Танки возвращаются в бой

Балтийский берег

М обновкой вас, товарищ полковник, — поздравил меня шофер ефрейтор Лушников, усаживаясь за руль новенького «виллиса».

— И тебя также, — ответил я. — Води до победы. Поехали?

— Поехали!..

— В календарь заглянул?

— Так точно. Семнадцатое сентября сорок четвертого года.

Машина, словно дрожа от нетерпения, помчалась по улицам столицы и вскоре «легла на курс» Москва — Минск.

Было раннее тихое утро. Пряный запах увядающей зелени щекотал ноздри и горло. Придорожные леса и кустарник встретили нас желтыми, коричневыми, пурпурными красками. Белесые пряди паутины медленно опускались на порыжевшую стерню.

Ефрейтор Лушников — человек неразговорчивый, но тут и он нарушил молчание.

— Э-эх, бабье лето!.. Раньше в эту пору в деревнях парни засылали сватов, готовились к свадьбам. А ныне вон где женихи полегли, — кивнул он на поле, раскинувшееся вдоль шоссе.

Прелесть сентябрьского утра сразу потускнела. Я уже не смотрел на дорогу, а вспоминал о напутствии маршала Федоренко: «Наставлений давать не буду. Не первый день на фронте. Спеши к Вольскому. Ему скоро входить в дело, и тебе надо поспеть хотя бы за два-три дня до начала. Передай Василию Тимофеевичу, что людей на замену мы подбираем. Ну, ни пуха ни пера!»

Машина мчалась безостановочно. Через каждые 200 километров я сменял Лушникова, стараясь сэкономить побольше времени. Во второй половине следующего дня на дороге стали попадаться фанерные указки с белой стрелой. Меня эти указки обрадовали: я знал, что это условный знак 5-й гвардейской танковой армии. Его наносили на борта автомобилей, башни танков и другую технику. Корпуса использовали белую стрелу при провешивании маршрутов своего движения.

Несколько позднее рядом с белыми стрелами появились указки с надписью: «Сало». Это была фамилия коменданта штаба армии.

Ориентируясь по указкам, мы добрались до штаба тыла армии в районе Груджай, в 30 километрах севернее Шяуляя. Здесь я познакомился с начальником тыла армии генерал-майором Сергеем Степановичем Потаповым. Он сообщил, что немцы начинают проявлять активность и корпусу генерала Малахова придется, наверное, втянуться в драку.

Неожиданно переменив тему, Потапов спросил:

— Вы к нам надолго?

Он, очевидно, не знал, что я прибыл заменить генерала Солового, и принял меня за очередного московского «представителя».

— Надолго, — ответил я. — Назначен на должность заместителя командующего армией по ремонту и снабжению.

— Ах вот оно что! А Соловой?

— Отзывают в Москву... Как же найти штаб армии?

Сергей Степанович подробно объяснил, куда и как ехать. Я снова уселся рядом с Лушниковым. Примелькавшиеся указки с фамилией майора Сало привели нас в небольшой населенный пункт неподалеку от станции Абгульде. Сергей Авдеевич Соловой встретил меня дружески (мы были знакомы еще по академии) и долгий вечер вел неторопливый рассказ:

— Командующий бронетанковыми войсками фронта наш старый знакомый Константин Васильевич Скорняков. Ты должен помнить его по академии. Теперь он уже генерал-лейтенант.

— Быстро пошел в гору! По академии его не помню. Зато на Керченском полуострове пришлось воевать вместе. Был он тогда майором и считался у нас особенно невезучим. Теперь, видно, ему повезло.

— Плох тот солдат, который не носит в ранце маршальский жезл, — отшутился Соловой. — Пойдем дальше. У Скорнякова заместителем по технической части инженер-полковник Целик. Дело знает неплохо. Ну-с, что есть в нашем хозяйстве? Двадцать девятый танковый корпус генерала Малахова. Заместителя по технике нет, временно этим делом занимается инженер-майор Белянчев. Молодой, растущий офицер. Хорошо бы утвердить его в этой должности. Дальше. Недавно к нам пришел третий гвардейский Котельниковский корпус. Командует им старый танкист генерал-лейтенант Алексей Павлович Панфилов.

