Стоянка поезда – двадцать минут. Роман

30

Когда человек работает на производстве, то, наверное, и меньше думает о происходящем, меньше времени на это остаётся. А когда он на пенсии, на так называемом заслуженном отдыхе, то чаще и больше думается. Причём, не о происходящем, а о прошедшем лезут в голову воспоминания. Словно, вновь проживаешь давно минувшие дни. Анализируешь и сопоставляешь события, сравнивая их значимость с ныне текущими делами, выделяя и отмечая главное, отбрасывая и забывая второстепенное.

В послевоенную пору и позже кому могло прийти в голову, что рухнет Советский Союз безо всякой войны и «гитлеров»? Ниспадёт и рассыплется марксистко-ленинская идеология? Само понятие коммунизм закатится неведомо за какие политические плинтусы, обретя нарицательный смысл? По-новому начнут рушиться экономические устои страны Советов, выстроенные тоже после разрушительного 1917 года, когда до основания новая власть разрушила старый мир дореволюционной монархической, как теперь бытует мнение, процветающей царской России.

«Не зря говорят, маленькие детки — маленькие бедки», — размышлял Василий, вспоминая, как росли и взрослели дочери Лида и Юля. Засопливят или затемпературят — вот беда так беда! Переживаний выше макушки! Сколько соплей — столько и волнений! Выросли дочки — выросли хлопоты. Главные из них связаны с тем, как определится-определится взрослая жизнь? Какие ребята выпадут в женихи? Почему-то Василию казалось, будь у него с Анной парни, было бы спокойнее. Хотя, как сказать? Закончилась девятилетняя война в Афганистане… Теперь на Северном Кавказе забурлило… Лида пишет домой чаще, чем Юлька. Младшая дочь закрутились с зятем в своем бизнесе, едрит его в корень. Бабка на днях проговорилась, что им пришлось продать машину. Опять долги. Это что же за бизнес такой, когда кругом одни бесконечные долги? Значит, не всё так просто в этом самом бизнесе, на котором помешались в России, поди, добрая половина населения. Одна половина — продавцы, другая — покупатели. В этом, что ли и заключается смысл рыночной экономики, о котором трындят день-деньской по телевизору и пишут в газетах? И финансовые пирамиды тоже бизнес? Скорее, он для одного проходимца и мошенника, под которым тысячи обманутых вкладчиков.

Умение обходиться минимальным, отказывая себе в удовольствии вкусно поесть и нормально одеться — становился привычным образом жизни российских пенсионеров. Увы, но жить бедно становилось привычкой для человека труда. Одежду и обувь донашивают ещё с тех времён, когда ходили на работу. Отдыхать пенсионеры никуда не ездят. Что такое море, даже и не вспоминают. Так что отдых — на крыльце…

— Ну, как ты? — вошла в комнату бабка. Она вернулась из магазина с матерчатой сумкой в руке. — Хлеб опять подорожал, — она вынула буханку. — Полегчало хоть?

— После таблетки стало легче. Почти не болит, — соврал Василий, чувствуя, как колет в груди.

— Вот и хорошо. На ужин чего сварить?

— Свари, что сама хочешь.

— Картошку-толчёнку с малосольными огурцами поедим?

— Поедим.

— Дуся жалуется, что капусту шибко черви жрут. Все листья в дырках. У нас, кажись, ничего. Тюфу-тьфу, не сглазить. От блошек, говорят, хорошо самосад спасает, если его рядом с капустой высаживать.

— Нам самосад без надобности.

— А хорошо всё-таки, отец, что ты некурящий. Вон сколько денег на дым у людей переводится, — она помолчала, добавила в раздумье: Что-то давно от девок писем не было.

— Напишут. Щас, поди, чернила разводят.

— Реже стали о делах своих рассказывать.

— Может, и новостей особых нет, потому и не пишут?

— Новостей нет, но просто бы весточку дали.

— О чём?

— О том, что изменений нет, но всё хорошо у них там, в городе.

— Не бери, мать, близко к сердцу, что письма редко приходят. Всё у них там нормально. Не переживай.

— Успокаиваешь меня. А всё равно на душе спокойней, когда письмо приходит. Чего молчишь-то?

