Стоянка поезда – двадцать минут. Роман

34

Павел тщательно вытирал измазанные руки промасленной ветошью. За спиной гулко стукнула дверь. Послышалось знакомое покашливание.

— Опять с фунфыриком? — не поворачивая головы, спросил Павел.

— Нет! Что ты? — поспешно отозвался Петруха извиняющимся голосом. — Здорово, работяга, — подойдя ближе, протянул он руку.

— Здорово, коли не шутишь. У меня грязная.

— Ничего. Мы, механизаторы, к маслам привычные. Ну, как продвигается ремонт? — с деловым видом, абсолютно без перегарных запахов, с виду заметно посвежевший, Петруха кивнул на разобранный передок трактора.

— Двигатель, конечно, идёт вразнос. Коленвал портачит.

— Что с ним?

— Резко возрастают обороты.

— Так можно полностью вывести из строя.

— В том-то и дело…

— Как думаешь, какие причины?

— Ты и сам знаешь. Давай вспоминай, коли интерес, я вижу, к технике проснулся.

— Вроде, проснулся. Да ведь техники-то путной не осталось. Всю угробили.

— Не угробили. Износилась техника. Люди с возрастом стареют. Техника тоже, хоть и железо.

— Железо быстрее изнашивается.

— Ну и почему резко растут обороты?

— Причин несколько.

— Каких?

— Воздухоочиститель переполнен маслом. Много масла в корпусе регулятора топливного насоса. Шестерни фрикционного привода регулятора пробуксовывают и, и, и что-то ещё…

— Рейка топливного насоса заедает. Так?

— Точно! Всё верно. Лишнее масло слил?

— Слил, только откуда оно лишнее-то оказалось?

— Откуда-откуда? С похмела кто-то последний раз заправил, и всё, — щёлкнул по горлу Петруха.

— А кто последний раз на нём работал?

— Да, вроде, пацан какой-то после тэухи.

— Местный?

— Нет. С райцентра. Промудохался с месяц, видит, денег не платят, и убежал.

— Понятно. Топливный насос вместе с регулятором надо менять.

Петруха взял гаечный ключ.

— По рулёвке надо кое-что поменять, по переднему ведущему мосту, — пояснил Павел. — Ещё побегает. —

— Куда он денется? Ещё поработаем, да? Павел?

— Было бы желание.

Спустя минуту, после паузы Петруха вздохнул, промолвив как бы по секрету:

— Идти надо.

— Куда?

— К председательше. Пусть принимает обратно. Правда, денег живых теперь в колхозе нет, но и без колхоза куда нам? А ты о чём подумал?

— Когда?

— Когда я сказал, что идти надо?

— Сам знаешь, о чём, — Павел отложил ключ и похлопал Петруху по плечу. Оба враз громко расхохотались, словно радуясь какой-то очень хорошей весёлой новости.

— Ну что? Покурим?

— Давай…

Отошли в сторонку от разобранного трактора, присели на две колодинки, притулившиеся у бревенчатой стены.

— Слышал? Дядь Васе Федотову орден дали? — спросил Петруха.

— Слышал.

— Вручали в военкомате. Ездил он туда.

— Знаю. Танюха говорила.

— Поздновато, однако, орден-то разыскался? Чего ж раньше-то нельзя было?

— Кто его знает?

— Геройский всё-таки дядя Вася фронтовик! Помню, когда в школу к нам приходил, то о себе как-то мало рассказывал. Всё больше о своих сослуживцах. Такой большой орден заслужить — это сколько фрицев надо было положить?! А, Паша?

— Много. — Павел помолчал и добавил: — Орден Ленина есть, а страны, которую он основал, теперь нет…

— Мне бы раньше маленькому сказали, что будем жить при капитализме, ни за что бы не поверил. И чего не хватало? Ведь все жили по-людски. В достатке. И зарплаты хватало, и пенсии старикам. Да, Паша? — рассуждал Петруха.

— Значит, чего-то не хватало. Тряпья заграничного, питья. Теперь всё есть. Джинсы, кока-кола, жвачка. Живи и радуйся.

— От такой радости иногда хоть на стенку лезь. Только стакан и выручает.

— Весь век со стаканом не прожить.

— Это точняк, — согласился Петруха и тяжело вздохнул, должно быть, от нахлынувших, глубоко личностных, мыслей.

Тягостную паузу в беседе мужиков прервала своим появлением Николаевна, прикрывая за собой гаражную дверь.

— На ловца и зверь бежит! — поздоровавшись, воскликнул Петруха.

— Здрасьте! Это он о чём? — спросила она Павла, подходя к трактору.

— Это он пускай сам расшифрует, — кивнул тот в сторону товарища.

— Да я, — замялся Петруха.

— Что я?

— Не знаю, с чего начать.

— Прямо так и начинай.

— Прямо как-то неудобно.

