Вчера я была в школе, представляешь? Наша училка Папекова пришла злющая-презлющая — уж не знаю отчего — и говорит:
— Кто сделает красивый рисунок цветными карандашами, получит акварельные краски.
У меня были только цветные карандаши, понимаешь? Всему нашему классу, всем ребятам, папы или мамы купили цветные карандаши. Мне мамочка купила их давным-давно — я тогда еще в школу не ходила — и спрятала, пока подрасту. А когда я была в первом классе, то нашла их в секретере, и мамочка решила: раз я их все равно нашла, то могу ими рисовать. Ведь если кто что-нибудь найдет, так это уже его. А я эти карандаши нашла!
В первом классе мы сначала рисовали лужайку. Я знаю: цветок должен быть такой же большой, как лужайка, потому что он только один и лужайка только одна. Но лужайка разноцветная, а цветок — весь одинакового цвета. И я рисовала только лужайки да цветы. А дети — уже и глаза, и нос. Вот наша учительница Ковачикова — у нее на указательном пальце было кольцо — и говорит:
— Анча, пора уж тебе рисовать и нос, и глаза!
Но я сказала:
— Нет, цветы и лужайки лучше. Я буду рисовать свое, а вы рисуйте свое.
Я и дома так: всегда делаю свое, а мамочка свое. Я не варю суп, а собираю коробки, моей мамочке никогда не придет в голову собирать коробки, а мне — варить взаправдашний суп, а не понарошку, из грязи. Так мы всегда и делаем: я свое, мамочка свое. Но другие дети уже научились рисовать разные разности, а я все цветы да лужайки, цветы да лужайки и только иногда воду. И дети надо мной смеялись:
— Фу, зеленая и синяя!
Я понимала, что это и правда чуточку ФУ. Но рисовала свое. И зеленый карандаш у меня еще в первом классе весь ИЗРИСОВАЛСЯ на эти самые лужайки.
А во втором классе у нас учительница злючка. Не то, что Ковачикова. Папекова. Как треснет прутиком по столу — весь класс под партами! Прутики ей носит Владо Гучала. Он живет рядом с ивняком, и учительница каждый раз велит ему срезать прутик и принести, представляешь?
Вчера Папекова пришла злющая-презлющая — уж не знаю отчего — и говорит:
— Кто сделает красивый рисунок цветными карандашами, получит акварельные краски.
А мне так хотелось рисовать акварельными красками!
Начала я с воды. Зеленым. Ну вот, нарисуем водичку… И водичка потекла! Еще и ботинок в ней плавал, только никто его не разглядел. Бета, которая сидит сзади, посмотрела — и давай смеяться. Но я-то знаю, что в воде плавает ботинок, я сама видела такой старый башмак, когда мы с мамочкой ходили на кладбище. Он плавал в луже. Я его здесь и нарисовала. Разве я виновата, что Бета этот башмак не видела? Не виновата! Потом я стала рисовать травку. Да только не знала, где кончается травка, а где начинается небо.
А когда я уже принялась за небо, ВДРУГ Владо Гучала как высморкается. Нашей Папековой, если кто высморкается, сразу становится плохо. Такая она чудна́я. Ей и стало плохо.
Она как треснет прутиком по столу, прутик сломался, и весь класс испуганно притих. А кто в то время рисовал, кто во всю старался, у тех сломались карандаши. Нас таких было семеро, понимаешь? Кто во всю старался. И все — самые плохие ученики. Потому что остальные уже заканчивали рисунки, а мы хотели их догнать.
Я тоже старалась. И у меня тоже сломался карандаш, как раз зеленый, самый нужный. А я не умею точить карандаши. Попросить учительницу я боялась. А кого еще? Кто поможет? Попробовать, что ли, самой? Но ведь у меня даже ножика нету, мамочка не хочет его давать. Купила мне точилку. Только я не умею определить, когда карандаш отточен и его пора вынимать. Кручу-кручу, пока грифель не сломается.
Сунула я свой зеленый карандаш в точилку. А он и так совсем малюсенький — сточился еще в первом классе, когда мы рисовали лужайки. Я тебе уже про них говорила? Ну вот. Точу себе и точу, а когда вынула — оказалось, я сунула его не тем концом. Ну, и второй конец тоже сломался. Снова сую карандаш в точилку, кручу еще раз, еще и еще, а когда доточила — у меня остался такой крошечный карандашик, что и в руке не удержать. Тут уж ничего красивого не нарисуешь! До самого звонка я и ЧЕРТОЧКИ не провела! Пришлось оставить на листе чистое место. И небо все-все белое, потому что я и небо тоже хотела раскрасить зеленым.
Училка велела подписать рисунки, но я и подписать хотела зеленым, а зеленого у меня не было, и я не подписала. Папекула увидела, собрала все рисунки и сказала, что акварельных красок мне не даст.
