Стоянка поезда – двадцать минут. Роман

23

Часы показывали без четверти два, закончился обед, а вагон с грузом, которого дожидался Вячеслав Шмель, ещё не подошёл. Пришлось идти к заместителю начальника станции. Железнодорожный чиновник, молодой, но «понявший службу», паренёк с ведомственными погончиками на форменной голубой рубашке, убрав денежные купюры в ящик стола, с готовностью «пошёл навстречу», пообещав ускорить процесс.

— Вагон подадут на четвёртый товарный путь, так что можете подождать там. Только будьте осторожнее, под вагоны не лезьте, обойдите по виадуку, — предупредил он Вячеслава. — Там сейчас заканчивают разгрузку мороженой рыбы. Составители утянут рефрижератор и притянут ваш.

— И сколько ждать?

— Буквально полчасика. Можете пока прогуляться. К половине третьего будет полный ажур.

— Спасибо!

— Не за что, — железнодорожный чиновник бодрячком проводил клиента до двери, предусмотрительно выглянув, на всякий случай, в коридор.

Вячеслав переждал тронувшийся состав и нырнул под стоявший на соседних путях другой товарняк.

В глубине станционной развязки шла разгрузка. Четверо человек сноровисто освобождали рефрижераторный вагон от коробок. Их грузили на грузовичок, уместившийся на пятачке бетонной площадки. Наполненный доверху коробками, грузовичок съехал с площадки и стал выруливать к выходу через переезд. На смену ему подоспел другой, такой же, приземистый китайский грузовик, именуемый в народе «головастиком».

Шмель приблизился. В одном из грузчиков, со спины, показалось что-то знакомое. Роста небольшого, крепко скроенная фигура. Военный? Трое остальных грузчиков больше смахивали на захиревших бомжей. Тяжесть коробок клонила их к земле. Но видно, что стараются, нога за ногу от усталости едва не заплетается, но торопятся. Время поджимает. Шмель подошёл совсем близко, и тот, который выделялся среди остальных выправкой, обернулся.

— Товарищ подполковник! Что ли вы?! — первое, что невольно вырвалось у Шмеля.

— Капитан? — удивился тот и добавил: — Что ли я…

— Так точно! Вот так встреча!

— Неожиданно, да?

— Не то слово. Если сказать удивлён, значит, ничего не сказать, — Вячеслав подошёл вплотную, разглядывая командира. Тот протянул ладонь. Рукопожатие, как всегда, крепкое и мужское. — Как так? Почему? Здесь? — Шмель обвёл взглядом окрестности станционных путей.

— Да, капитан, время такое, что уже удивляться, действительно, ничему не приходится, — мужчина вытирал пот со лба грязной шапочкой, обнажив русые волосы.

— Что произошло, товарищ командир?

— Какой я теперь командир? Был командир, да вышел весь…

— И давно вы здесь?

— Нет. Поговорили бы, да не время. Надо заканчивать выгрузку.

— Мороженая рыба?

— Да. Из Владивостока. Скоропортящийся товар. Хозяин дал на выгрузку полтора часа.

— Хозяин?! — удивлённо воскликнул Шмель. При всём личном раскладе и миролюбивом отношении к рыночной экономике, капитану трудно было поверить, что этот человек в поношенном и выцветшем камуфляже и кирзовых сапогах, с трёхдневной щетиной на впалых щеках и есть боевой офицер — подполковник Самойлов. Тот самый орденоносец, участник войны в Афганистане, командир полка занимавшего призовые места на боевых стрельбах, выигрывая первенство ГСВГ. Тот самый Самойлов, которому многие сослуживцы пророчили генеральские лампасы. И даже ушло в Москву представление на «полковника» перед самым началом печальных событий, связанных с выводом и роспуском ГСВГ, самой мощной группировки из всех четырёх Варшавского Договора. ГСВГ считался не щитом, а мечом Договора, защищая Советский Союз с западного направления. Самойлов с отличием окончил Благовещенское танковое училище и бронетанковую академию. Подумывал об академии Генштаба, в связи с чем командующий армией твёрдо заверил: «Получишь полковника, подготовишь себе замену, и отпущу учиться дальше».

