Соловей и кукушка

Глава 4 Я нахожу неприятности. С усами

В столице нас встретила охрана, несколько автомобилей и непрестанно улыбающийся провожатый — носатый седовласый дон Мануэль. Он раз пять поцеловал мне ручку, восторженно лепеча о моей неземной красоте. Приятно, что ни говори. И немного стыдно, потому что оранжевая гуашь с пальцев так и не отмылась. Конечно, перчатки скрыли мой провал, но я-то знала…

Оказалось, что нас ждали вчера на вокзале, и были удивлены, что паровоз пришёл без нас. Матушка, мило улыбаясь, сообщила о нездоровье Доменики. Мне показалось, что дон Мануэль не был удовлетворён её ответами. Но дону было просто наплевать. Несмотря на всю его любезность, я бессознательно ощущала его презрительное высокомерие. Ещё бы! Столичный гранд, и мы — деревенские кумушки. Супруга и дочь отставного инженера!

Королевский дворец поразил меня огромным садом. Мы всё ехали и ехали по живописным холмам с берёзами, клёнами, каштанами и соснами, мимо прудов и ручьёв, выгибающих над собой ажурные мостики, а парк всё не кончался и не кончался. Иногда встречались охотничьи домики, гроты, какие-то пирамиды, виднелись беседки и руины.

Люблю пейзажные парки. Мне кажется, чтобы создать естественный ландшафт, нужно быть великим мастером.

Но, наконец, искривлённые сосны расступились, и мы увидели дворец. Он обнимал полукруглой мраморной колоннадой просторную площадь с высоким фонтаном посредине. Дворец, казалось, весь состоял из флигелей и корпусов, соединённых между собой галереями и крытыми переходами. Черепичные крыши, ажурные балкончики, огромные окна с причудливо изогнутыми рамами. Мозаика, изображающая осенний лес на верхнем, третьем, этаже как нельзя более уместна. Башенки-эркеры. Я буду рисовать его каждый день и, кажется, мне очень долго это не надоест.

Море я так и не увидела. Солнце как раз ушло по ту сторону дворца и, видимо, сейчас купалось в волнах, заливая каменное великолепие золотым свечением. Мы не воспользовались парадным входом, проехали мимо и остановились перед небольшим двухэтажным флигелем цвета майской еловой хвои, расположенном среди сосенок.

Очаровательно. Особенно мне понравилось веранда, увитая лианой капсиса, и мезонин с витражом, изображающим павлина, в окне. Плети капсиса всё ещё полыхали огненно-рыжими цветами, которые резко контрастировали с нежным, но глубоким цветом стен. Решено, утренний чай мы будем пить на веранде, а в мезонине расположится моя комната и мастерская.

— Его величество распорядился выделить вам собственный корпус, — прокурлыкал дон Мануэль. — Но, может быть, передать ему вашу просьбу отвести вам покои в главном здании дворца?

— Ни в коем случае!

Пожалуй, я ответила немного резковато. Гранд выпучил на меня блекло-серые глазёнки. Поэтому пришлось мило улыбнуться и захлопать ресницами с видом дурочки.

— Мы очень благодарны вам за заботу, дон Мануэль, — нежно пролепетала я. Лепетать очень просто: нужно звук направлять немного в нёбо и улыбаться одновременно. От этого голос становится абсолютно дурным, высоким и нежным. — Однако воля короля для нас священна.

— Мы благодарны Его величеству за милость и честь, оказанные нам, — сыграла свою сольную партию Марселия, и дон Мануэль перевёл свой масляный взгляд на мою красавицу-мачеху.

— Позвольте нам покинуть вас? — всё так же лепеча, уточнила я, а затем, когда мне милостиво кивнули, взяла сумрачную сестрицу за руку и ретировалась за причудливо изогнутую дверь.

