Стоянка поезда – двадцать минут. Роман

29

…С распадом Советского Союза и смещением духовных ценностей, а точнее, полной их подменой западными образцами псевдоморали стало забываться и военно-патриотическое воспитание школьников. Уроки мужества, встречи на классных часах с ветеранами Великой Отечественной войны постепенно переходили в разряд анахронизмов, то есть пережитков прошлого.

Василий вспоминал, что раньше, бывало, к 23 февраля — Дню Советской Армии и 9 мая — Дню Победы, учителя приглашали ветеранов в школу выступить перед учениками. Василий не любитель рассказывать, как воевал, какие подвиги совершал. Многое, конечно, он держал при себе, в душе, о многом не только что рассказывать ребятишкам, вспоминать-то было страшно, хотя минуло уже несколько десятков лет — на лацканах парадного пиджака столько юбилейных медалей скопилось… Поэтому чаще он подробнее останавливался на том периоде жизни, когда служил в учебном артиллерийском полку Забайкальского военного округа, будучи призванным на службу в армию ранней весной 1941 года. О делах же фронтовых, говорил вскользь, будто нехотя, будто не придавая слишком большого значения тому, что воевал, фашистов бил. Воевал да воевал, не хуже и не лучше других. Фронтовики все воевали, все стремились к тому, чтобы разбить врага и вернуться домой. Хотя, понятное дело, что ребятам и учителям интереснее всего было услышать именно о войне: о друзьях-товарищах, о боях-пожарищах…

Служба в частях Забайкальского военного округа имела особенный характер. Под боком Квантунская армия, далеко на западе набирает силу Германский вермахт, топча сапогами страны Европы и неминуемо приближаясь к границам СССР. Округ готовил резервы, и эта подготовка тоже имела свои особенности, связанные со сложными природно-климатическими условиями. Резко континентальный климат с большими перепадами температур, частое изменение погодных условий, масштаб географического пространства.

Будущих артиллеристов обучали так, чтобы они очень хорошо знали матчасть, владели оружием, чтобы любой номер в орудийном расчёте мог заменить товарища. На тактических занятиях учили, как занять удобную для ведения боя позицию. Да многому чему учили, причём в быстром темпе. Командиры не позволяли расслабляться. Все понимали, что воевать придётся, причём совсем скоро…

В частях и соединениях оборудовались учебные полигоны, лагеря, специальные оборонительные районы, штурмовые полосы, противотанковые рубежи. Подразделения и части выводились на 7—10 суток в районы учебных полей и стрельбищ. Основной упор делался на тактико-специальную и огневую подготовку. Артиллеристы учились преодолевать крутые скаты, поднимая вверх и опуская вниз пушки и боеприпасы. Маршевая выносливость и физическая закалка воинов вырабатывалась в ходе длительных маршей подразделений и частей с полной боевой выкладкой и штатным вооружением. Бывалые бойцы, которые были призваны раньше Василия, осенью 1940-го года, рассказывали, как в зимнее время они совершали многокилометровые марши на лыжах, значительную часть времени проводя в подвижных зимних лагерях. Вообще, одним из изнуряющих буден считались постоянные марши. С полной выкладкой солдаты делали переходы по тридцать-тридцать пять километров в день. Ночевали в неотапливаемых помещениях. Портянки сушили на груди собственным телом… С началом войны заметно снизилось продовольственное довольствие.

Обычно же на встречах в школе общение с учениками строилось по принципу: вопрос — ответ.

— Из каких пушек вы стреляли?

— Чаще из «сорокапяток», то есть из 45-миллиметровых, потому что они стояли на вооружении нашего артдивизиона.

— Какое звание у вас было на войне?

— Начинал младшим сержантом, а закончил старшим сержантом. Был наводчиком, стал командиром орудия.

— А по кому ваши пушки стреляли?

— По фашистской технике, по танкам стреляли.

— Расскажите о каком-нибудь случае! — хором просят ребята.

— Через речушку, неширокую, но глубокую был мостик. К нему с той стороны подошли четыре самоходки немецкие. Метров триста-четыреста до них было. Я командую: «По первой огонь!» Думаю, если одну подобьём, то остальные убегут, ну или мы их всех перебьём, мост они всё равно не пройдут. А у наводчика, он недавно на фронте, руки задрожали. Промахнулся наводчик и попал в мост. Щепки в разные стороны полетели. Самоходки остались без переправы и через речушку не прошли.