— Дивизию вывели из Германии в декабре 90-го. В Белоруссию. В район, где находились только две казармы для солдат. Жилья для двух тысяч семей не было. Предложили жить в казармах, которые собирались разгородить на двести комнат и два туалета, а солдат предполагалось разместить в палатках. Ни школ, ни детсадов, ни больниц. Словом, приехали с семьями, со скарбом в чистое поле… Чуть позже дивизию перевели в разряд кадрированных, то есть определили, как ты понимаешь, на отстой в автопарк. Жёны-бабы дико взвыли от такой перспективы. Привыкли в Германии копаться в магазинах, как куры в навозе… Люди начали писать рапорта и разбегаться кто куда. И это бы всё ничего, но пришло сверху новое указание, полк, точнее, дивизию расформировать, и началось массовое сокращение.

— А вы?

— Что я?

— Почему сокращение коснулось вас, ведь такая перспектива светила? И командование ценило. Два звания подряд досрочно — не шуточки…

— Командование в такой ситуации выбрало позицию — каждый за себя. Ничего личного. Хотя я в душе надеялся на командующего нашей танковой армии, но генерала самого отправили в отставку. На грядки в огороде. Морковку выращивать.

— Вовремя я, значит, заменился из Германии. Сначала переживал, что попал в Забайкалье, но теперь всё нормально.

— До каких чинов дослужился?

— Так и остался капитаном. Ушёл из армии в должности заместитель командира полка по тылу.

— Должность-то подполковничья. Почему же уволился?

— Долго рассказывать.

— И что сейчас?

— Что сейчас, что сейчас… Коммерция сейчас. Выживать-то надо…

— Женат?

— Супруга Юлия. Местная. Из Забайкалья. А вы как? Что семья?

— Разбежались…

— Как?

— Жена осталась с сыном на западе, у родителей. А я как бы на малую родину вернулся. Я ведь родом отсюда, из Читинской области.

— Да вы что?

— Да. А то бы как я здесь оказался?

— Тоже логично.

— Потому и училище после школы выбрал Благовещенское танковое, потому что Благовещенск ближе, чем, например, Казань или Харьков. Погостил немножко у родителей. Они тоже в деревне. Тут, недалеко, под Читой. В деревне работы нет. Поехал в Читу. В городе тоже по нулям. Думал, может, повезёт, может, в школу возьмут, но начальную военную подготовку из школьной программы вычеркнули…

— А вы знаете, товарищ подполковник, как местные офицеры расшифровывают ЗабВО?

— Нет. И как?

— «Забудь вернуться обратно».

— Почему так жёстко?

— Многие служили здесь десятилетиями. Но буквально совсем недавно, один знакомый со штаба округа рассказывал, при содействии начальника Главного управления кадров Министерства обороны удалось добиться замены для прослуживших в войсках округа десять и более лет. У людей появилась надежда попасть хоть в конце службы в какой-нибудь другой военный округ, с более путными условиями службы и жизни.

— Вот как? — удивился Самойлов, потирая чёрную щетину на плоских, обтянутых сухой коричневой кожей, скулах. — Нет, не знал такого. Нет, но слышал, что в ЗабВО несладко, но чтобы такое…

— И это ещё не всё, — продолжил Шмель.

— Что еще? — Самойлов полез в карман за второй сигаретой. — Будешь? — протянул мятую пачку «примы».

— Спасибо. Я не курю.

— Молодец. Я тоже ведь не курил…

— Тот же знакомый мой, который штабист, намекнул, что, вроде, округ ликвидируется.

— Ещё не чище!

— Грядёт укрупнение округов. Оставят несколько.

— Смысл?

— Возможно, связано с сокращением комсостава. Упразднением лишних должностей. В частности, генеральских.

— Сокращать генералитет, однако, что-то из области фантастики.

— Фантастики или нет, но многие командиры с большими звёздами приуныли.

— А в принципе, всё идёт согласно плану разоружения по тем предложениям, которые выдвинул Борис Николаевич. Одно обидно, что сокращаться будем в одностороннем порядке. Проходили уже это при Горбачёве…

— Печально всё это. Офицеров жалко. Выбрасывают на помойку.

— Куда уж печальней, — согласился Самойлов, глубоко затягиваясь сигаретой.

— Даже вашего брата не жалеют. Забыли Афганистан?