— Панфилова знаю, — оживился я. — Хороший командир, прославился на Хасане. А кто у него зампотех?

— Инженер-полковник Гольденштейн — офицер с боевым опытом. Есть у нас еще сорок седьмая мехбригада полковника Михайлова, зампотех подполковник Протасов. Инженерного образования не имеет, зато материальную часть знает отлично. Бумаги ненавидит, а ремонтом руководит лично, сам знает каждую машину... Ну-с, четырнадцатый тяжелый танковый полк, — Соловой стал загибать пальцы, — тяжелый самоходный полк, мотоциклетный полк и всякие прочие армейские части... Скоро сам все узнаешь.

— Спасибо, Сергей Авдеевич. Хотелось бы коротко узнать задачи армии.

Соловой вынул небольшую карту.

— Вот моя кухонная стратегия, — улыбнулся он. — Правда, это только десятикилометровая, но мы во всем разберемся.

Разложив карту на столе, он начал:

— Фронт, как видишь, проходит вокруг Риги; а дальше — Митава, Добеле, Шяуляй, Россиен, Юрбург. Наша армия сосредоточена в районе Пейзес — Добеле — станция Абгульде. Мы должны развить успех ударной группы фронта — овладеть латышским городом Тукумом, перерезать железную и шоссейную дороги Рига — Тукум и не дать рижской группировке немцев прорваться на запад.

— Генерал Потапов сегодня сказал мне, что гитлеровцы чуть ли не начали наступать.

— Да, они подтянули свежие силы, подвели к Добеле танковую дивизию «Великая Германия» и еще три дивизии. Крепкий получился танковый кулак. Этим кулаком они попытались стукнуть по нашим войскам, но успеха не добились и перешли к обороне. Возможно, что теперь задача армии изменится. Об этом узнаешь у Вольского.

Меня, конечно, интересовали эвакуационные и ремонтные средства:

— Чем же вы богаты?

— В хозяйстве наберется всякого-якова. Поедешь на места, сам все увидишь. Ведь ты, наверняка, пробудешь у нас до конца операции?

«Он тоже ничего не знает о моем назначении», — подумал я. Дольше молчать было неудобно, и, хотя я еще не представился командующему и члену Военного совета, решил проинформировать Солового.

— А ведь я, Сергей Авдеевич, приехал на твое место. Тебя отзывают для работы в центральном аппарате.

Солового будто передернуло. С минуту он молча смотрел на меня, словно увидел впервые, потом резко поднялся и стал расхаживать по комнате. Наш разговор сам собой закончился.

Утром я представился Вольскому. У командарма в это время находился его первый заместитель генерал-майор Синенко, тот самый Максим Денисович Синенко, с которым мне довелось делить многие горечи и неудачи в 1942 году в Крыму на Керченском полуострове. Мне показалось, что Максим Денисович совсем не изменился. А вот Василий Тимофеевич Вольский заметно сдал: погрузнел, постарел, на щеках появились желтовато-серые тени. Под глазами резко обозначились мешки.

Но манера держать себя с подчиненными осталась прежней. Вольский, как и раньше, очень внимательно слушал собеседника, чуть откинув голову, словно старался получше изучить его и запомнить. А иногда в его потускневших зрачках появлялись знакомые искорки, которые сразу придавали всему облику молодость и энергию.

Командарм предельно коротко ввел меня в обстановку и в заключение сказал:

— Вчерашняя попытка противника нанести нам удар, вероятно, вынудит командование фронта изменить сроки операции. Может быть, у вас появится возможность хорошенько познакомиться с войсками. Советую не терять времени и вместе с Соловым сегодня же поехать в танковые корпуса и части армейского подчинения.

Через час мы выехали в 29-й танковый корпус. Встретил нас молодой лысоватый офицер.

— Инженер-майор Белянчев. Исполняющий обязанности заместителя командира корпуса по технической части, — четко отрапортовал он.

Соловой назвал меня. Мы познакомились, и начался служебный разговор, во время которого мне надо было составить мнение и о качестве техники в корпусе, и о людях, управляющих ею. На каждый вопрос Белянчев отвечал со знанием дела. Видно было, что он не столько сидит над сводками, сколько бывает в войсках и подробно знает все, что делается в бригадах и даже в батальонах. Понравилось мне и то, что Белянчев знал и помнил чуть ли не каждую машину.

