Танки возвращаются в бой

* * *

Операция войск 1-го Белорусского фронта продолжалась. 17-я танковая бригада полковника Шульгина, наступая на Секуричи и Романище, сбила противника. Прикрываясь огнем, он начал отходить. 15-я бригада полковника Кожанова с ходу атаковала станцию Черные Броды, но попала под огонь находившегося здесь бронепоезда и несколько задержалась, неся потери.

Выручила самоотверженность командира танка коммуниста лейтенанта Комарова и механика-водителя комсомольца Бухтуева. На предельной скорости помчались они на своей «тридцатьчетверке» прямо к бронепоезду. В нескольких десятках метров от цели машина Комарова загорелась от немецких снарядов. На мгновение она замедлила движение, но уже в следующую секунду, еще громче взревев мотором, чуть-чуть присев на корму и высекая из рельсов искры, ринулась на таран. Удар горящей «тридцатьчетверки» о бронеплощадку поезда был настолько мощным, что она слетела с рельсов и перевернулась. Комаров и Бухтуев ценой своей жизни обеспечили успех бригаде.

Отважным танкистам посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Бригада овладела Черными Бродами, а к утру вместе с частями мехбригады генерала Филиппова захватила селение Глебова Рудня, отрезав паричской группировке противника пути отхода.

Потери корпуса Панова в танках подходили к полусотне. Теперь уже не только под Чернином, но и в районе Глебова Рудня — Секуричи — Романище, на площади около 80 квадратных километров, в одиночку и группами неподвижно стояли танки. Стаскивать их куда-либо на СПАМ, в одно место, по заболоченным районам не было ни смысла, ни возможностей. Поэтому остальные рембригады корпусной базы тоже вышли прямо в поле, чтобы производить ремонт на месте.

Здесь-то сразу и сказалось отсутствие средств управления и связи, чего я опасался при подготовке к операции. Пункты технического наблюдения оторвались от своих частей, как только они двинулись вперед. Данные о количестве потерь и координаты подбитых машин начали поступать с большим опозданием. Все это чрезвычайно затруднило маневрирование ремонтными подразделениями. Эвакуаторы и ремонтники сами разыскивали застрявшие танки и теряли драгоценное время.

Экипажи подбитых танков также не могли через свои рации связаться с ремонтниками, чтобы вызвать их к себе.

Обстановка заставляла что-то придумывать, импровизировать. Инженер-полковник Зельцер создал специальную группу, вызвав к себе из каждой РТО и корпусной базы офицера со своим транспортом. Группа использовалась для непосредственной живой связи с танковыми частями. Это, конечно, несколько облегчило положение, но всех трудностей не устранило.

Много неприятностей причинили нам болота. Ремонтные летучки с большим трудом и опозданием доставляли к подбитым машинам людей и агрегаты. К большинству танков невозможно было подъехать вплотную, поэтому запасные части и агрегаты, как правило, подносили вручную. А коробки передач и катки подвозили тягачами или подтаскивали на волокушах из лозы (тягачей не хватало, а ждать было некогда).

Люди трудились по пояс в воде и жиже, рискуя погибнуть уже не от вражеского обстрела, а в засасывающей трясине. Под ногами не было опоры, инструмент вываливался из рук, болотная топь подстерегала на каждом шагу. В таких условиях, например, в районе Чернина ремонтировала танки бригада старшего сержанта Кузминова. В воде. В грязи. В хлюпающей болотной каше. К ходовой части танка, подбитого в торфянике, не добраться. Вывезти машину невозможно. Чтобы заменить, скажем, каток, ремонтники рыли яму, но она немедленно заполнялась вонючей водой пополам с грязью.

О бригаде Кузминова я упоминаю потому, что и в этих нечеловеческих условиях солдаты не пасовали перед трудностями.

— Нам повезло, ребята! — шутил бригадир. — Люди за тысячи километров ездят на грязи лечиться. А мы можем воспользоваться этим лекарством на месте, так сказать, без отрыва от производства...

