Ступень Пятая

Глава 13

Раскаяния я не ощущал. Наоборот, был убежден в правильности того, что сделал. На это указывали и поставленные там же заклинания учителя. Было бы время, я бы еще по сейфам полазил, мне это было под силу, но, чтобы не оставить следов, требовалась нехилая такая подготовка, которая могла не завершиться к тому времени, как Тумановы вернутся.

А вот включить компьютер, обнаруженный в лаборатории, мне было по силам, вот только запрашиваемого пароля я не знал, а без него войти не мог. К сожалению, к моим магическим навыкам эта железка отнеслась без должного уважения. Пошарив под столешницей, куда не слишком умные пользователи иногда крепят стикер с паролями, я ничего не нашел. Обыскав все возможные места для сокрытия такого стикера и проверив все на тайники, я пришел к неутешительному выводу: либо Тумановы были пользователями опытными, либо пароль не доверяли ничему и никому, кроме себя — в любом случае, к данным компьютера мне было не пробиться. Стаса бы сюда, он бы наверняка что-нибудь придумал. Но проводить кого-то сюда я бы не рискнул — не-магу велика вероятность попасться.

Были еще обычные, даже незапертые шкафы с папками, туда я заглянул, пришел к выводу, что если там и есть что-то важное, то меня оно касается вряд ли, а вот просматривать придется долго, поэтому, сунув нос в пару папок, я вернул их в шкафы и закрыл дверцы. Время поджимало.

Бросив печальный взгляд и на сейфы, и на выключенный компьютер, я зачистил в помещениях ауру, ретировался из подвала, посещение которого могло быть куда успешней, если бы удалось просмотреть записи на компе, защищенные одним только паролем. Не было там магии, что было большим просчетом с точки зрения безопасности. Вот мой ноут посторонний использовать не сможет. И даже вытащить из него ничего не сможет, ни одной детальки. Правда, это исключительно наша внутриклановая разработка, которой мы не делились ни с кем. Серый загорелся было выбросить на рынок этакую гибридную защиту информации, но Постников резко выступил против, потому что собственная безопасность должна стоять на первом месте, а деньги — на втором.

Пожалуй, я немного расстроился из-за того, что никто из Тумановых так и не появился, потому что во мне жила глупая надежда, что стоит услышать самому то, что обсуждают император и цесаревич, как окажется, что мои страхи не стоят выеденного яйца.

Зато прислуги, как мне показалось, стало больше, поэтому я ни один раз пожалел, что среди моих способностей нет перемещения по потолкам — только такой способ мог гарантировать, что я ни на кого не наткнусь. В результате больше всего времени ушло именно на то, чтобы выбраться из дворца.

Пробежался я до дома Глазьева, размышляя, даст ли прослушка сейчас хоть что-то. Ведь если раньше это обговаривалось до малейших деталей, то Тумановы могли понимать друг друга с полунамека, недоступного нам. Желание покопаться в компе только усилилось, причем распространилась еще и на те, что были в других помещениях. Нужно будет проконсультироваться у того же Стаса, как можно скачать информацию с запароленных компов, а уже потом лезть. А если подготовиться нормально, то и сейфы можно будет вскрыть.

Но полезу второй раз, только если услышим что подозрительное, потому что лезть во внутренние дела императорской семейки — не самое хорошее времяпрепровождение и чреватое тем, что замажешься по уши там, где ожидаешь меньше всего. Не нужны мне чужие секреты, которые не касаются нашего клана.

Оказалось, торопился я напрасно. Компания все еще сидела за столом, и я осторожно подошел, подменил фантом собой, после чего его развеял. И только тут понял, насколько меня вымотал контроль этой магической структуры.

Ни моего прихода, ни развеивания фантома никто не заметил, поэтому я осторожно коснулся Постникова, привлекая внимание, и тихо сказал:

— Все получилось.

Он кивнул, показывая, что понял, но как ему ни хотелось узнать результаты, сейчас было не время для этого. Так что я, посчитав, что самое нервное позади, отдал должное тому, что оставалось на моей тарелке. Мне стало интересно, кто в ней ковырялся, чтобы создать впечатление исчезающего блюда, потому что фантом у меня, конечно, продвинутый, но не настолько, чтобы еще и самостоятельно питаться. Повар у Глазьевых оказался так себе, но пробежка и использование магии на грани разбудили во мне зверский аппетит. Так что я смирился с несовершенствами местной кухни и доел все, что оставалось на тарелке. Остальные, разбалованные стряпней Ольги Даниловны, больше ковырялись в блюдах, чем ели. Давыдов же даже не делал вид, что ест, общался я супругой Глазьева, от которой не так давно почившему Роману достались близко посаженные глаза и вспыльчивый характер. Впрочем, по словам Ефремова, вся вспыльчивость у Глазьева-младшего волшебным образом испарилась, когда он полностью осознал ситуацию, в которой оказался. Сложно пыжиться, если за тобой никого нет и даже родной отец не признает. А ведь мать могла тоже не признать, даже если Роман пытался с ней связаться, — вон как кривит губы от одного только подозрения, что ребенок может оказаться не одной с ней крови. Да, эта пара друг друга стоила, для них не имеет значения, чья душа внутри, если тело правильное. Я бы не удивился, если бы узнал, что на варианте с ребенком от тела Романа настаивала Глазьева.

