Священная швабра, или Клуб анонимных невест

Бренная реальность-2

Утро началось с новости.

— Неужели это правда? И труп — не криминальный? Я приеду все равно… Нет, ну как такое может быть, я же с ним выпивал недавно… И закусывал!

Так Лев Тимофеевич поехал на улицу Большие Каменщики — во второй раз за месяц.

— Это я его обнаружил, при смерти, — сказал дворник, стоящий у подъезда, как часовой, с лопатой для чистки снега. — Вы к Бубсу?

— Так он был жив? Когда вы его видели? — обратился к нему старший следователь. — Вы застали его живым? Говорили с ним? Или как?..

— Вчера я к нему сто рублей ходил занимать, — кивнул дворник. — Он не дал…

— Почему? — удивился Лев Тимофеевич и, вытащив сто рублей, протянул дворнику.

— Говорит, иди, Леонид, — ну, я Леонид… — Дворник взял купюру и посмотрел ее на просвет. — Чувствую, говорит, себя неважнецки… — Убрав сотню в карман, он тяжело вздохнул. — Ну, говорил, в смысле… Со мной разговаривал. Живой был еще, ну, как мы с вами, к примеру.

Улица Большие Каменщики, заросший сад у дома Бубса.

Все тот же старый купеческий дом с просевшими потолками, так же нещадно воняло бродячими котами — абсолютно гнилой дом XIX века постройки.

Лев Тимофеевич посмотрел на дверь с молоточком и надписью «БУБС» на ней и сделал два шага в открытую дверь.

Темная комната, в которой лежал навзничь на диване, одетый, словно для приема во французском посольстве, Бубс Натан Фридиевич, была той самой, где они пили виски и заедали выпивку семгой. Рогаткин включил свет и открыл шторку. Свет ворвался в комнату, как будто только этого и ждал.

— Умер во сне, видимо, пришел и, усталый, лег не раздеваясь, — следом вошла дознаватель Цветкова. — Либо почувствовал себя плохо. Одно из двух!

Лев Тимофеевич поздоровался и покосился на туго завязанный галстук покойного Натана Фридиевича Бубса.

— Была бы жена — раздела, — добавила дознаватель.

— Врач смотрел?

Цветкова, подумав, кивнула:

— Подтвердила, что причина смерти — естественная. Вроде ничего не пропало — это к слову.

— Наследникам уже позвонили? — поинтересовался Рогаткин.

— Позвонили. Да чего тут брать, старье одно! — Цветкова вздохнула.

Пахло умершим человеком. Лев Тимофеевич с интересом оглядел полки, книги, стол, диван и пару кресел и быстро вышел из квартиры. Находиться рядом с умершим было тяжело. Начинало тянуть под ложечкой.

«Его коронное, да-с“…» — Рогаткин обернулся, чтобы взглянуть на дом в последний раз.

— Да-с!.. Да-с-с, да-с-с-с!.. — громко сказал следователь и поспешил в прокуратуру — на Крайворонскую улицу. Снежинки падали на его лицо и таяли, оставляя следы, похожие на слезы.

По дороге ему встретился знакомый пудель, который был сегодня без хозяина. Похоже, пес гулял совсем один и выглядел несколько не у дел. Пудель вздохнул, глядя на Рогаткина, поднял лапу у заднего колеса машины прокурора и сделал свое дело.

Лев Тимофеевич поморщился и по ступенькам быстро вошел в прокуратуру, хлопнув тяжелой дверью. Какой-то бледный юноша поздоровался с ним, на что тоже получил приветствие — от Льва Тимофеевича Рогаткина.

— Наше вам, — сказал Лев Тимофеевич.

— Льва Тимофеевича к прокурору Евтакиеву! — услышал Рогаткин еще на лестнице.

— Я только кину куртку в свой кабинет! — кивнул он секретарше.

Прошла всего пара минут, старший следователь задумчиво шел «на ковер» в кабинет старшего советника юстиции Евтакиева.

В утренней дымке прокуратуры, которую насквозь просвечивали солнечные лучи из открытых дверей, Льву Тимофеевичу вдруг показалось, что он увидел, как из кабинета прокурора вышел синьор Сильвио Кристальди.

