправился выпить стаканчик вина — оно даже не показалось ему сегодня таким скверным — и вот уже в четвертый раз принимался рассказывать:

— Псарня у меня — заведение мирового масштаба! Не беда, что состоит она из одной конуры да одной сучки, зато родословная какая! Прабабушку импортировали из Англии, когда Альбион еще был великой державой, у отца предки — все фон да оф, а из-за моего младшенького сегодня один славный русский генерал чуть носом стекло не продавил! Говорит: поздравляю, папаша, я изъездил всю Европу и близлежащие континенты, а такого сеттера-гордона, ей-богу, в жизни не видывал!

— Ясное дело, дедушка! — смеялись парни за столом. Они пришли сюда немного промочить глотки, целый день разбирали противотанковые заграждения и теперь не прочь были пошутить. — Да, здорово вам повезло, так божиться умеет только советский генерал! А может, и маршал? Ха-ха-ха! И потом, если он «в жизни не видывал» сказал по-чешски, то по-русски бы получилось «в животе не видывал», потому как по-русски живот — это брюхо[34]. Они смеялись, стуча пол-литровыми кружками о картонные подставки. Пиво было препаршивое, но в ту пору оно валило с ног, как настоящее пльзеньское.

Старик на парней не сердился. «Ну есть ли у вас понятие о собаках? — думал он. — Настоящего собачника вмиг опознаешь. Как он затормозил! Эх, и май нынче выдался! Настал мир, наконец-то мир, а у меня лучшие собаки во всей Европе!»

Следующую неделю старик провел в лихорадке международных контактов. А с ним — и вся улица. Сперва приехал шофер, потом молодой лейтенант. А к концу недели пожаловал и сам генерал.

— Дело вот в чем, пан генерал, — несчастным голосом бормотал старик. — Этого щенка я еще перед концом войны продал в деревню. Получил за него мучки на корм остальным собачатам, шпигу для внука, в войну все менялось на продукты, понимаете? Он, крестьянин, и посейчас привозит корм для щенка, а я малыша натаскиваю. И при щенке заодно прикармливаю свою сучку. Во времена рейха трудно было держать собаку, пан генерал. А мои на всех выставках получали медали. И снова будут получать. Не мог я отказаться от псарни, хоть и жалко было щенка, верно?

Генерал гладил черного щенка по спине, почесывал между ушами и под подбородком. Щенок был вне себя от блаженства.

— Жаль… Я хотел купить его у вас для сына. Пять лет не видались. Воевали на разных фронтах. А недавно он получил звание Героя Советского Союза. Вот был бы подарок, когда встретимся!

Старик свесил голову. Глаза его увлажнились, усы как-то обвисли, он переступал с ноги на ногу, точно мальчишка, только старый беспомощный мальчишка: на его сгорбленные плечи свалилась еще одна, до сей поры неведомая тяжесть, и весь он как будто сник под этой тяжестью в своем поношенном костюме, который бессменно прослужил ему все военные годы, а пес, маленький несмышленыш, глупый щенок, уже не казался ему лучшим в Европе.

— Ничего, дед. — Генерал похлопал его по плечу. — Мы пережили кое-что похуже. Переживем и это.

В тот день старику не захотелось идти пить скверное вино. Он отправился в деревню. Объяснял, убеждал, да разве спекулянта уговоришь! Знай твердит, что пес теперь его, он-де заплатил по-царски, всякий скажет. Дать за плюгавую собачонку столько продуктов! Да он и решился на такое только потому, что пес нужен ему позарез. Мол, если все так будут: сегодня продал, завтра на попятную — какая же тогда торговля! Вернулся старик домой ни с чем, и тоска его разбирает. Праздничного настроения как не бывало.

Прошла неделя, другая, и великолепный черный пес начисто старику опротивел. Кормил он его регулярно, что правда, то правда, но дружеских бесед, как прежде, с ним не вел, да и натаскивать его уже не было охоты…

В конце мая снова затарахтел на улице знакомый газик. Старик обрадовался. Но тут же погрустнел. Тошно ему стало.

Генерал даже не вышел из машины.

— Тороплюсь. Уезжаю домой, хотел с вами проститься. И взглянуть напоследок. Чтобы потом рассказывать сыну, какие тут у вас, в Чехословакии, великолепные собаки.

Щенок бросился к машине, закрутил мохнатым хвостом, стал подпрыгивать чуть не до окошка. Генерал раскрыл дверцу, погладил его и передал старику.

— До свиданья, дед, — сказал он и, привычно хлопнув шофера по плечу, приказал ехать.

Старик застыл на тротуаре, словно истукан, прижав к груди щенка, который так и рвался из рук. Он не мог выдавить из себя ни слова, а в глазах снова блеснула предательская влага. Заворчавший мотор подтолкнул его к краю тротуара, заставил вскинуть руки — и щенок упал на колени генерала. А на душе у старика сразу полегчало.

— Это для вашего героя, и за мир, который вы нам принесли! — Он хотел еще крикнуть зычным, как в былые времена, голосом: «И пускай спекулянт лопнет со злости!» Да вовремя одумался — это было бы смешно.

Над землей распростерся июнь. Теплый, солнечный, мирный. Вопли спекулянта если порой и раздавались в ушах старика, то уже как отдаленное лягушачье кваканье, как предсмертный вой радиоглушителей. Вопли спекулянта разбились о фанфары свободы.

Но пора неожиданностей еще не кончилась. Как-то под окнами снова заскрипели тормоза. На этот раз подъехал грузовик. Из распахнутой дверцы спрыгнул наземь солдатик — с виду еще не мужчина, но уже не мальчишка, задира, весельчак. Спрашивает: знаете товарища генерала такого-то? Он велел вам кое-что передать. И в придачу — письмо. Везу из са́мой Словакии. — Вытащил из грузовика большой ящик, похожий на клетку для кроликов. У старика дух перехватило. Генеральский сеттер-гордон!

— Не вижу ничего, прочти, сынок! — попросил он дрожащим голосом.

— Дорогой дедушка, — читал солдатик. — Сердечное спасибо за подарок для сына. К сожалению, вручить его не смогу. Сын погиб…

Старик обнял щенка, как ребенка, беспомощно прижался лицом к черной кудрявой шерсти. И показалось ему в тот миг, будто он обнимает всех детей мира.

Перевод с чешского В. Каменской.