Священная швабра, или Клуб анонимных невест

Я помню

— Я помню, — ответил пчеловод на прямой вопрос о ночи на тридцать первое августа.

— А почему вы запомнили, Андрей Юрьевич? Из-за девушки, наверное? — уточнил следователь.

— Да, — Монахов быстро оглянулся на супругу, которая накрывала на стол в соседней комнате. — Она голосовала, и я довез ее до Пряткина. А потом не выдержал — вернулся, хотя… не очень-то ей поверил.

— Что?! — изумился Рогаткин. — Вы вернулись обратно?

— Да, — кивнул Монахов. — Я запомнил то место…

— И что? Там все-таки был труп? Но куда же он делся? — Старший следователь поднял упавший портфель.

Монахов покачал головой и уточнил:

— О каком трупе вы говорите?

— Который вы нашли, Андрей Юрьевич! — пожал плечами Рогаткин. — Рассказывайте-рассказывайте! Я вас внимательно слушаю…

— Я нашел солдата, он был жив тогда, — заметно побледневший Монахов вздохнул. — А вы про что?..

— Живого? Разве он был живой? Но тогда где он? Что с ним стало? Подождите, — заторопился следователь. — Разве вы не заявили?

Монахов отрицательно покачал головой.

— И никому не сказали об этом? Почему?..

Андрей Юрьевич кивнул на соседнюю комнату, где играли три его дочки.

— Но что вам могло угрожать? Или — кто? Подождите, вам что — действительно угрожали? — Лев Тимофеевич взглянул туда же, куда смотрел Монахов.

— Но ведь парня хотели убить, так? — Монахов поглядел на Рогаткина, и тому стало не по себе. — Но за что, почему — я не знаю до сих пор. — И Монахов замолчал, не зная, куда деть руки.

— Ну, хорошо, но что с ним?.. Он умер, Андрей Юрьевич? — заторопился Лев Тимофеевич. — Не молчите же!

— Он жив, — удивился Монахов и повторил: — Жив.

— Жив?! — обрадовался следователь. — А где он? Что же вы молчите? Его же ищут, у него есть родные, между прочим! Если, конечно, это он… Вы видели телепередачу?

— Вы о ком? — Монахов улыбнулся и поморгал. — Я что-то не понимаю…

— Андрей Шабалкин, солдат срочной службы. А вы кого нашли? — Рогаткин кивнул и уточнил: — Вы же нашли солдата?

Пчеловод посмотрел на следователя и пожал плечами.

— Мы зовем его Хабиб, — наконец сказал он. И повторил: — Хабиб. Он сирота.

— Хабиб? — протянул Рогаткин и поднялся. Хабиба Лев Тимофеевич не искал. — Подождите, но вы же сказали, что он солдат? — снова сел следователь, на лице его в равных пропорциях перемешались усталость и недоумение. — Так сказали или нет?

— Солдат. И одет был, как солдат, — кивнул Монахов. — Я привез его сюда. У него была серьезная травма.

— Какая травма, Андрей Юрьевич? И где он сейчас? — Рогаткин, теряя терпение, наступил под столом на собственный портфель. «Уж на что я медлительный…» — подумал он.

— На пасеке, — сказала подошедшая сзади супруга Монахова. — Садитесь в комнате, чайку попьете с нами. Голову ему проломили, да, Андрюш? Его наш фельдшер лечил.

— Спасибо, чаю я с удовольствием, — обрадовался Рогаткин. — А фельдшера этого можно найти?

— Сегодня? — переглянулись супруги Монаховы.

— Ну не завтра же, — вздохнул следователь, пробуя чай. — Сегодня бы хотелось…

Фельдшер, которому Монахов позвонил, появился через четверть часа.

На пороге стоял похожий на Антон Палыча Чехова пожилой мужчина в дутой куртке и теребил жидкие усы.

— Здравствуйте, — произнес он для начала. — Есть такое выражение — ушел из жизни. Знаете?

Следователь поперхнулся чаем и кивнул.

— А он не ушел из жизни, хотя… — Фельдшер замолчал, увидев хозяйского кота. Тот, узнав гостя, зашипел и, выгнувшись дугой, кинулся из кухни.

— Что — хотя? — Лев Тимофеевич отставил чашку. — Ваша фамилия, извините, не Чехов?

Фельдшер вежливо улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Рыжов Иван Макарович, — представился он, ища глазами кота.

«Похоже, у кота и фельдшера сложные отношения», — подумал Рогаткин.

— Рогаткин Лев Тимофеевич, — пожал протянутую руку следователь. — Но почему вы не заявили? Подождите, я ничего могу понять. У меня же есть фотография Шабалкина! — вспомнил он и расстегнул портфель. — Вот, смотрите. Это Шабалкин.

— Да, — сказал пчеловод, а фельдшер подтвердил, — это Хабиб.

— Наш Хабиб… — Супруга пчеловода взяла в руки снимок и вздохнула.

А у Льва Тимофеевича заболела голова.

— Подождите, — тихо начал он. — Почему, хотел бы я знать, вы называете Шабалкина Андрея Игоревича именем Хабиб?

— У него татуировка на руке, — супруга пчеловода показала на своем запястье. — Вот здесь.

— «Хабиб», — подтвердил Монахов. — Свежая, и написано очень ясно, наверное, уже в армии сделал.

— У Хабиба было проникающее ранение в голову, ушиб мозга, и он сразу, как только пришел в себя, начал откликаться на имя Хабиб! — Фельдшер задумчиво повторил: — Сразу же!

— А фамилия? Фамилию он свою знает? — Лев Тимофеевич постепенно терял терпение.

Фельдшер и пчеловод переглянулись.

— Пока не вспомнил, — сказал пчеловод.

— Да… — Лев Тимофеевич встал и огляделся. — Ну и где Хабиб, позвольте вас спросить? Я хочу его увидеть сегодня же! Слова словами, а человек человеком!

— Завтра увидите, нужно трактор взять, чтобы расчистить дорогу. Ехать-то около тридцати километров, — пояснил следователю Монахов.

— А где это?

— На нашей пасеке в Чашенском лесу.

Рогаткин задумчиво кивнул:

— Хорошо. Я приеду завтра, договорились?

Монаховы и фельдшер молчали.

— А что нам будет? — наконец спросила супруга пчеловода. — Просто интересно.

Рогаткин пожал плечами:

— А вы сами как думаете? Во сколько мы поедем завтра?

— Часов в одиннадцать. — Монахов поднялся. — Я вас довезу до Тихорецка.

— Спасибо, — обрадовался следователь.

Из Пыхтина до Тихорецка грузовик домчал их за полчаса. Над городом висели желтые звезды и пахло печным дымом, а Лев Тимофеевич вдруг вспомнил, что половина жизни уже прожита.

Его жизни. Которая, как известно, одна.