— А по пехоте стреляли? — спросил чернявый восьмиклассник, над верхней губой пробивался тёмный пушок. Парнишка мечтал окончить школу и поступить в Коломенское высшее командное артиллерийское училище. Мать была против — слишком далеко от дома, даже советовалась как-то по этому поводу с Василием, зная, что он воевал артиллеристом. Василий посоветовал, если парень мечтает, мешать не надо. Если судьба, то поступит и всё будет хорошо, если не судьба, вернётся из Коломны домой.

— Конечно! По пехоте, по пулемётным точкам. Пулемёт засекли, выстрелили, вспышка и он замолчал. В атаке свою пехоту поддерживали, катили пушку вслед за цепью. Иной раз так стреляли, что краска горела, стволы были красные.

— Ранения у вас были?

— Когда меня первый раз ранило, спасла зимняя одежда. Начался миномётный обстрел, и у меня вся шинель, шапка, валенки, брюки ватные — всё было изрешечено осколками. Из носа и ушей кровь шла, и несколько дней я не говорил. Потом только начал потихоньку заикаться. А позже и речь восстановилась. Несколько лёгких ранений было, но я дальше медсанбата не ходил, и всё время возвращался на свою батарею. А тяжёлое ранение в грудь получил в Сталинграде. После госпиталя списали подчистую из армии.

— А сколько было человек в расчёте пушки, которой вы командовали?

— Наводчик сидит на станине и смотрит в прицел. Заряжающий заряжает. Третий номер справа, он следит за откатом: «Откат нормальный!» 650 миллиметров должно быть. Это значит, система гидравлики работает в норме. Но сразу поясню, ребята, что у «сорокапятки» гидравлики нет, она имеется у орудий большего калибра. Это, чтоб вам понятно было, — Василий брал мелок и рисовал на классной доске пушку. — Для полного расчёта должны быть еще два подносчика снарядов, но их обычно не было, постоянный некомплект. Две пушки во взводе долго тоже никогда не было. Смотришь — или станина в небо смотрит, или ствол в землю упёрся. Ну и люди, конечно. Или ранит, или убьёт.

— Дядя Вася, а сколько танков вы подбили и сколько фашистов убили?

— Да, как-то не считал, — смутившись, отвечал Василий. — Все артиллеристы подбивали. На то она и артиллерия, чтобы не пропускать броневую технику, подавлять огневые точки… «Сорокапятка» — пушка хорошая, но даже в 1942 году немецкие средние танки было трудно подбить. Вот 76-миллиметровая другое дело…

— Конная тяга всю войну была?

— Я всю войну не воевал. Только до начала сорок третьего года, до Сталинграда, пока не ранили… А про конную тягу скажу так. Да, пару лошадок сзади прятали, старались их окапывать. Делали ровик с капониром, чтобы от осколков уберечь. Ими один ездовой занимался. Когда приходилось реку форсировать, ездовой посередине плыл, справа и слева от него плыли лошади под уздцы.

— Чем кормили лошадей?

— Фуражом обеспечивал хозвзвод, а ездовые кормили лошадок. Был ветврач. Часто лошади болели мокрицей. Чуть выше копыт, где костяшки, там гнилость появлялась. Помню, мазали дёгтем.

— Что самое трудное на войне?

— Самое трудное, мне кажется, тяжёлый физический труд. Например, часто копали новую огневую позицию. Сколько земли приходилось перекапывать?! А ведь где-то она мягкая, а где-то каменистая! Вот где беда!

— Сколько национальностей воевало с вами?

— Много. В нашей батарее были украинцы, белорусы, казахи, узбеки, грузины, армяне, татары.

— Как кормили на фронте?

— По-всякому приходилось. Представьте себе огромную армию в несколько миллионов человек, а точнее, больше десяти миллионов! Это сколько надо было продовольствия, чтобы всех накормить?! Вся страна работала на армию. Те области, которые не были под немцем, то есть, не оккупированы. Деревня последнее отдавала фронту. Сама жила впроголодь. Потому и выстояли, и победили фашистов!

— Какой самый страшный момент вам запомнился?

— Навсегда запомнил, как танк давил. И ещё страшно, когда танк в тебя стреляет. Ты видишь дымок, а звук не слышишь. Однажды, во время боя нас танк проутюжил, пушку раздавил, а мы с наводчиком успели спрыгнуть в траншею. Танкист, видно, хотел нас там и похоронить, но, наверное, был неопытный. Он один раз крутанулся и уехал, и мы смогли выбраться. Долго, правда, отплевывались. Из носа и ушей кровь шла. Обезумевшие вылезли… Двоих мы не смогли спасти, откопали, а они мёртвые.

— А много раненых было на войне?