Модерн! Настоящий ингварский модерн. Восхитительно! Он более суров и скромен, чем наш лузитанский, и это мне нравится. Люблю суровость зданий в сочетании с лёгкостью внезапных деталей. Например, голая ровная стена, а затем вдруг маленькое окошко в виноградных лозах. Вот и наш дом такой: без виньеток, пилястр, резьбы и рюшечек: простое изящество изогнутых и изломанных линий, и вдруг — витраж-павлин в окне.

Оставив Доменику обходить предоставленные нам комнаты, я бросилась наверх, перепрыгивая через ступеньки.

Просторное помещение под самой крышей, с тремя скатами — два по бокам, и одно — спереди, к окну. Простой светлый паркет в ярких витражных пятнах, медовая мебель… Я засмеялась от удовольствия и закружилась, постукивая каблучками. Да! Да, это то, о чём я неосознанно мечтала. Да, пожалуй, стоило выходить замуж за толстяка-принца ради эдакого-то домика… Надо будет убедить мужа или свёкра подарить мне фисташковый особнячок в качестве свадебного подарка.

— Ирэна… как красиво! — ахнула Ника за моей спиной.

Вот какого демона, спрашивается, припёрлась?

— Здесь будут мои комнаты, — я резко обернулась, хмурясь. — И моя мастерская.

— Для рисования тебе лучше белый, а не цветной свет, — надулась сестрица. — На втором этаже есть прекрасные комнаты с большими окнами. В угловой очень светло…

— Ну вот сама и поселись там, — оборвала её я.

— Я хочу, как лучше, — запротестовала несносная девчонка. — Почему ты никогда не уступаешь? Почему считаешь, что всегда всё должно быть по-твоему?

— Я всю жизнь тебе уступаю, — процедила я. — И вообще, это я здесь невеста принца, а не ты. Тебя вообще пригласили из милости. Заодно со мной, поняла? Поэтому это я буду решать кто и где живёт, а не ты. Захочу, возьму и ту и другую комнаты, а тебя поселю в чулане.

— Мама! — захныкала та.

Ябеда. Никогда не может сама за себя постоять!

— Что случилось? — Марселия уже поднималась к нам. — Ника, вы опять ссоритесь?

— Мама, Ирэна снова вредничает! — захлюпала Доменика жалобно. И тонкие бровки, конечно, вздёрнула домиком. — Скажи ей…

Матушка вошла и прислонилась к двери. Терпеливо вздохнула, обмахиваясь веером.

— Марсик, донеси, пожалуйста, до сведения своей дочери, — сухо прервала я поток никиных жалоб, — что невеста принца это я, а не она. И что понравившаяся мне комната будет моей. Как бы она не истерила. А я пока пойду, посмотрю на море.

— Уже темнеет, — забеспокоилась матушка.

— Отлично. Всегда хотела увидеть, как луна купается в чёрных волнах.

— Но опасно…

— В королевском саду? — я откровенно расхохоталась и, пройдя мимо Доменики так, чтобы нарочно задеть её локтём, вышла на лестницу.

— Маменька! — ожидаемо отозвалась сестричка ноющим голоском.

Сад был великолепен. Дворцовые корпуса тоже. Я шла и наслаждалась, а где-то в небе парили и кричали чайки. Ну или альбатросы, но я не очень-то различала их, ведь раньше видела этих птичек только на картинках. Дул свежий воздух, пахнувший чем-то необыкновенным, и я жадно втягивала его в ноздри. Море, я, наконец, встречу тебя!

Обогнув здания дворца, я вышла на террасу, усаженную кипарисами. Белоснежная мраморная лестница вела вниз. Справа и слева от меня сизыми скалами распахнулась бухта. А там…

Вот эта синяя, будто акварель, капнувшая в воду, полоса… Даже нет, не синяя, я бы сказала сине-серебряное марево, это и есть — море?