— Ну, тогда чуток издалека, — улыбнулась председательша. При виде ремонта почти списанного трактора у неё даже заметно улучшилось настроение.

— Надоело дома сидеть, — как-то неуверенно, но доверительно произнёс Петруха.

— Считать фунфырики? — добавила председательша.

— В точку сказано.

— Что вы говорите?

— На работу возьми, Николаевна?

— На работу? И куда это, и кем это?

— Да хоть куда. Много, что ли рук в хозяйстве.

— Не много, да ведь руки толковые нужны, хоть хозяйство нынче не больно большое, сам видишь.

— Вижу.

— Техники раз два и обчёлся. На скот пойдёшь? Скотины теперь немного, справишься.

— Конечно, пойду! Конечно, справлюсь! — с радостью воскликнул Петруха.

— Сейчас поглядим, что у нас тут с ремонтом, и пойдём в контору, напишешь заявление.

— Лады, Николаевна! Спасибо!

— Пока не за что, — усмехнулась та, посветлев лицом.

И теперь настроение улучшилось у всех троих. У председательши оттого, что взялся, надо надеяться, человек за ум. Свой, деревенский, как говорится, доморощенный прибавится в коллективе. У Павла промелькнула та же самая мысль, что и у Николаевны. А Петруха был рад предстоящей радости матери, когда она узнает об этом… мать, узнав о этом.

— Докладывай ты теперь, Павел, — председательша вглядывалась в разобранный двигатель.

— Изношенность большая.

— Ещё бы! Все сроки эксплуатации перекрыты.

— Надо кое-что поменять. А так, передний ведущий мост я перебрал, рулевой механизм тоже. Гидроусилитель совсем никакой был, прочистил его насос. Короче, сделаем. Ещё побегает.

— Добро-добро! Молодец! — ободренная председательша обошла вокруг трактора. — А я уже и не на надеялась. Всё, думаю, безнадёга с этой хламидой. Как отремонтируешь, так и сядешь на него, Павел. Сколько ещё надо времени?

— От запчастей зависит. Я давеча на бумажке написал, чего сколько надо.

— Знаю. Лежит твоя бумажка. Денег маловато. Не хватает. Ладно. Ладно, что не весь ещё скот под нож пустили… Ну, пошли, Петруха. Первое тебе задание. Завтра, с утреца, со скотниками забить пару животин и свезти в райцентр на рынок.

— Понял, Николаевна.

Когда вышли из гаража, председательша остановилась и повернулась к Петрухе:

— Точно, что ли за ум взялся?

— Точнее не бывает, Николаевна, как на духу говорю, — едва не взмолился в ответ Петруха.

— Ладно. Поверим на слово. Пошли, — глянув на часы, кивнула Николаевна.

После ухода Петрухи и Николаевны в гараже стихло. Только потрескивали в железной печке с выведенной наружу гаража железной трубой накинутые на прогорающие угля лиственничные полешки дров. Печку, наподобие «буржуйки» сварили из толстых металлических листов тогда, когда в колхозе имелась более-менее приличная, на ходу, техника. Печка выручала механизаторов зимой во время ремонта. Какое-никакое, но тепло сохранялось в бревенчатом гараже. В верхонках особо не покопаешься в механизмах. И на руки дышать не надо. А в сорокаградусные морозы без печки в гараже, что на улице. Какая может быть работа?

Павел обошёл трактор кругом.

— Никуда не денешься, — произнёс он, будто обращаясь к технике, и принялся за работу, прерванную внезапным приходом Петрухи.

Павел ковырялся в двигателе и поглядывал на раскалённую железную печку.

…В тот злополучный во всех отношениях декабрьский вечер Павел домой ночевать не пришёл. И не потому, что боялся. Дескать, Татьяна станет ругаться. Наоборот, она всегда говорила мужу, если сильно пьяный, по морозу не шарахайся, на полу, на половике или шубе место у товарищей, которых она называла коротко и просто — собутыльники, всегда найдётся.

Та зима, ровно восемь лет назад, выдалась лютой и снежной. Жгучий хиус резал щёки. На реке лопался лёд. Многие из селян, живущих в старых, ещё родительских и дедовских избах, боялись, как бы не замёрзла в подпольях картошка.

Сообразили на четверых ещё до обеда. Товарищи в тот день удачно сдали на пункт приёма в райцентре металлолом. Где они его откопали, держали в тайне. Ладно, хоть не замыкали выручку, предложили дёрнуть по-маленькой. Предложили очень даже кстати. И Павел, и корефан Лёха были с будуна. Купить спирту в деревне — раз плюнуть. Спиртоторговцы — на выбор.

Лёха второй год горемычил один. С первой женой развелись давно. Вторая, гражданская, бабёнка помучилась и тоже бросила, уехав к матери в райцентр. В доме у Лёхи стоял холод собачий.