— Много. Но наши госпиталя работали так, что семьдесят процентов из раненых вновь возвращались в строй.

— А которые были сильно ранены, их куда отправляли?

— Домой возвращались… К родным… Вот, например, как я…

— А как вы к немцам относились?

— Тут я вам такой случай расскажу. Как-то мой взвод стоял на позициях вместе с батареей «сорокапяток» и батареей 76-миллиметровых орудий и на нас вышла большая группа немцев. Оружие побросали, руки подняли: «Гитлер капут!» Кого-то отвели в штаб полка, а старшина полковой батареи с разрешения начальника артиллерии оставил немца, похожего на Швейка, маленький такой, толстенький, уже в годах под сорок. Вот он старшине помогал, лошадку ему дали. Как-то пошёл он ноги помыть, и солдат дал ему маленький кусочек мыла. Помыл он, сел сапоги надеть, а лошадь мыло съела и пена у неё изо рта. Немец кругом бегает, глаза выпучил и кричит: о майн гот, о майн гот! По-русски это означает о боже мой!

На этом рассказ Василия Васильевича Федотова прерывался дружным смехом слушавших его с интересом, исчерпавших фантазию для вопросов школьников.

Рассказывать о войне ребятишкам — трудная вещь для любого ветерана. Ведь всякая война — это, по сути, массовые убийства. Как об этом изложить достоверно и доходчиво, правдиво? И всё ли можно рассказывать? Всю ли правду? И какую правду? Например, о том, как донимали-мучили вши. Эти проклятые насекомые для бойца считались вторым врагом после фашистов… Разные люди встречались. Запомнились два. Один узбек был интересный. Угрюмого вида, сидит такой и начинает философствовать: «Один — яиц, два — муди, один — человек, два — люди». Что можно о замполитах сказать? Полкового замполита видели редко, он иногда приходил как большой начальник. Чаще был пропагандист, один майор. Душа человек. Во время марша всегда подойдёт, что-нибудь расскажет, приободрит, а потом на станину сядет, посидит, отдохнёт. В другую батарею отправится. Переходы же длинные были, и люди часто засыпали, и лошади…

«Весной 1946 года в Советском Союзе был принят IV пятилетний план. Он предусматривал восстановление довоенных объектов промышленного производства. Но работа проходила в тяжелейших условиях. Экономика перестраивалась на выпуск мирной продукции, проходила демобилизация армии. Её численность сократилась с 11,4 миллионов в 45-м до 2,9 в 48-м годах. Требовалось трудоустройство миллионов участников войны. Возвращались миллионы беженцев, эвакуированных, вывезенных на работы в Германию. Огромные средства шли на экономическую поддержку союзных восточноевропейских стран.

По ранению, болезни и возрасту было демобилизовано 3798200 человек, из них инвалидами 2576000. Многие инвалиды после войны не возвращались домой, чтобы не быть обузой для своих близких. От некоторых родственники просто отказались, многие потеряли и свои дома и своих близких, и им некуда было возвращаться. Их было сотни тысяч, получивших тяжёлые увечья на войне, потерявшие семьи, жильё, без денег, зато увешанные наградами. Многие фронтовики-инвалиды, выжившие на фронте, теперь вынуждены были заниматься попрошайничеством.

Необустроенность, голод, болезни, равнодушие и злоупотребления местных властей — всё это порождало массовое раздражение, недовольство инвалидов, принимаемое порой деструктивную направленность. Имелись также данные о наличии среди инвалидов предателей и агентов немецкой разведки.

Тяжёлые материально-бытовые условия жизни, факты злоупотреблений местных должностных лиц служебным положением, имевшие место нарушения законов при назначении пособий и пенсий, отказы в ходатайствах, волокитах, непредоставление льгот по налогам и многое другое — вот некоторые из предпосылок, провоцировавших инвалидов войны, преимущественно 20-30-летних парней, на совершение преступлений.

Часть инвалидов войны, выброшенных на обочину жизни, спекулировала, пьянствовала и хулиганила на рынках, привлекалась преступными элементами к мошенничеству, кражам, бандитизму, что сразу сказалось на состоянии общественной безопасности в стране.

Итак, после Великой Отечественной войны советские города были наводнены людьми, которым посчастливилось выжить на фронте, но потерявшим в боях за Родину руки и ноги. Самодельные тележки, на которых юркали между ногами прохожих человеческие обрубки, костыли и протезы героев войны портили благообразие светлого социалистического сегодня. И вот однажды советские граждане проснулись и не услышали привычного грохота тележек и скрипа протезов. Инвалиды в одночасье были удалены из городов. Одним из мест их ссылки стал остров Валаам. Правда, инвалидов, которые жили в семьях, не трогали.