— А что говорить? Я всё сказал.

— Ладно, пойду картоху чистить.

«Чернила разводят… Шутит, и то ладно. Значит, ничего. Значит, полегчало», — подумала бабка, и на душе немного отлегло.

После недавнего письма из родительского дома Юлька не знала, что ответить и что посоветовать?

Мама сообщала, что отец сильно приболел. Мучают боли в груди. Осколок не даёт покоя. В прошлую субботу истопил баню, но париться не смог. Поплескал на себя водицы и пришёл. Толком-то и не помылся. Раньше, когда помоложе был, врачи твердили в один голос, что нельзя трогать. Опасно, потому что осколок рядом с сердцем. Не так давно побывал опять в больнице. Теперь те же врачи в один голос говорят другое. Мол, надо было, дедушка, раньше думать, когда организм крепче был. А теперь, вроде, уже и поздно операцию делать. Никакой хирург за неё даже и не возьмётся ни в районе, ни в области. Что же теперь дедушке делать? Ложиться и помирать? И верь после этого врачам. Некоторые, правда, не исключают возможность хирургического вмешательства, не гарантируя, впрочем, положительного результата. Озвучивают кругленькую сумму, которую всей деревней за год не собрать. Даже при условии ни есть, ни пить, ни в уборную ходить…

— Что делать? Что делать? — повторяла Юлька, понимая, что они со Славиком не в состоянии помочь.

«Не задался бизнес, чёрт бы его побрал, — с отчаянием размышляла по ночам, потеряв сон, Юлька. — И чего мы не так делали?»

Кажется, Славик не хуже остальных партнёров во всех отношениях, однако, не всем везёт в предпринимательстве. Иные просто и легко становятся на ноги. Со стороны кажется, без особой натуги, другие напрочь вылетают из обоймы, растеряв последние деньжата, которые будто ушли в песок. Они же со Славиком ещё и умудрились вляпаться в чёрный банковский список.

«Может быть, не стоило увольняться из армии? Ведь другие-то служат? Не вся армия ушла в запас. Хотя, кто его знает, как было лучше поступить? Задним числом хорошо рассуждать. Знал бы, где упадёшь, соломки бы постелил, — рассуждал Вячеслав Шмель, вспоминая слова жены о том же. Бессонной ночью лежал он спиной к Юльке. — Если бы врачи дали точную гарантию, то можно было бы продать остатки бизнеса».

Он признался в этом как-то в минуты её отчаяния. Хотя он не был чётко уверен, от чего у неё больше отчаянья: оттого, что отцу срочно требуется очень дорогая операция или оттого, что бизнес зашёл в тупик? Зная взрывной и вздорный характер своей половинки, Вячеслав помалкивал, опасаясь высказать свои сокровенные мысли по поводу сложившейся ситуации. Сейчас для «полного счастья» не хватало ещё потерять душевное семейное равновесие. Раскачав семейную лодку, можно запросто улететь за борт, рискуя захлебнуться в водовороте жизненных проблем.

Лида переживала по поводу болезни отца не меньше.

— Если что, мать заберём к себе, — сказал как-то Гоша, не зная, как успокоить супругу, но тут же осёкся под ее укоряющим взглядом.

— Что, если что? — после некоторой паузы спросила Лида, глядя в глаза мужу. — Что ты такое говоришь при живом человеке?!

— Да я просто.

— Ничего себе просто!

— Я от всей души.

— Ничего себе от души! Ладно. Проехали. И куда заберём? В однокомнатную квартиру?

— Ну, чего ты? Не сердись. Я, правда, от всего сердца, — он обнял её за плечи. — Не сердись. Тебе не идёт.

— Да я понимаю, — миролюбиво ответила Лида. — Не поедет мама никуда из деревни. Даже, если бы у нас несколько комнат было. Да и что мы об этом говорим? О папке надо думать, пока не поздно…

— Может, его в какой военный госпиталь показать? Туда, где ветераны лечатся? — с надеждой в голосе предложил Гоша.

— Показывали уже. Что толку?

— Почему?

— Сказали, что такие операции делают только в Москве. При условии, если врачебный консилиум даст добро.