Сердце зашлось от восторга, и я побежала вниз по ступенькам, придерживая подол неудобного платья. Напрасно я на последнем привале переоделась. Лучше бы оставалась в юбке-брюках, оно намного удобнее. Но нет же: «Это эпатаж, дорогая, а первая встреча с королевской семьёй…». Эх, Марселия, король и вся его семейка даже встречать будущую родственницу не вышли. Прислали вместо себя какого-то мутного дона.

Когда я добралась, наконец, до галечной ленты, со всех сторон облизанной морем, небо уже налилось фиолетом, и лишь с западной стороны ещё мерцало оловом, отражаясь в воде.

— Ну, здравствуй, — шепнула я, а оно подкатилось и лизнуло мне ножку.

Я задрала юбку повыше, едва ли не до колен, и смело пошла на него. Подошвы ног скользили по гладким камушкам: обувь и чулки я оставила на последней ступеньке долгой лестницы.

Волна набежала, обрызгав пеной, и снова отступила с тихим шорохом. Ветер попытался растрепать мою идеальную причёску, и я погрозила ему пальцем, чтобы не хулиганил. А потом мы стали играть с морем: я убегала, оно догоняло, а затем я догоняла, а оно убегало. Нам понравилось. Пару раз волна настигала и опрокидывала меня, и вскоре я оказалась абсолютно мокрой, а причёска развалилась окончательно.

Радует, что очень быстро стемнело, а, значит, вряд ли наши неприличные игры кто-нибудь видел. По крайней мере, точно не из окон королевского дворца: он стоял на высокой скале, а потому созерцал что-то вдали, но точно не меня.

Наигравшись, я двинулась вдоль берега по направлению к туфлям. На небе уже засверкали звёзды, море переливалось, словно чёрный атлас. Я шла и думала о том, как хорошо быть свободной. Здесь меня не контролировал непрестанно отец. Его удушливая забота не довлела надо мной. Почему нельзя вот так свободно жить всегда? Почему над тобой либо отец, либо муж? Дай мне волю, я бы никогда не выходила замуж. Разве что за море… Я вообще против института брака. В конце концов, если люди друг друга любят, то к чему всё вот это? Какие-то клятвы, толпа свидетелей… А если нет, то тем более: зачем?

Если бы батюшка, например, узнал, что Томашек уже успел нарушить некоторую грань приличий, что мы с ним жарко целовались в розовых кустах (это, скажу я вам, более романтично, чем удобно), то, наверное, выдал бы меня замуж за этого мальчишку. А оно мне надо? Да, сын садовника малый горячий, но… О чём с ним говорить между поцелуями?

Я подобрала туфли с мраморных ступенек. Теперь надо было надеть чулки и как-то незаметно пробраться домой, не спалившись ни перед кем мокрым платьем. И ту вдруг сверху раздался смех и чьи-то тяжёлые шаги. Мужчины. Охрана? Они явно идут сюда! Ой, неприлично то как: девушка с босыми ногами. Да ещё невеста принца.

Позади меня ровными чёрными свечами высились туи. Я осторожно скользнула за их молчаливый ряд, попятилась. Скорее всего, у охраны есть фонари, поэтому мне стоило отойти куда-нибудь подальше. Трава ласкала ноги, я безбожно наступала на закрывшиеся бутоны цветов. Но вот, наконец, высокие кусты. Стараясь не ломать их ветви, я пробиралась внутрь, подальше от открытого пространства. Остановилась. Всё, можно выдохнуть.

Задрала юбку и стала натягивать длинную белую змею чулка. Закрепила. Надела туфлю, нагнулась ко второму чулку, свернувшемуся на земле и…

Пальцы. Это точно пальцы, а не призрачные грибы. Я сглотнула и перевела взгляд по тонкой застывшей чуть голубоватой руке дальше. Светлые волосы, в темноте казавшиеся серебряными, разметались, словно в танце. Глаз не было, на их месте зияли чёрные провалы. Рот ощерил зубы в безмолвном крике… Части зубов не хватает… Застывшее тело застенчиво пытаются прикрыть обрывки одежды…

Меня замутило, и я закрыла рот руками, а затем шагнула назад и нагнулась, не в силах сдержаться. Горло обжог желудочный сок.