— Ты, старший сержант, будешь у нас за главного врача, — неслось в ответ. — Только сроки путевок не продлевай, ведь каждая грязь требует своей дозы.

— Ничего, друзья, — покрикивал Кузминов, — за продление лишних денег не возьму. А если придется, сделаем начет и все сполна получим прямо из канцелярии Гитлера.

С шутками и прибаутками ремонтники восстанавливали одну машину за другой. Уже 26 июня 1-й гвардейский Донской танковый корпус генерала Панова получил от ремонтников 37 машин. Большую часть из них направили в 16-ю бригаду полковника Лимаренко.

Однако бригаду Лимаренко снова подстерегали большие трудности. Ей предстояло сосредоточиться в районе Слободки. Но накануне по намеченному маршруту провел свои части полковник Кожанов, и путь стал совершенно непроходимым.

Лимаренко вынужден был двигаться на Орсичи через лесной заболоченный массив, где еще оставались просеки, «не поднятые» гусеницами.

Медленно, разметывая болотную жижу, толкая перед собой груды торфяника, танки пошли вперед. От неистового рева моторов застонал, загудел дремавший до этого лес. Сизовато-черный дым поднялся выше вековых елей и сосен.

Когда какой-нибудь танк застревал, с другого ему подавали буксирный трос. Бывало, что застревали оба танка. Тогда на помощь приходили тягачи, которые Зельцер предусмотрительно выслал на маршрут для «проталкивания» бригады. Где было необходимо, танкисты валили деревья, и по ним, как по зыбкому настилу, загребая днищами пласты перегноя, проползали машины.

Бригада полковника Лимаренко приказ выполнила и сосредоточилась в районе Слободки. Однако на маршруте осталось несколько машин с порванными бортовыми передачами, подожженными фрикционами и поломанными коробками передач.

Оперативная группа штаба корпуса тоже перемещалась в Слободку. Автомобили, естественно, не могли пройти после танков, а иного пути не оставалось, и штаб во главе с генералом Пановым двинулся по железнодорожному полотну. Колонна легковых и специальных машин запрыгала по шпалам, преодолев за полтора часа 12 километров. За оперативной группой таким же «шпальным» способом прошел не только остальной транспорт, но и артиллерия. Возле каждой шпалы, как напоминание о бдительности, лежала толовая шашка: немцы готовились взорвать дорогу, но не успели.

Методично выполнялся план командующего фронтом К. К. Рокоссовского. В ночь на 27 июня 15-я и 16-я танковые бригады перерезали шоссейные дороги Бобруйск — Глусск и Бобруйск — Слуцк, вышли в район станции Мирадино и овладели переправой через Березину у Шатково.

Впереди Бобруйск с его старинными укреплениями, за которыми сосредоточены большие силы противника. Со стороны Осиповичей в наш тыл бьет вражеская артиллерия. Генерал Панов принимает решение расширить коридор прорыва. Часть сил корпуса он поворачивает фронтом на запад, обрушивается на Осиповичи, овладевает ими и продолжает наступать на Пуховичи и Лапичи.

Кольцо войск армии Батова сжимается вокруг Бобруйска с каждым часом. Почти одновременно с севера и востока к городу выходят 3-я и 48-я армии, а также 9-й танковый корпус генерала Бахарова.

Попытка этого корпуса форсировать реку Березину с ходу не удается: все переправы противник взорвал, подходы минировал. Тогда Бахаров поворачивает на север, выходит в район Шатково и под прикрытием частей корпуса Панова переправляется через реку.

С выходом к Бобруйску корпуса Бахарова железное кольцо вокруг города окончательно замкнулось.

Вечером мы с Федотовым пришли к генералу Соломатину. Он тоже приехал в Слободку из корпуса Бахарова.

— Ну-с, докладывайте, — устало бросил генерал.