— Клинок Македонского, видите? Имитация, Лев Тимофеевич. — Прокурор Евтакиев убрал клинок в сейф и сказал: — Подарили! Синьор Кристальди вернулся из Италии и пришел в прокуратуру узнать, как ведется расследование.

— Это не его я видел только что? — полюбопытствовал старший следователь.

— Его-его… Сидели, пили чай с синьором Кристальди, ждали вашего прихода, — Евтакиев вздохнул. — А где вы были? На работу ведь к девяти, Лев Тимофеевич, положено приходить! Позволяете…

— Я знаю, — вынужден был согласиться Лев Тимофеевич и кратко пояснил причину своего опоздания.

— Бубс скончался? Своими силами? Ну что же, царствие ему небесное… Да, большая неприятность, очень большая неприятность, — прокурор вздохнул. — А нам пока придется не только жить, но и работать, Лев Тимофеевич! Музей редкостей Кристальди через неделю уезжает, сворачивает свою работу, так сказать, — сходите, успокойте синьора, нет, лучше позвоните ему. Хорошо, майор Рогаткин?

— А что сказать? — Лев Тимофеевич пожал плечами и посмотрел на дверь. — Ведь успокоить синьора Кристальди можно только шваброй! А швабры я не нашел, Павел Асланович…

— Куда вы, Лев Тимофеевич, я вас не отпускал еще! — возмутился старший советник юстиции, увидев маневр старшего следователя.

Рогаткин обернулся и сказал то, что должен был сказать давно:

— Я ее не найду — ее невозможно найти, Петр Асланович, нужно ждать, и она случайно где-нибудь обязательно всплывет. И тогда я ее, возможно, но не обязательно…

— Тогда?! — возмутился прокурор. — Когда — тогда? И где она, по-вашему, всплывет, уважаемый Лев Тимофеевич?

— Так на аукционах — «Кристи» и «Сотбис», Петр Асланович, — повторил Лев Тимофеевич пророчества Бубса. — А больше, пожалуй, ей и вплыть-то негде…

— Чтобы я этого не слышал больше никогда, Лев Тимофеевич, какие аукционы?.. — шепотом пригрозил Евтакиев. — Что вы мне обещали, а? Что вы мне обещали? — повторил он грозно. — Што?!

— Найти швабру…

— Именно! Так вот, — прокурор набрал побольше воздуху, — искренне, скромно, достойно — найдите их священную швабру! Вы использовали все возможности поиска швабр? Нет?.. Так я и знал… Ну, и что вы стоите, смеетесь и ушами хлопаете?

Лев Тимофеевич быстро придержал уши руками.

— Глазами то есть, — поправился Евтакиев.

Лев Тимофеевич на всякий случай прикрыл глаза и молча вышел из кабинета прокурора.

Ни слова никому не говоря, он поехал домой и приготовил омлет с изюмом — для себя и кошки.

Затем он собрался в галерею Фирюзы Карнауховой, чтобы проверить эту самую последнюю возможность найти швабру. Таковая возможность — действительно была, и за неимением лучшего она могла сработать, так как была основана на теории вероятности. Как известно, все мы, и автор в том числе, при возникновении невыносимых ситуаций в жизни пытаемся выйти из них в том числе и по закону теории вероятности, главный постулат которого звучит примерно так: «Авось повезет!»

На пороге дома Льва Тимофеевича остановил телефонный звонок.

— Что?.. Да, я, ну Рогаткин, Рогаткин, — ответил старший следователь. — Нет, я занят… Правда занят! Хотите, побожусь? Что значит чем? — возмутился Лев Тимофеевич. — Работой занят, какое еще шоу? Ничего я вам не должен… Ну ладно, ладно, хорошо — завтра приеду к вам…

Лев Тимофеевич поморщился и решил в галерею ехать ближе к ночи и, поглядев на умывающуюся Белоснежку, разделся и прилег на диван. Но уже через минуту следователь вскочил, снова оделся потеплее и вышел из дома. Пока шел до переулка Всадников, передумал многое, особенно — про спину того человека, который так долго стоял перед шваброй и которого так и не получилось идентифицировать. «Чем-то он похож на Кристальди. Спины какие-то одинаковые у них!» — решил Рогаткин.