— У нас в Отчизне так уж повелось — как война, так братцы, как мир, так сукины дети…

Они разом замолчали. Самойлов докурил сигарету до самого слюнявчика и заторопился, кивая на рефрижератор: — Ладно, капитан. Мне работать надо.

— Когда же увидимся, товарищ подполковник? Где вас найти?

— Бумажка и ручка есть?

— Конечно, — Шмель вынул из кармана записную книжку с вложенной в неё шариковой ручкой: — Вот, — протянул Самойлову.

— Черкну свой временный адрес. Будет время, найдёшь. Найдётся время-то, капитан?

— Вячеслав.

— Что? — не понял тот.

— Вячеслав я.

— А я Михаил.

— А по батюшке? Имя-то я знаю ещё по Германии.

— Васильевич.

— Как Фрунзе!

— Да уж, — мрачно усмехнулся Самойлов, — записывая на листочке свой адрес.

— Так, найдётся время-то?

— Обижаете… Телефона, конечно, нет? — спросил Шмель, пряча записную книжку обратно в карман.

— Телефона нет. Но, эту неделю точно буду дома. А потом опять надо ехать за рыбой.

— Опять во Владивосток?

— Да. Туда. Ну, что? До встречи? — Самойлов смотрел на бывшего сослуживца, а тот на Самойлова, продолжая удивляться столь нежданной встрече.

— Не могу не спросить, Михаил Васильевич

— Спрашивай.

— Буквально в двух словах, как с поставками?

— Рыбными?

— Да.

— Рыбы много, но много и мутоты. Например, в части железнодорожных перевозок. Правда, схема, вроде, отлажена, поскольку хозяин как бы не суетится сильно, но в самом Владике не всё так просто.

— Рэкет?

— Не без этого, хотя теперь, говорят, стало спокойнее. Ситуацию разрулили.

— Понятно. Там крышуют и тянут бабло.

— Ну, Вячеслав, всего я рассказать не могу, да и времени нет. После потолкуем.

— Прорвёмся, Михаил Васильевич?

— Прорвёмся! Человек как кирпич. Обжигаясь, он твердеет.

— Это точно. Ладно! Мне тоже пора. Увидимся! Удачи!

Расставшись с Самойловым, Шмель решил отойти от этого места, где велась разгрузка и подождать обещанный вагон где-нибудь в сторонке. Он вынул записную книжку, прочитав адрес, оставленный подполковником. Затем ещё раз глянул страничку, где значился литер необходимого ему состава и номер платформ. Они заказаны под аэродромные плиты, которые ожидали своего часа уже будучи сложены в пачки на одном из разъездов железнодорожной ветки на юге Забайкалья.

К концу 1995 года почти на двадцати процентах российских оборонных предприятий, обладающих уникальными военными технологиями, были созданы совместные предприятия с участием иностранного капитала. Резко упал престиж военной службы. Из-за грубейших нарушений Закона о бюджете в войска и на флоты своевременно не поступали финансовые средства даже на выдачу денежного содержания военнослужащим. Был период, когда сроки задержки выплаты возросли до двух, четырёх, а в ряде гарнизонов — до шести месяцев. Выявлены случаи, когда огромные финансовые суммы, отправляемые из Москвы в военные округа и флоты, не поступали адресатам по полтора года. Тысячи офицеров и прапорщиков, высококлассных боевых специалистов вынуждены в качестве грузчиков, охранников коммерческих структур, подсобных рабочих подрабатывать на стороне.

Являясь сверхдержавой десятилетие назад, Россия 90-х стала просить милостыню у других стран, чтобы прокормить свой народ. Без нормальной еды и медицины, продолжительность жизни среди мужчин в России снизилась на 7 лет за период с 1988 по 1995 год. Участились случаи самоубийств среди армейских офицеров, подавленных осознанием того, что они не способны прокормить свои семьи.

В 90-е годы люди выживали как могли. Кто сдавал цветной металл, кто становился рэкетиром, кто окунулся с головой в куплю-продажу. Вылетев или будучи выбитым или выкинутым из привычной жизненной обоймы относительно тихого, спокойного с чётким пониманием завтрашнего дня и уверенности «развитого социализма», многие так называемые теперь «совки» оказались в дикой растерянности. Враз потерявшие значимость дипломы о высшем образовании с ненужными и невостребованными теперь специальностями и ценным опытом, профессионализмом и мастерством.