Правда, в своем рвении он оказался мужичком «прижимистым». Осматривая технику, мы наткнулись в небольшом лесочке на пять бронетягачей.

— Это что, вывели на обслуживание или беспризорные? — спросил я, будто не понимая, в чем дело.

Белянчев покраснел и смутился. Правду постеснялся сказать, а врать не привык.

— Тогда так, — заметил я, — отдадим туда, где некомплект.

На выручку поспешил Соловой:

— У нас везде комплект. А эти тягачи они сделали сами из безвозвратных потерь. Пригодятся в бою.

— Ладно. Только имейте в виду, товарищ майор, что всегда надо докладывать прямо и правдиво.

— Слушаюсь!

Если исключить этот маленький эпизод, то во всем остальном Белянчев показал себя знающим специалистом, любящим технику, поэтому через несколько дней я попросил Вольского послать материал об утверждении Белянчева в должности заместителя командира корпуса.

Вечером, вернувшись в штаб, Соловой знакомил меня с офицерами управления бронетанкового ремонта и снабжения и каждому давал краткую характеристику:

— Инженер-полковник Михаил Федорович Ирклей. Руководил отделом ремонта и эвакуации. Сейчас допущен на должность заместителя начальника управления. На него можно положиться. Не подведет.

Ирклей мне понравился с первого взгляда. Высокий, широкоплечий, из тех, о ком говорят — косая сажень в плечах, — он чуть сутулился, будто стеснялся своего большого роста. Гладкий, словно отполированный, череп обрамляли на висках два пучка темных волос. Большой крутой лоб нависал над открытым энергичным лицом с выдающимся вперед волевым подбородком.

— А кто будет начальником отдела ремонта? — спросил я Солового.

— Советую назначить Пустильникова. Он вполне подготовлен. Начальника отдела снабжения инженер-подполковника Иванова сейчас нет на месте, он выехал в войска. Но с этим нам не повезло. Желательно сейчас же подобрать замену, иначе наплачетесь во время боев.

— Сколько операций вы с ним провели?

— Три.

— И все три операции плакали?

— Плакать не плакал, но и хорошего видел мало. То он не вовремя заявки подаст и останется без запасных частей, то запчасти с опозданием войскам отправляет. Надоело мне с ним нянчиться.

— Как подготовился отдел снабжения к предстоящей операции?

— Подготовился неплохо, но под моим постоянным нажимом.

Я решил не спешить с выводами и по душам поговорить с Ивановым. Через час он вернулся из поездки. Представился по всей форме. Мне сразу бросилось в глаза, что на кителе подполковника нет ни одного ордена и ни одной планки.

— Давно воюем, Петр Васильевич? — спросил я, стараясь по возможности избежать официального тона.

— Третий год. Да вот, как видите, ничего не навоевал... У всех ордена да медали, а мне, как говорится, не дали. Не ко двору пришелся, товарищ инженер-полковник. Не одну тысячу вагонов бронетанкового имущества провернул, тысячи ремонтов обеспечил, а кроме ругани да обиды, ничего не видел. Все грозятся снять с должности. Вам уж, конечно, доложили, что я и выпиваю, и о делах забочусь плохо...

— Прежде чем подсчитывать ваши грехи, я хочу сначала с вами поработать, Петр Васильевич, — осторожно перебил я. — Давайте лучше подумаем, как построить систему снабжения на время операции?

На вопросы Иванов отвечал с глубоким знанием дела. Не совсем удовлетворила меня только его информация о так называемой «Летучке склада»[2].

— Мне кажется, летучка слишком маломощна. Как ваше мнение? И можно ли ее усилить?

Видя, что с ним советуются, Иванов оживился. Предварительно оговорившись, что «на то была воля начальства», он предложил увеличить летучку примерно до 100 тонн.

— С транспортировкой затруднений не будет, — возбужденно говорил подполковник. — Начальник тыла выделит еще несколько машин. Кроме того, на складе есть двадцатитонный трайлер «РИО», который всегда можно использовать.

Ушел Иванов в приподнятом настроении, и у меня возникла уверенность, что он будет работать «в полную силу».