— Печку-то чего не топишь? — спросил первым делом у хозяина Павел, как только переступил порог. — Того и гляди, пар изо рта пойдёт. Картошку заморозишь.

— Картошку мать ещё по осени забрала. Выдаёт по котелочку. Забухал я, не до печки.

— Дрова вон чурками в ограде валяются.

— Кто бы наколол…

— Ну, ты, Лёха, совсем оборзел. Колун есть? — спросил Павел, пока товарищи выставляли на стол пластиковую бутылку со спиртом, а хозяин шарился по кухне в поисках съестного.

— О, нашёл. Картоха жареная, только холодная. Вчера бухали, не доели. И хлеб есть. Правда, только краюха.

— Ништяк! — одобрительно кивнул один из собутыльников.

— Колун, говорю, есть? — переспросил Павел.

— Где-то был. Там, в сенях, — махнул рукой Лёха и поинтересовался: — А ты чего? Дрова колоть собрался? Ну, мы не возражаем.

— Паха, дёрни сначала! — предложил один из мужиков.

— Ну, правда, давай накатим для сугрева, — поддержал второй.

Павел не ответил и вышел в промороженные сени. Сбивая ладонью изморозь с дощатых стен, нашарил за пустой дырявой бочкой колун. Вышел во двор. Скользко. Жёлтый обледеневший снег. Уборная в дальнем углу огорода. До неё нехоженая снежная целина. Павел выбрал чурку покрупнее, смахнул с неё прилипший снег. При ударе колун чуть не слетел с топорища.

— Хозяин хренов, по лбу бы тебе за такой инструмент! — выругался Павел. Взяв толстую щепку, заклинил колун на топорище и стал колоть дрова. Вогнав колун в другую чурку, набрал охапку поленьев и пошёл в избу. Высыпал с грохотом дрова на пол у печки. Растопив печку, присоединился к скудному застолью.

Спирт, больше смахивающий по отвратительному вкусу на денатурат, медленно, но верно клинил голову. Помаленьку в деревне у мужиков никогда не получается. Остановиться трудно. Душа как бы на генетическом уровне требует продолжения банкета. Поэтому отправили гонца ещё за выпивкой. Принёс две бутылки. На этот раз абсолютная палёнка. Один из товарищей переблевался, не успев добежать до двери в сени. Но кого смущает столь невинный при затуманенных напрочь мозгах факт?

…Павел проснулся от того, что кто-то решительно тормошил за плечо. Открыл глаза. Над ним, склонившись, стоял милиционер. Дальше начался, если сказать, похмельный кошмар, значит, ничего не сказать. Павлу показали колун в полиэтиленовом мешке. На обухе — бурое пятно крови. Колун нашли во дворе рядом с бездыханным телом Лёхи. Затылок разбит… Лежащего в ограде Лёху увидела, как рассвело, соседка. Свидетелей, конечно, не оказалось. Собутыльники по ночи расползлись по домам. Только Павел, когда сильно разморило от тепла топившейся печи, прилёг на облезлый диванчик и, провалившись в сон, оставался в избе до утра. Экспертиза указала на наличие отпечатков пальцев на топорище. Вскрытие показало, что смерть потерпевшего наступила в результате переохлаждения организма. Это обстоятельство и смягчило приговор суда. Типа, повздорили по пьянке, вышли разбираться на улицу, там и шарахнул обвиняемый потерпевшего по затылку колуном, но не на смерть… Убийство раскрыто по горячим следам. Добавлен плюсик в милицейскую статистику…

Прикрутив деталь на место, Павел отложил в сторонку гаечный ключ, глянул на часы. Время к обеду. Откинув раскалённую дверку, пошурудил в печке кочергой в виде изогнутого толстого металлического прута. Глядя на огонь, вспомнил было о кострах на таёжных делянах, где заключённые готовили лес. Но лучше не вспоминать. Прожитое осталось позади, туда к счастью или несчастью, тут уж кому как, никогда не вернуться. Надо жить настоящим, а ещё лучше — будущим. Павлу с Танюхой подымать ребят, не сегодня-завтра самим вступать в самостоятельную жизнь. Какую дорогу выбрать? К какой профессии лежит душа? Трудное время, трудная жизнь в стране, трудный выбор…

Вспомнился разговор с дядей Васей Федотовым, о котором сегодня с Петрухой толковали. После зоны, куда попал при социализме, а вышел при капитализме, словом, посадили в одной стране, выпустили в другой, спросил старого механизатора, ветерана войны и труда, мол, куда мужики в деревне подевались? Будто война прокатилась? И что ответил дядя Вася? Кто постарше — те на погосте покоятся с миром. Кто помоложе, те или спились, или разучились работать. Теперь баб ставят руководить на деревне, теми жалкими остатками, что остались от колхозов и совхозов, тем, что ещё до конца не растащили и не пропили…