Её насиловали. А потом жестоко убили. Предварительно поглумившись.

Кто-то закричал. Пронзительно, истошно, очень неприятно. Это была я. Я зажала глаза руками, но мои зрачки всё равно видели эти чёрные пятна застывшей крови на голубовато-белом теле.

Я визжала и тогда, когда полицейские в палевой форме ворвались в куст, и один из них, крепко обхватив меня руками, наконец отвернул от трупа и прижал лицом к своему мундиру.

— Селсо, сообщи капитану, — пробасил тот, кто прижимал меня к себе. — Алонсо, уведи девушку. Сеньора, вы кто и откуда?

Я вцепилась в его мундир, меня трясло, а живот мучительно скручивало.

— Это Катарина, одна из горничных, — голос донёсся немного снизу, говорящий явно присел, скорее всего, вглядываясь в лицо покойницы. — Пречистая Дева, её сложно узнать. Она сегодня выходная, поэтому бедолаги с утра не хватились. Бедная девушка…

Он суеверно зашептал молитвы.

— Сеньора, кто вы? Куда вас проводить? — настойчиво пытался узнать обнимающий меня.

В присутствии мужчин мне стало легче. Я подняла голову и вгляделась в выбритый подбородок, нависший надо мной. Отсюда, снизу, был виден только он и ещё крылья немного сплюснутого носа. Я сглотнула. Стало стыдно за свою трусость. Всегда считала себя здравомыслящей девушкой, а тут…

— Донья Ирэна де Атэйдэ, — просипела, мучительно пытаясь унять дрожь в голосе.

Он тотчас отпустил меня и отошёл на шаг, кланяясь.

— Простите за дерзость…

Симпатичный, черноволосый, черноглазый молодой человек в палевой форме с золотом. Конечно, цвет был плохо виден в свете керосиновых фонарей, но я знала как выглядит мундир полиции.

Без его объятий меня снова охватила ледяная дрожь.

— Позвольте спросить вас, донья де Атэйдэ, что вы делали здесь?

О, кто-то попался… Я тут же вспомнила, что стою перед ним в одном чулке и в одном туфле. Не хватает только господ журналистов с их фотокамерами. Правда, вряд ли можно что-то сфотографировать в такой темноте.

— Я гуляла, промочила ноги в море, услышала ваши голоса и решила переодеть… ну вы понимаете?

Скромно потупившись, я искоса взглянула в бесстрастное лицо доблестного кабальеро. Вдруг раздался треск кустов и что-то тёмное и лохматое ворвалось в куст, порядком изломанный внутри.

— Энцо, что там? — донёсся до нас весёлый голос со стороны лестницы. — Опять наш лунный маньяк повеселился? Кто на этот раз?

Ничего себе! Такого уровня цинизма я не скоро достигну. Вообще-то тут зверски изуродованный труп. Что за веселье в мужском баритоне?

— Сеньор капитан, это Катарина, одна из дворцовых горничных, — отрапортовал тот, кто лишил меня тёплых объятий, едва услышав моё имя. — Здесь невеста его высочества…

— Какого демона? — выругался недовольно приближающийся голос. — Она-то что здесь забыла?

Мне в руку ткнулось что-то холодное и влажное. Я опустила глаза и увидела тёмную лохматую собаку с висячими ушами. В холке она доставала мне до колена и сейчас с интересом обнюхивала, двигая блестящим мокрым носом. Сеттер.

Энцо смущённо глянул на меня, не зная, как оправдать грубость капитана.