Что лучше? Остаться на полях Германии или влачить нищенское почти животное существование на острове?

Суть интернатов была в том, чтобы тихо спровадить инвалидов на тот свет как можно быстрее. Даже то скудное содержание, которое выделялось инвалидам, разворовывалось практически полностью.

…В докладе министра МВД СССР Круглова в Президиум ЦК КПСС на имя Хрущёва Н. С. и Маленкова Г. М. с грифом «секретно» «О мерах по предупреждению и ликвидации нищенства» от 20.02. 1954 года говорится, что, несмотря на принимаемые меры, в крупных городах и промышленных центрах страны всё ещё продолжает иметь место такое нетерпимое явление, как нищенство. За время действия Указа Президиума Верховного Совета СССР от 23. 07. 1951 года «О мерах борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами» органами милиции в городах, на железнодорожном и водном транспорте было задержано нищих: во 2-м полугодии 1951 года — 107766 человек; в 1952 году — 156817; в 1953 — 182342. Среди задержанных нищих — инвалиды войны и труда составляют 70 процентов, впавшие во временную нужду — 20 процентов, профессиональные нищие — 10 процентов.

В докладе называется и «производная» роста попрошайничества: «… отсутствие достаточного количества домов для престарелых и инвалидов и интернатов для слепых инвалидов. Борьба с нищенством затрудняется тем, что многие нищенствующие отказываются от направления их в дома инвалидов, самовольно оставляют их и продолжают нищенствовать».

Для таких инвалидов в начале 50-х годов открылись специальные дома-интернаты. Людей собирали во всех городах особыми нарядами милиции и госбезопасности, отвозили на железнодорожные станции и отправляли в дома-интернаты на острове Валаам, что в северной части Ладожского озера, под Харьковом, под Бахчисараем, в Омске, в Барнауле, на Сахалине. В официальных закрытых сводках значилось: «Нищие, прежде всего, ведут асоциальный образ жизни. Да, они фронтовики. Но в большинстве своём — это уже спившиеся люди».

Дом-интернат для инвалидов войны и труда на о. Валааме в Карелии был организован в 1950 году по Указу Верховного Совета Карело-Финской ССР в монастырских постройках среди садов и огородов Валаамского монастыря. На приютившем их острове поселились бывшие фронтовики, оставшиеся без жилья, без родных и близких, потерявших руки, ноги, слух, зрение. Сюда же приезжали с разных концов страны, нередко не менее обездоленные войной люди, для формирования обслуживающего персонала. И для тех, и для других Валаам стал второй родиной.

В этом интернате находились особенные инвалиды ВОВ, так называемые «самовары» — без рук и ног. Они не хотели возвращаться домой, и их семьи получали либо извещение о без вести пропавшем, либо похоронку. Их имена не разглашались.

Первых инвалидов привезли на остров в 1950 году, а только в 52-м протянули им электричество. Их иногда выносили подышать свежим воздухом и подвешивали в корзинах с помощью веревок на деревьях. Зачастую, в одной корзине жили по два безногих человека. Это были в основном 20-летние ребята. Иногда о них забывали, и они замерзали.

В недрах архивов похоронена справка о Герое Советского Союза Григории Волошине, чья заброшенная могила находится на о. Валаам. «Волошин Григорий Андреевич 05.02.22–16.01.45 гг. Летчик-истребитель, мл. лейтенант. Участник ВОВ с 1944 г. Воевал в составе 813истребительного авиационного полка. 16 января 45 г. в воздушном бою, спасая своего командира, таранил FW-190 и сам погиб».

Но он остался жив, потеряв руки, ноги, слух и речь. В интернате провёл 29 лет. Он, абсолютно беспомощный, жил на Валааме, и имя его было известно только на острове. Настоящий герой понимал, что в таком состоянии для родственников он будет тяжелейшей обузой. И он остался в интернате. Семья считала его пропавшим без вести. Родные Героя узнали о том, как сложилась его судьба, лишь в 1994 году. Тогда на Игуменском кладбище и появился памятник в его честь. Однако позже могила пришла в запустение.

…Печальный и горестный остров Валаам. Интернат находился в ведомстве МВД. У его обитателей отбирались паспорта и солдатские книжки — фактически переводя в разряд заключённых. Сюда, чтобы не портили городской ландшафт, ссылали инвалидов — самых разных, от безногих и безруких до олигофренов и туберкулёзников. Валаам был самым известным из десятков мест ссылки инвалидов ВОВ…»