Похоже, сегодня галерея должна была закрыться раньше, с ходу определил он — народ входил и выходил в огромных количествах.

— Ага! — взглянул Рогаткин на двери, где висело объявление: «По техническим причинам сегодня короткий день». — Очень хорошо, — вслух подумал он.

В галерее Фирюзы Карнауховой он снова подошел к тому месту, где экспонировалась швабра. Мимо с веником под мышкой, громыхая ведром, прошла знакомая уборщица в синем халате и покосилась на Льва Тимофеевича.

Уже через минуту старший следователь межрайонной прокуратуры приступил к тщательному осмотру галереи. На первый взгляд он просто ходил, разглядывая редчайшие экспонаты, но на самом деле Рогаткин искал пути беспрепятственного выхода из галереи — кроме центрального, разумеется, через который вошел. И он их нашел практически сразу — две двери, на чердак-крышу и в подвал. Правда, двери были закрыты, но Лев Тимофеевич, переговорив по телефону с владелицей галереи, за полчаса добился, чтобы их открыли и разрешили осмотреть.

По часу он потратил на подвал и чердак, но, полазав там с фонарем в паутине и пыли, швабры там так и не нашел. Зато Лев Тимофеевич выяснил — из подвала выхода не было, кроме, разумеется, того, через который он сам проник туда, а вот с чердака вполне можно было вылезти на крышу, что следователь и сделал. Ему пришлось долго и успешно координировать движение рук и ног, чтобы оттуда не свалиться.

«Да, — спускаясь по лестнице вниз на первый этаж галереи, размышлял Рогаткин. — Эта версия тоже оказалась мыльным пузырем, к большому сожалению. Ничего нет, — думал он. — Даже намека на швабру, Лев Тимофеевич, никакого… Просто обидно до чертиков!» — И решительно поднялся в кабинет синьора Сильвио Кристальди.

— Синьор, я останусь после закрытия на пару часов в галерее?

Кристальди смерил его взглядом и вздохнул:

— Хорошо, синьор Рогаткин. Только экспонаты на себя не надевайте, я вас очень убедительно прошу. И не подходите к изумрудам, там… током бьет!

Лев Тимофеевич кивнул, а про себя подумал: «Обещать я, конечно, ничего не могу… А изумруды можно достать палкой, например… или удочкой!»

И решил использовать самую последнюю возможность в поисках швабры: поставить себя на место вора — ведь вор как-то сумел проникнуть в охраняемую галерею и вынести бесценный раритет.

Лев Тимофеевич покосился на уборщиц и снова, в который раз, проверил все выходы.

«Нет, проникнуть в галерею, когда она закрыта, невозможно, при всех кордонах охраны. И что-либо вынести тоже — нет и нет!» — сделал он окончательный вывод.

Галерея уже полчаса была закрыта для посетителей. Лев Тимофеевич присел на какой-то раритетный пенек и огляделся.

«Похоже, первый этаж галереи разделен на два сектора, и в каждом убирает определенная уборщица», — увидел между делом количественную рекогносцировку рабсилы Лев Тимофеевич. Та, с корочками президента Всея Руси, мыла пол, громыхая ведром, в правом секторе; огромный пылесос «Самсунг» — «техника — даст ин фантастиш!» — вспомнил Рогаткин и подошел ближе, — стоял под аркой и не был включен. А другая, ему незнакомая, убирала в левом секторе. Незнакомая ему и очень симпатичная уборщица, похожая со спины на Клаудию Шиффер, вдруг обернулась, подмигнула и, управляясь с пылесосом поменьше, бойко продолжила пылесосить свой сектор галереи.

Лев Тимофеевич задумчиво качнул головой, долго смотрел на уборщиц и, попрощавшись с охраной, вышел из галереи в темный переулок Всадников.

«Ничего, ну ничегошеньки нет! — сделал грустный вывод следователь. — Ну ладно, Бог милостив, найду, может быть!»

И пешком пошел домой.

«Интересно, а как будет звать меня Ванечка?..» — вдруг подумал он.

То, что Ванечка будет звать Льва Тимофеевича «колючая голова», не знал еще никто, даже сам Ванечка.