— Не любит он женщин, — вздохнув, наконец выдавил максимально глупое из возможных оправданий. — Вы уж так-то не сердитесь…

Кусты раздвинулись, и в них быстрым шагом вошёл плечистый и высокий человек. Формы на нём не было. Светлая рубашка, тёмный жилет, на одно плечо небрежно накинуто лёгкое клетчатое полупальто. Блондин с тёмными широкими бровями и игривой тонкой полоской тёмных усов.

— Надеюсь, затоптать ещё не всё успели? — процедил он.

— Никак нет, — вытянулся Энцо.

Да и все остальные тоже подтянулись. Господин капитан дёрнул верхней губой, а затем направился к трупу, помахивая изящной тросточкой. Бегло осмотрел с явным интересом. Отвернулся, прислонил тросточку к тонкому стволу, вытащил из кармана пальто длинные матерчатые перчатки и склонился над телом убитой.

— Что вы делали в это время в этом месте? — бросил холодно.

Я огляделась вокруг. Все смотрели на меня. Даже чёрный сеттер.

— Й-а? — пролепетала с недоумением.

— Нет, я с трупом разговариваю. Конечно, сеньорита, вы. Давайте кратко, быстро и по существу вопроса. А то повешу это убийство на вас, и будете доказывать свою невиновность на суде.

Вот же нахал! Я аж растерялась от злости.

— Во-первых, — процедила, — труп уже окоченел. Это значит, что её убили никак не позже, чем утром. Во-вторых, всем известно, что мы прибыли во дворец пару часов назад.

Он оглянулся, смерил меня голубой сталью глаз.

— Во-первых, — передразнил насмешливо, — не утром, а ночью, ближе к вечеру. Но вам простительно не понимать тонкостей. А во-вторых, три с половиной часа назад.

Я не опустила перед ним взгляд, лишь надменно приподняла бровь.

— В любом случае, мы были слишком далеко, когда произошло убийство.

Он прищурился, и я на миг ощутила неприятное покалывание где-то в совести. Перед нами лежит милая, несчастная, замученная жертва, а мы тут устроили…

— Так. Отлично. Где вы были вчера ночью и кто может это подтвердить? — холодно уточнил сеньор капитан, а затем обернулся к охранникам: — Накройте тело и отнесите его в подвал корпуса охраны. Оцепите куст алой лентой и выставьте стражу. До полудня завтрашнего дня никому не подходить. Даже близко. Сеньориту провожу я сам. Марш исполнять.

— А может я не хочу, чтобы меня провожали вы? — ощетинилась я.

Он смерил меня высокомерным взглядом.

— Пока что вы главная подозреваемая, поэтому ваши желания остаются все при вас.

— Что за чушь⁈ — взвилась я и шагнула к нему, тыча пальцем в крепкую грудь. — Да вы сами себя слышите?

Он вдруг довольно улыбнулся, как нашкодивший мальчишка, поднял с примятой травы чулок и ехидно спросил:

— Не ваш? Или забрать в качестве вещественного доказательства?

Я покраснела и вырвала у него из рук несчастную белую змейку. Наклонилась, обула босую ногу в туфлю и гордо направилась прочь.

Что за порядки в этом дурацком дворце⁈ Как вообще смеет этот наглый выскочка вот так разговаривать с невестой своего принца⁈

Моя комната встретила меня запахом свежего белья и лунными коврами на полу. Я быстро приняла ванну (здесь была такая же система, как в приснопамятной гостинице), завернула волосы в полотенце и села на окно, глядя на лужайку меж сосен. Сна не было ни в одном глазу. Память рисовала страшные картины. Интересно, убитая Катарина может ли превратиться в призрак и отправиться, например, ко мне? Я вздрогнула, представив, как она стоит где-то там, в тени и смотрит на меня своим безглазым лицом. И чуть не заорала от ужаса, когда заметила, что одна из сосновых теней действительно пошевелилась.

Ужас сковал моё тело, не позволяя пошевелиться.

Катарина.

Говорят же, что первого, кто заметит убитого, покойник потащит за собой…