Мы по очереди доложили о состоянии материальной части. Михаил Дмитриевич внимательно выслушал каждого, затем развернул на столе большую карту.

— Батов осуществил смелый удар, — сказал он. — Очень хорошо вышел и Панов. Но теперь Михаилу Федоровичу будет еще тяжелее.

— Почему? Ведь корпус наконец вылез из болот? — удивленно спросил я.

— Поглядите на карту, — Соломатин ткнул в нее длинным карандашом. — Немцы стремятся выйти на Минское шоссе и на Слуцк, чтобы прорвать окружение и соединиться с основной минской группировкой. А Панов оседлал все эти дороги. Значит, противник и навалится на него всеми своими силами. Кроме того, не забудьте, что Михаилу Федоровичу сейчас приходится вести бой, как говорится, с перевернутым фронтом. Инициативу он, конечно, не выпустит и совершенно правильно поступит, если первым атакует Бобруйск.

Да, генерал Соломатин ясно представлял себе дальнейший ход событий.

Панов действительно не стал ждать, пока на него навалится противник, и начал наступление непосредственно на город, взаимодействуя с частями 105-го стрелкового корпуса.

Бой за Бобруйск был трудным. Немцы сопротивлялись ожесточенно, с упорством обреченных. Корпус понес немалые потери, особенно бригада полковника Шульгина. Ей пришлось одной штурмовать сильно укрепленный Березинский форштадт, и здесь она попала под прицельный огонь 88-миллиметровой батареи, замаскировавшейся за валом. Каждая минута промедления грозила обречь штурм на неудачу. Другого выхода не было, и танкисты пошли, что называется, напролом. Несмотря на потери, они свою задачу выполнили.

С инженер-полковником Зельцером мы подъехали к месту только что закончившейся схватки. Десять танков Т-34 стояли на гребне и склонах высокого земляного вала. Некоторые еще дымились. Неподалеку лежали погибшие танкисты. Кто-то бережно собрал их личные документы. Почти у каждого на груди был комсомольский билет.

— Обратите внимание, — сказал Герман Мошкович, указывая на танки, — у большинства пробиты нижние наклонные листы носовой части, а у некоторых даже у днища.

— Значит, били почти в упор, когда они переваливали через гребень вала, — ответил я. — Представляю, что тут творилось!

Весь ход боя можно прочитать как по книге. Метрах в пятнадцати от вала — исковерканные 88-миллиметровые пушки. Целая батарея вмята в землю. Из-под обломков лафетов кое-где виднеются серо-зеленые мундиры гитлеровцев. На одной из пушек стоит «тридцатьчетверка», насквозь прошитая снарядом...

— Били с пяти-шести метров, — вслух подумал я. — Машину уже подбили, но она по инерции таранила пушку, опрокинула ее, вмяла в землю и остановилась на обломках.

— Да, нашим ремонтникам здесь делать нечего, — сокрушенно качая головой, заключил Зельцер. — Одни броневые корпуса да груды разбитых агрегатов.

Тяжелые потери понесли и другие бригады, но они непрерывно пополнялись за счет ремонта и сохраняли боеспособность. 27 и 28 июня, например, бригада Лимаренко потеряла 49 машин и за эти же два дня получила от ремонтников 19. Так в ходе наступления осуществлялось «взаимодействие» боевых частей и ремонтных подразделений. Без этого взаимодействия вряд ли можно было рассчитывать на успешный исход операции.

28 июня Донской корпус получил новую задачу — наступать вдоль шоссе Бобруйск — Минск через Пуховичи. В это время в строю находилось 177 танков и самоходно-артиллерийских установок (САУ). Части двинулись дальше, оставив на подступах к Бобруйску и на улицах города 75 машин. Сюда стали подтягиваться ремонтники. 174-я база развернулась в районе селения Сычково, недалеко от Бобруйска. Подошла и армейская 162-я база. А через некоторое время привел свой резерв (как он оказался кстати!) и Константин Николаевич Савельев.