На этом, собственно, передача дел Соловым и закончилась. На следующий день знакомиться с войсками и средствами технического обеспечения мне уже помогал М. Ф. Ирклей.

В корпус генерала А. П. Панфилова мы приехали 20 сентября. Танковые бригады, сосредоточившиеся в районе Абгульде, тщательно замаскировались в балках и кустарнике.

— Только утром остановились, — доложил зампотех Гольденштейн. — Совершали ночной марш. Вот уже второй раз перегоняют нас с места на место. То ли начальство осуществляет какой-то тактический замысел, то ли учит нас ходить ночью?

— Не думаю, что это — последний переход, — заметил я. — А пути начальства неисповедимы. Как прошли?

— Две машины отстали на маршруте, а из пришедших две требуют текущего ремонта. Остальные в полном порядке.

Гольденштейн чувствовал себя уверенно. Обеспечение операции тщательно спланировано. Запасы агрегатов и всего необходимого для восстановления машин в ходе боев собраны не только на складе, но и у ремонтников. Корпусная база к работе в полевых условиях подготовлена.

На другой день с новым начальником отдела ремонта и эвакуации инженер-майором Пустильниковым мы навестили 83-й армейский ремонтно-восстановительный батальон. Эта мощная часть была укомплектована отборными специалистами. Командир батальона подполковник Бочагин лежал в госпитале. Встретил нас его зампотех инженер-майор Кормаков.

Батальон расположился в небольшом перелеске, недалеко от селения Стури. Сюда он перебрался только накануне, привел в порядок машины и приступил к ремонту агрегатов, чтобы создать запас. Кроме ремонтных летучек и бронетягачей, положенных по штату, батальон располагал двумя подъемными кранами. Их отбили у противника под Шяуляем, и теперь они очень пригодились.

Батальон внешне «причесан»: машины покрашены, личный состав одет опрятно. Но на ремонтной площадке беспорядок: инструмент разбросан, масло и смазка выливаются прямо в грунт, рабочие места не отделены, выбракованные шестеренки валяются на земле вместе с новыми.

— Похоже на пресную лепешку, — сказал я Пустильникову, — сверху румяная, а раскусишь — невкусная. Давайте-ка заглянем поглубже: нет ли под краской ржавчины?

Приказал открыть все ремонтные летучки. Поднялся по стремянке в кузов первой машины и остановился у входа: дальше не пройти. На полу свалка запасных частей и материалов, на верстаке грязные, покрывшиеся плесенью котелки, разорванные пачки махорки.

— Только на днях грузили запчасти и не поспели уложить, — оправдывается Кормаков.

— Значит, вы работаете по системе: неделю загружать, неделю укладывать, а потом еще три дня убирать грязь?.. Не лучше ли приучить людей сразу ставить все на свои места!

Кормаков смущенно бормочет:

— Понятно. Будет сделано.

В следующей машине — механическое оборудование. Специализированный токарно-винторезный станок грязный. На станине старая, уже поржавевшая стружка. Направляющие не смазаны. В инструментальных ящиках в беспорядке навален незаправленный инструмент, пересыпанный махоркой.

Кормаков молчит. Пустильников краснеет.

Во время недавних боев батальон работал отлично. Следовательно, или люди зазнались и обленились, или зампотех засиделся и не замечает паутины в собственном доме. То и другое одинаково опасно. Необходимо основательно «встряхнуть» их.

Через несколько дней командарм подписал приказ о замене Кормакова майором В. Н. Майоровым — энергичным, знающим ремонтное дело офицером.

Инженер-майору Пустильникову я поручил проследить, чтобы быстрее привели в порядок технологическое оборудование. С заместителем по политической части майором Редкозубом договорился созвать партийно-комсомольское собрание, на котором обсудить задачи коммунистов и комсомольцев в предстоящей операции.

Затем, дорожа каждым часом, занялся эвакуационными средствами. Кроме эваковзводов в танковых бригадах и в подвижных танкоремонтных базах корпусов армия имела две отдельные эвакороты. Они были укомплектованы и тракторами с мощными лебедками, и бронированными тягачами, а также имели по одному взводу трайлеров с платформами грузоподъемностью в 20 и 40 тонн. Трайлеры могли перевозить средние и легкие танки, а в случае передислокации рот брали на себя тракторы или бронетягачи. Был и штатный СПАМ со взводом тракторов и тягачей, которым командовал опытный офицер капитан Власенко.