Я думала, она поймет, думала, она и сама хоть чуточку любит зеленый цвет и ей тоже будет жалко, что его там НЕ ХВАТАЕТ. И что зеленый карандаш у меня сломался! Думала — поймет, что он сломался из-за ее прутика. Из-за того самого прутика, который принес Владо Гучала. Ну, который высморкался!
Понимаешь? Владо высморкался, и прутик, который он срезал, сломался. Разве можно сморкаться, когда срезаешь такие прутики, которые ломаются? И разве можно срезать такие прутики, которые ломаются, когда высморкаешься, правда ведь?
Пришлось моей мамочке сходить к Папекуле. Они знакомы, моя мамочка тоже учительница, только никого не учит, потому что болеет. Мамочка и говорит Папекуле:
— Меланка, уж ты дай нашей Аничке акварельные краски, она так хочет рисовать акварельными.
Папекула глупая, ну и дала мне сегодня ПО БЛАТУ акварельные краски, понимаешь? А все дети удивлялись: нарисовала такой плохой рисунок, а акварельные краски все равно получила. И весь класс на меня разозлился.
А я подумала: вот возьму и докажу, что умею рисовать акварельными красками лучше всех! Но про себя решила — зеленой рисовать не буду, раз она ТАК меня подвела! Возьму синюю.
Только мамочка забыла меня предупредить, что синяя краска расплывается больше ВСЕХ-ВСЕХ других. Я взяла синюю, да еще Папекалка не дала нам ПОРЯДОЧНОЙ бумаги, а надергала листков из тетрадок для рисования. На таких листках — никто в классе этого не знал, но я-то знала! — краска жутко расплывается. Я знала, что на бумаге из тетрадок краска расплывается, да что толку, раз я не знала, что синяя расплывается больше всех! Мамочка забыла меня предупредить, понимаешь?
Дети рисовали красной, желтой и ВСЯКИМИ другими, и рисунки у них получались КРАСИВЫЕ, РАЗНОЦВЕТНЫЕ, а я взяла синюю, кисточку выбрала самую толстую, сказала себе, что начну не с травы, а с неба, и стала рисовать небо, небо, небо, и все мне казалось, что неба еще мало. И потому — когда подсохло, я снова принялась рисовать небо. Получилось небонебонебонебонебо, весь рисунок — сплошное небо! На траву уже ничуточки бумаги не осталось. Да только синяя краска расплывается, и весь рисунок у меня расплылся. Но я считаю — получилось очень даже хорошо, ведь и небо не бывает всюду одинаковое, где такое, а где такоеТАКОЕ, такоетакое и такоеТАКОЕ…
Иду я сдавать рисунок и думаю: наконец-то Папекалка увидит взаправдашнее небо!
Да, еще я не люблю букву «К». И решила ее выкинуть. Подписалась: Яворсая. Потому что — зачем оно, это «К», правда ведь? Она и так поймет, чей рисунок, раз я Аничка. Аничка в классе только одна. Подписалась: «Анна Яворсая» — и понесла.
Папекула сидела за столом и каждого хвалила, а я подумала: сейчас вы все увидите, когда я покажу ей свое небо, что это за красотища!
Пока я несла рисунок, всё прижимала его к себе — пусть никто не подглядывает!
Но когда приблизилась к учительскому столу, то держала его уже не перед собой, чтоб Папекула не подумала, будто я нарисовала стену, а над головой, чтобы сразу поняла — это небо!
Но то, что у меня было над головой, у нее оказалось ниже носа, и она не поняла, что это небо, глянула одним глазом и сразу — трах прутиком по столу! И прутик снова сломался. Треснула она по столу и говорит:
— Яворская вернет акварельные краски и будет рисовать карандашами.
Я ТАК сегодня плакала! А мамочка утешает:
— Не плачь, я научу тебя рисовать цветными карандашами лучше, чем акварельными красками!
Да ТОЛЬКО я думала, что лучше нарисовать уже нельзя! Просто и Папекула… и даже моя мамочка… и ВСЕ-ВСЕ — глупые. Ничегошеньки не поняли. Ведь такое небо лучше ВЗАПРАВДАШНЕГО, потому что взаправдашнее небо все синее-пресинее, и, когда поглядишь на заводскую трубу, оно и над этой трубой такое же синее, как над другой. А мое — не такое. Мое небо над одной трубой чуточку сине́е, чем над другой.
Если бы Папекула это заметила, она бы поняла, сколько мне пришлось потрудиться, пока получилось у меня такое небо, чтобы оно ПО ПРАВДЕ было красивое. Ни одной травинки не подрисовала, а ведь я ТАК люблю ее рисовать! Но я решила — пускай лучше будет без травы, лишь бы небо получилось красивое!
Перевод со словацкого В. Каменской.