Вчерашнее поле боя превратилось в большой ремонтный лагерь. Куда ни глянь — везде измазанные грязью и маслом ремонтники и эвакуаторы. Они возятся вокруг машин и под ними, залезают внутрь, вскакивают на броню, что-то ладят, стучат, сваривают, тащат... Ни дать ни взять — завод, с цехов которого почему-то сняли крыши. Только рабочие держат неподалеку от себя автоматы, пулеметы и гранаты.

Машины, разбросанные сравнительно на небольшом пространстве вокруг Бобруйска, теперь можно было сконцентрировать в двух-трех местах, предварительно рассортировав их по категориям ремонта. Создавались армейский и фронтовой СПАМы. Здесь-то и показал себя 94-й эвакоотряд, пришедший с резервом Савельева. Разбившись на несколько групп, он одновременно начал стягивать танки на СПАМы с дорог и из заболоченных районов.

Та часть эвакуаторов, которая собирала танки «на суше», скоро справилась со своей задачей и начала отправлять машины в тыл — на капитальный ремонт. Другая же буквально выковыривала каждый танк из болотной хляби.

Мне пришлось наблюдать, как одна из этих групп вытаскивала тяжелую машину, по башню затонувшую в болоте. Группой командовал молодой, но знающий свое дело лейтенант Пупин. Прежде чем тащить танк, эвакуаторы прорыли от него в торфянике длинную траншею глубиной до полутора метров.

— Пришлось до материка добираться, — пояснил тракторист Сотников, — иначе опоры нет. И так шестьсот метров троса размотали. Старшина Ретунский все свои запасы выложил...

Некоторые танки, пройдя леса и болота, имели, как выражались ремонтники, общипанный вид. Вместе с агрегатами надо было восстанавливать и «оперение». Не было листового железа. Выход нашел сварщик сержант Николай Бацаев. Он приспособился резать и разгибать трофейные бочки из-под бензина. Пример Бадаева подхватили остальные, и танки стали выходить из ремонта с исправленными крыльями и подкрылками.

Сосредоточение машин на СПАМах намного повысило производительность. Теперь уже в части стали возвращаться десятки танков.

Вскоре в общую работу включился 118-й армейский ремонтно-восстановительный батальон, подошедший к Бобруйску с севера. Командир батальона инженер-майор Гудошников и его заместитель капитан Ткаченко развернули за Березиной сборный пункт аварийных машин, а в близлежащих селениях оставили промежуточные пункты. Настроение в ремонтных бригадах было приподнятое. Все трудились напористо, «в темпе», не разрешая себе ни лишнего перекура, ни лишнего часа отдыха.

Проезжая как-то под вечер мимо ремонтируемых танков, я залюбовался работой бригад старшего сержанта С. А. Быстрова и Г. Н. Бузина (из батальона Гудошникова). Оба бригадира — молодые парни в запятнанном обмундировании — отличались немногословием, неторопливостью и настоящим мастерством. Каждое движение у них было рассчитано и «нацелено» так, что при кажущейся медлительности любое сложное дело спорилось в их руках.

Бузин с помощью двух мастеров устанавливал на «тридцатьчетверку» двигатель. Работал он молча, сосредоточенно, чуть посапывая. За полчаса я услышал всего несколько слов:

— Скоро заведем... Центруй двигатель, Саша!

У танка, который ремонтировала бригада Быстрова, слышно было только, как по днищу машины скребли подковки армейских сапог. Над трансмиссионным отделением раскачивалась коробка передач, поднятая стрелой ремонтной летучки. Быстров высунулся из башенного люка и скомандовал шоферу летучки:

— Микитыко!.. Опускай!.. Бузин уже обогнал нас... Заснул?

— Не-е, — откликнулся Микитько. — Гляди!..

Коробка стала медленно опускаться на свое место...