Мне опять невольно вспомнился Крымский фронт. Сейчас в нашей танковой армии было в пять раз больше тягачей, чем в 1942 году во всем Крымском фронте, а по своему качеству они не шли ни в какое сравнение со старыми тракторами ЧТЗ-60. Ремонтные средства только одной армии стали вдвое-втрое мощнее тех, которыми располагал Крымский фронт. Несравненно выросли и кадры ремонтников.

Вечером 25 сентября, докладывая командарму о состоянии службы технического обеспечения, я напомнил о Керченском полуострове.

— Да, Федор Иванович, — как бы размышляя вслух, заговорил Вольский. — Если бы в Крыму мы имели такую силу, да использовали, как положено, танки, вряд ли немцы столкнули бы нас. Лезли мы со своими машинами, как лососи на водопад во время нереста... Гибли и бестолково лезли. Даже вспоминать горько.

У командарма в этот раз я впервые встретил и члена Военного совета генерал-майора Петра Григорьевича Гришина. Он был «старожилом» — служил здесь с первых дней формирования армии, поэтому знал всех и вся. Из коротких реплик и замечаний Гришина я понял, что армия в ближайшие дни начнет боевые действия, но не по первоначальному, а по новому плану. Василий Тимофеевич пока не раскрывал карт. Он детально интересовался запасами моторесурсов средних танков и самоходок, спрашивал, сколько у нас машин с ограниченными ресурсами и, главное, можно ли трайлеры «Даймонд» использовать для перевозки танков на расстояние примерно 100–120 километров.

Выслушав мои ответы, Вольский распорядился:

— Завтра же подготовьте все десять трайлеров для перевозки танков. Рассчитывайте на два рейса, чтобы перебросить двадцать машин с ограниченным запасом. О сроках и обо всем остальном получите указания отдельно. До поры до времени этот разговор останется между нами. Вы меня поняли?

Я, конечно, понял самое существенное: для более близкого знакомства с техническим составом войск, с каждым человеком в отдельности времени уже нет. Поэтому решил завтра же созвать всех офицеров технической службы на инструктаж о мерах увеличения живучести боевых машин.

От командующего я вышел, что называется, в полной боеготовности. Меня охватило знакомое чувство приподнятости, которое всегда ощущал накануне боя — вовсе дни и месяцы войны. Это чувство как бы подхлестывало, заставляло двигаться быстро, решения принимать немедленно, все видеть, все слышать и даже внешним видом своим бодрить и «шевелить» подчиненных.

В управлении мне подали два донесения от Гольденштейна. Он сообщал, что в ночь на 23 сентября 3-й гвардейский корпус опять совершил ночной марш — в лес северо-восточнее Добеле, а в ночь на 24 сентября, повторив марш, части снова сосредоточились в районе станции Абгульде. После этих маршей 11 машин потребовали текущего ремонта и одна — среднего.

— Что это за ночные вояжи, товарищ полковник? — спросил Пустильников.

— Думаю, что начальство дразнит противника, а нам с вами прибавляет работы.

Короткое совещание с техническим составом помогло мне лучше узнать людей, с которыми предстояло работать в ближайшие дни. Что ж, специалисты подобрались, видимо, стоящие, знающие. Их замечания были обоснованными, предложения — дельными. В частности, я убедился, что нужно реорганизовать и усилить специально созданный отряд по эвакуации тяжело застрявших танков.

Офицеры технической службы разошлись и разъехались в части, ясно представляя себе, что время ожидания и подготовки истекло: до начала операции остались считанные часы.

Вечером 27 сентября мне позвонил адъютант Вольского Ожогин.

— Вас вызывает командующий. А предварительно дайте распоряжение, чтобы трайлеры были к утру в частях.

«Ага, вот они и сроки», — подумал я и тут же направился к Вольскому.

У Василия Тимофеевича находились начальник штаба генерал-майор П. И. Калиниченко и М. Д. Синенко. Генералы священнодействовали у развернутой на большом столе карты. Командарм, зажав в левой руке пачку цветных карандашей, правой быстро набрасывал линию за линией. На карте появлялись коричневые пунктиры. Они тянулись от переднего края почти параллельно фронту и обрывались где-то в тылу, в районе Шяуляя.