— И чем это не вариант? Вскладчину со Шмелями наскребли бы денег на дорогу. Ты говорила, что там бесплатно делают?

— Да, говорила. Бесплатно, но там громадная очередь… А у Шмелей самих проблемы. Юлька прямо не признаётся, но видно ведь, что что-то пошло не так.

— А ведь, вроде, неплохо шли дела? Бутики не пустовали?

— В том-то и дело, что «вроде». Сунулись в финансовую пирамиду, пустили денежки на ветер. А теперь, я слышала, выстраивается новая схема для поиска лохов. Схема товарно-денежных пирамид. Официально называется сетевой маркетинг, а в простонародье — лохотрон.

— Как это?

— Да, я сама толком не знаю. Если коротко, то это будет выглядеть, примерно, так. Ты вступаешь в эту компанию. Берёшь товар за свои деньги и распространяешь его, но при этом ты должен найти трёх партнёров. Каждый из них ещё по три, то есть ищет ещё трёх дураков. И так выстраивается некая структура. Растёт одновременно объём вкладываемых в товар денег и объём распространяемого растущей сетью самих товаров…

— Понятно?

— Не совсем, но суть, кажется, ясна. Ладно, вернёмся, Лида к нашим проблемам. На билеты до Москвы-то не собрать, что ли?

— Не в этом дело.

— А в чём?

— Не поедет папка.

— Вот те раз. Опять двадцать пять!

— Не двадцать пять и не опять!

— Тогда что?

— Я уже разговаривала с ним на эту тему.

— И что? Как он сам-то на это смотрит?

— Никак не смотрит. Говорит, что, ну да, потом меня, мертвяка, из Москвы до Забайкалья обратно потащите.

— Ёлки-палки! Так и сказал?

— Прямым текстом. Ты ещё плохо знаешь папкин характер. Два раза он не повторяет…

— Как же быть? Ведь не простим потом себе.

— Ты опять за своё?

— Понимай мои слова, как знаешь, но вот просто сидеть и разводить руками не по-человечески.

— Как заговорил?

— Я, конечно, институтов не кончал. Говорю, как умею.

— Преступно стране своих защитников на произвол судьбы бросать… Я тоже институтов не кончала… А ты у меня самый-самый хороший, — Лида прижалась к плечу мужа.

— Я тебя люблю, Лида.

— Я знаю. Я тоже.

— Я тоже знаю…

— Значит, мы должны справиться?

— Конечно, справимся. По крайней мере, надо верить в лучшее.

— Но, Гоша, чудес на свете не бывает.

— Ты считаешь, что деду может помочь только чудо?

— Не знаю, но тот факт, что мы не в силах контролировать ситуацию, становится очевидным. И тешить себя пустыми надеждами бессмысленно.

— Нет, Лида, я не согласен. Ты совсем опускаешь руки.

— Опускай, подымай — что изменится-то? Что толку было, когда закрывали комбинат? Подымали руки, голосуя на собраниях, а толку? А вспомни-ка митинг!

— Это совсем другое. Сравнила тоже.

— А в чём, собственно, разница?! Что там от нас ничего не зависело, что теперь…

— Ну, ты скажешь — теперь. Теперь-то только от нас и зависит.

— Хорошо. Допустим, правда, всего лишь теоретически. Давай помечтаем.

— Давай, — согласился, облегчённо вздохнув, Гоша.

— Представим, что мы продали свою однушку, так?

— Так.

— Продали квартиру и Юлька со Славиком. Так?

— Так.

— Машину, как ты знаешь, они уже заложили.

— Знаю.

— Но допустим, что она у них ещё имеется, и её они тоже продали.

— Что дальше?

— Что дальше? А вот, что дальше. С вырученными деньгами мы едем жить в деревню к родителям. Крыш-то над головой нет? И что в итоге?

— Что в итоге?

— В итоге — деньги есть, езжай хоть до Москвы, но опять два момента. Два тупика. Первый. Папка ни за что за такие, такой ценой полученные деньги, никуда не поедет. Второй тупик. Где и кто ждёт и возьмётся за такую рискованную операцию? Ведь врачи твёрдо сказали, что гарантий никаких. Кто из докторов-хирургов возьмёт на себя такую ответственность?..