Через несколько дней окрестности Бобруйска были полностью очищены от поврежденных советских танков. На месте остались лишь груды искалеченных фашистских машин и артиллерийских орудий.

Мне хочется на примере 1-го Донского корпуса еще раз показать роль ремонтников и эвакуаторов. За время окружения и уничтожения бобруйской группировки гитлеровцев корпус в ожесточенных боях потерял 208 танков и самоходок из 252. Казалось бы, он почти полностью израсходовал свою ударную силу. Но этого не случилось. Не случилось потому, что рядом с танковыми экипажами под огнем и в ближайшем тылу трудились ремонтники. За это же время они вернули в строй 100 танков и самоходок. Корпус сохранил боеспособность.

Кроме боевых потерь нас начала подстерегать новая беда. К концу битвы за Бобруйск танки уже прошли по 200–250 километров без всякого обслуживания, а моторы отработали по 30–35 мото-часов. Неисправности возникали все чаще и чаще, особенно на тех машинах, которые за все время боев еще ни разу не побывали в руках ремонтников. Техническое «лечение» стало неизбежным. И хотя иные командиры немного упрямились («Сейчас не до этого, немцы на носу, скоро снова в бой...»), все же вечер 28 и часть дня 29 июня выделили для необходимых работ. На всякий случай, чтобы не ослабить подразделений, машины выводились на обслуживание поочередно.

Однако для устранения некоторых неисправностей потребовалось вмешательство ремонтников. Только они могли, например, устранить западание педали выключения главного фрикциона. С виду этот дефект как будто незначителен, а машины из-за него выходили из строя.

Что вызывало такую неисправность? Опять же опостылевшая всем запыленность. Смешиваясь с маслом, пыль превращалась в абразивную пасту. Паста вышлифовывала лунки, в которых ходили шарики выключающего устройства, и оно переставало нормально работать. По очертанию эти лунки напоминали большие капли воды. Поэтому танкисты прозвали их «слезками». Чем больше был расход моторесурсов, тем больше выходили из строя лунки. В итоге танки теряли боеспособность.

Ремонтники знали, как устранить этот массовый дефект: стоило заменить механизм выключения или его отдельные детали — и все в порядке. Но, как правило, этих-то деталей не было в запасе. Приходилось «вертеться», придумывать, изобретать.

Приехал я в бригаду Лимаренко. В сумеречной полутьме инженер Инякин вместе с командиром ремонтного взвода Степановым пытались шлифовать злосчастные «слезки». Вставив шлифовальный камушек от прибора «Амко» в специальную оправку, они приводили в порядок лунку.

— От этих проклятых «слезок», — возмущенно заговорил Инякин, — прольешь немало настоящих слез. — Он с трудом поднял отяжелевшие от недосыпания веки. — Механики вконец замучились. Только отрегулируют главный, а он через два часа подводит снова. Не знают, что ли, на заводах, как мы плачем из-за этих «слезок»... Дали бы в запас кольца или чашки выключения в сборе, раз уж не могут добиться большей устойчивости «слезок», и делу конец. А тут вот возись день и ночь!..

Вместе с инженером мы решили обойти хозяйство. Остановились возле танка с открытой кормовой броней. Из трансмиссионного отделения виднелся слабый свет переносной лампы, по временам вырывавший из темноты две головы в танковых шлемах. До нас донесся любопытный разговор:

— Что пехота! Она думает, танкистам легко воевать. Сел за рычаги, надавил на педаль — и поехал. Ни тебе вещевого мешка за плечами, ни автомата на шее. А на деле? Пехота-то отшагала, добралась до привала и храпи, пока не поступит сигнал с кухни. А наше дело — дуй без передыха. Остановился на привал — осмотри, на дневке — обслуживай, на отдыхе — ремонтируйся...

— Зато ты за броней сидишь. На пули да на фугаски поплевываешь. Разве что бронебойного боишься. А пехота, та только гимнастеркой прикрыта. Земля, конечно, укрытие надежное, но ведь в атаку окоп с собой не потащишь. Вот и идет пехота в открытую, навстречу пулям да снарядам. Хорошо, если впереди танки!