— Раиса Николаевна, этот ребенок будет только от вас и вашего супруга. Суррогатная мать — просто инкубатор для его выращивания, — пояснял тем временем Давыдов. — Своего рода инструмент, который не влияет на то, что внутри.

Несмотря на то, что пояснял он уже явно не первый раз, ему удавалось сохранять доброжелательность и спокойствие. Идеальный целитель.

— А я читала, что митохондриальные ДНК достаются ребенку только от матери, — не теряла Глазьева бдительности. — А это значит, что от той особи, которая будет вынашивать нашего ребенка, ему может достаться что попало. Это можно как-то проконтролировать, а еще лучше пресечь? Потому что какие бы полезные гены там ни были, они все равно будут хуже наших.

С этим бы я поспорил, потому что не заметил у Романа таких уж выдающихся качеств, которые непременно следовало передать потомкам

— Раиса Николаевна, если вы будете его матерью, то все митохондрии вашему будущему ребенку достанутся исключительно от вас. У него будут только те митохондрии, что получит с вашей яйцеклеткой.

— С моей яйцеклеткой… Боже, это так неприлично, Илья Владимирович, — зарделась она, как молоденькая девчонка, — говорить о таких вещах с посторонним мужчиной.

Сам Глазьев завел глаза к потолку и изучал там что-то столь внимательно, что я поневоле посмотрел сам, а затем еще и магией проверил, но ничего интересного не обнаружил. Даже завалящей камеры не нашлось, с записи которого Глазьевы попытались бы состряпать компромат.

— Вы сейчас общаетесь с целителем, а у них пола нет, — заметил Серый, которому уже явно надоел этот разговор, где одно и то же пережевывается который раз, как будто от пережевывания усваивается лучше. — Раиса Николаевна, у нас лучшие целители. Нам не нужно никого уговаривать. Более того, в нашей лечебнице есть очередь на прием пациентов. И то, что один из наших целителей приехал лично к вам, — это исключение. Не знаю уж, почему Ярослав Кириллович пошел Егору Дмитриевичу навстречу в этом вопросе.

— Исключительно из уважения к хозяину дома и из сострадания к его утрате. Но если Раиса Николаевна сомневается в компетенции наших целителей, то я не вижу смысла задерживаться нам дальше.

Глазьев едва заметно скривился. Не верил он в причины, которые я озвучил, и в чем-то был прав — сострадания к утрате Романа у меня не было. В своей смерти он виноват сам. И ладно бы просто умер, так еще и устроил своей смертью дополнительные проблемы, как будто мне своих мало. Глазьева же, похоже, не была в курсе наших сложных взаимоотношений с ее супругом и сыном, потому что с ее стороны никакой неприязни не было, разве что небольшая снисходительность к моему возрасту и относительно небольшому клану.

— Боже, да я не сомневаюсь в компетенции Ильи Владимировича. Я хотела убедиться, что этот ребенок будет только нашим с Егором, без посторонних примесей. Потому что посторонние примеси в маге могут быть опасны. А все свои мы уже знаем. И еще, Илья Владимирович, я хотела узнать, нельзя ли повторить Романа?

— Это очень маловероятно, Раиса Николаевна, — дипломатично сказал Давыдов. — Гарантировать такое может только Господь Бог, но не целитель.

Я подозревал, что моим целителям по силам повторить Романа, но сил на это будет затрачено куда больше, чем на случайного ребенка из набора глазьевских генов с обеих сторон. В конце концов, Роман был не самым хорошим экземпляром, там много чего можно было улучшить.

— Очень жаль, — Раиса Николаевна тяжело вздохнула. — Все-таки он был для нас уже привычным ребенком, понимаете?

Мы дипломатично промолчали, потому что назвать ребенком взрослого парня в возрасте за тридцатник могла только его мать. Никаких сентиментальных чувств к Роману не было ни у кого из нашего клана. Подозреваю, что и у Глазьева, который наверняка не забыл, что дитятко планировало смерть родителя, тоже особой любви к сыну не было. А было, как он и говорил, желание передать клан родной крови, а не племяннику жены.