— Оно, конечно, так. Да все же надо бы облегчить труд танкиста, а особенно механика. Возьми, к примеру, летчика: слетал, отбомбился, сел на аэродроме, вышел из самолета, приложился к колесу — и в столовую. А самолетом технари занимаются. Осмотрят, заправят, все честь по чести. Вот бы и у нас так. Пусть механик сохраняет силы для боя...

— Нет, друг, на это много людей надо.

— Оно понятно. Я так, к слову... Иногда, знаешь, за минутку отдыха все бы отдал. А насчет того, что людей много надо, это еще бабушка надвое сказала. Не больше ли мы теряем, когда механик ходит полусонный?

— Война, брат! Прикончим Гитлера, тогда отоспимся вволю.

— Нам и после войны спать не придется. Работы хватит и в городе, и в деревне...

Мы с Инякиным удовлетворенно и понимающе переглянулись и отошли.

...Оперативная группа штаба корпуса меняла свой НП. Сумерки уже окутали лес, когда генерал Панов, подтянув пояс кожаного реглана, направился к машине и на ходу крикнул нам:

— Я поехал. До свидания!

— Далеко ли, Михаил Федорович?

— Поглубже в фашистский тыл. Я ведь старый окруженец, — пошутил он, — мне не привыкать.

Машина генерала побежала в направлении Пуховичей. За ней юркнули «виллисы» со штабными офицерами.

На прежнем НП остались командующий бронетанковыми войсками фронта генерал Орел, я, несколько штабных офицеров и только что подъехавший с ремонтными летучками инженер-полковник Зельцер. Мы решили заночевать здесь, чтобы ночью не плутать в лесу. Закурили, потолковали и прилегли кто на чем. Сон уже стал одолевать меня, когда со стороны Бобруйска послышались автоматные очереди. Я прислушался и толкнул сонного Зельцера:

— Автоматы не наши!

— А кто их узнает, — отмахнулся Зельцер, но тоже стал прислушиваться.

Выстрелы то затихали, то повторялись. Они дробно раскатывались в лесной тиши, все время приближаясь. Через двадцать — тридцать минут мы уже точно могли определить, что бьют немецкие автоматы — у них свой, низкий лающий «голос».

Мы с Зельцером поднялись одновременно.

— По кому же бьют, — спросил Зельцер, — если в ответ ничего не слыхать?

— Может быть, просто в тьму, от страха, — высказал я предположение. — Должно быть, ищут выхода на Минск.

Невдалеке раздались громкие захлебывающиеся очереди. С ближнего дерева, покружив в воздухе, упала срезанная пулей ветка. Я подошел к машине, в которой спал генерал Орел, чтобы разбудить его. В это время в кузов машины ударила пуля.

— Товарищ генерал, — крикнул я, — немцы рядом! Не лучше ли вам уехать?

Орел спокойно вышел из машины и стал прислушиваться. На окраине селения Сычково, расположенного невдалеке от бывшего НП, вспыхнул пожар, затем раздался взрыв. В отблесках пламени мы заметили на опушке леса человека. Он медленно ковылял, волоча правую ногу. Увидев генерала, подошел и доложил:

— Офицер связи. Проезжал через Сычково и был обстрелян. Шофер «виллиса» убит, машина ткнулась в кювет.

— Вы ранены или ушиблись? — спросил Григорий Николаевич.

— Повредил ногу. Выбрался из машины и через кустарник доплелся сюда.

— Не заметили, кто стрелял?

— Нет. Автоматчики били из-за дома. И позади, на дороге, слышна частая стрельба.

Генерал повернулся ко мне:

— Срочно распорядитесь развернуть рацию и постарайтесь связаться со штабом Батова. Я поеду и подниму бригаду Филиппова. В случае надобности, организуйте здесь оборону.

Я кинулся к машине со штабной радиостанцией, но связисты, готовясь перебазироваться на новый НП, куда-то отлучились. А немецкие автоматы стучали все ближе. Из горящего села в нашу сторону бежали с узлами местные жители. На лесную дорогу вылетела противотанковая 76-миллиметровая батарея. Я выбежал ей навстречу и остановил. Командир батареи, капитан, сначала не хотел подчиняться, но затем приказал своим солдатам развернуть орудия на опушке леса.

Я наблюдал за действиями артиллеристов, когда заметил приближающихся ремонтников. Впереди шел сержант в кирзовой тужурке, танковом шлеме и с гаечным ключом в руке. За его спиной толпились солдаты в рабочем обмундировании. Некоторые из них держали автоматы.

— Старший бригадир ремонтной бригады хозяйства Якубовского, — доложил сержант.

— Откуда и куда спешите?

— Мы ремонтировали две «тридцатьчетверки» у перекрестка дорог под Сычковом. Одна была уже почти готова. Оставалось только опробовать на ходу. На рассвете из кустов высунулись, пропади они пропадом, немцы и обстреляли нас. Экипаж даже не поспел вскочить в танк — ребята отдыхали неподалеку. Поднялась стрельба. Танкисты подхватили своего раненого товарища и скрылись в перелеске, а мы — сюда, к своим... Жалко машину, сколько труда положили, а немцы ее подожгли.

Я приказал ремонтникам с автоматами присоединиться к солдатам, уже занимавшим оборону на опушке леса, а остальным идти в тыл.

К счастью, невдалеке мы обнаружили зенитную батарею корпуса. Командир батареи, майор, охотно согласился распределить между нами обязанности: он командует «всей артиллерией», а я — «пехотой». Мне удалось собрать примерно 80 солдат и сержантов с оружием и несколько офицеров. Редкая цепь залегла за канавой на опушке и приготовилась встретить врага.

Но немцы не показывались. Зато из-за деревьев выполз танк начштаба корпуса, уходивший вчера на задание, за ним — броневик без башни. Я вскочил в «тридцатьчетверку» и двинулся в Сычково, чтобы уточнить обстановку. У деревни шел бой. Густая цепь фашистов наседала на небольшую группу наших автоматчиков, залегших на окраине. Гитлеровцы пытались прорваться через перекресток, но, увидав танк, бросились в рожь.

— Разворачивай! — приказал я механику-водителю.

Подминая золотистые колосья, танк двинулся за гитлеровцами. После короткой пулеметной очереди они подняли руки.

Наши автоматчики построили пленных в колонну, а я вернулся на место бывшего НП. Ремонтникам тоже удалось захватить около 20 пленных. На допросе они охотно рассказали, что сюда пока вышла разведка, но приближается большая колонна, которая рассчитывает с боем прорваться на Минск.

Пока допрашивали пленных, появился мотострелковый батальон бригады Филиппова. Объяснив комбату обстановку, я уехал разыскивать новый НП. О дальнейших событиях в районе Сычково достаточно красноречиво, хотя и лаконично, рассказано в донесении штаба корпуса.

«К 6.00 29.6 противник силою двух полков, преимущественно офицерского состава, при поддержке 4 самоходных орудий и минометной батареи, овладел перекрестком дорог у Сычково. Командир первой мотострелковой бригады решил перейти к обороне западнее Сычково и уничтожить прорвавшегося противника.

К исходу 29.6 положение частей бригады было Очень тяжелое. Боеприпасы все израсходованы, тылы отрезаны. Пьяные немцы во весь рост, густыми цепями перешли в атаку. Подходили к КП бригады на 200 метров. Атаки следовали одна за другой. Были брошены в бой комендантский взвод, связные, шоферы, ремонтники и другие. Уничтожено до 4 тысяч солдат и офицеров, взято в плен 2900 человек, преимущественно офицеры и унтер-офицеры».