Я удивленно шепнул на ухо Синенко:

— Уж не решил ли Василий Тимофеевич отступать?

— Он хочет немного попятиться, чтобы иметь больший разгон для удара, — ответил Максим Денисович. — Сейчас все узнаешь.

Между тем Вольский продолжал трудиться над картой. На ней появились кругообразные пометки в районах Лепши, Груджай и Бучуны.

— Вот так, — сказал он, передавая карту начальнику штаба. — Пусть корпуса вместе с офицерами штаба проработают эти маршруты с обязательной разведкой на местности. — И повернулся ко мне: — А тебе, товарищ Галкин, нужно со своим управлением сегодня же отойти километров на тридцать в тыл. Хотя бы туда, где стоит восемьдесят третий ремонтно-восстановительный батальон. Это, кажется, в районе Стури. Там и жди дальнейших указаний. Держи связь со штабом. Он будет недалеко.

От Вольского мы вышли вместе с Синенко.

— Что-то никак толком не пойму. Подскажите, пожалуйста, в чем суть всей этой «шарады»? Почему нужно отводить штаб и управления? — обратился я к Максиму Денисовичу.

Синенко сдвинул густые брови, чуть сбавил свой размашистый шаг и, обернувшись ко мне, стал объяснять:

— Всех подробностей я и сам не знаю. На днях был у нас Баграмян. Он дал понять, что армию перебросят на другое направление. А здесь нынешней ночью начнутся большие учения радистов и некоторая перегруппировка войск. Все это, очевидно, для того, чтобы спутать карты у противника. Думаю, что командующий фронтом хочет создать впечатление, будто сюда стягиваются большие силы, а сам тем временем подготовит удар на другом участке.

Вечером управление бронетанкового ремонта и снабжения передвинулось в район Стури, где задержалось на сутки. Экономя время, мы вместе с Михаилом Федоровичем Ирклеем набросали план технического обеспечения марша, распределили офицеров управления по предполагаемым маршрутам, заготовили распоряжения эвакоротам и ремонтному батальону о порядке замыкания корпусов на марше. Короче, сделали все, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох.

Я только прилег отдохнуть, как раздался продолжительный телефонный звонок. В трубке послышался резкий, раздраженный голос начальника штаба генерал-майора Калиниченко:

— Поднимайтесь и срочно пришлите офицера связи получить маршруты движения.

— Понял. Будет сделано, — ответил я, вскакивая. — Только скажите, пожалуйста, когда двинемся, чтоб сделать необходимые предварительные распоряжения?

— Что, не выспался? — грубо оборвал меня Калиниченко и бросил трубку.

Непонятная резкость, даже злоба в голосе начальника штаба обидела и насторожила меня. Встречался я с ним всего два-три раза, разговаривал по служебным делам и никаких поводов для неприязни не давал.

От неприятных мыслей меня оторвал нарастающий шум танковых моторов и металлический лязг гусениц. Размышлять было некогда!.. Распорядившись о посылке офицера связи и вызвав Ирклея, я вышел во двор.

Густая сентябрьская ночь накрыла землю. Небольшой осколок луны нырял в разрывах низко нависших облаков, вырывая из темноты силуэты деревьев и домов. Справа и слева, невидимые во тьме, шли танки. Из сплошного гула моторов временами выделялись резкие выхлопы, переходившие затем в раскатистый рев. Они повторялись через одинаковые промежутки времени.

Стоя в темноте, я представлял, как на крутых разворотах механик-водитель делает «перегазовку», а выведя машину на прямую, снова переходит на постоянные обороты. И каждый раз ослабленная верхняя ветвь гусеницы делает при расторможении два-три резких шлепка по направляющему колесу. Даже не видя колонны, по этим привычным для уха танкиста «разговорам» моторов и гусениц можно было приблизительно подсчитать количество проходивших танков.

— Наверно, выступили бригады, — сказал я подошедшему Ирклею. — Действуйте так, как мы вчера наметили, и двигайтесь в голове колонны управления. Я поеду проверить, кто идет по этим маршрутам.

Минут через двадцать шофер Лушников остановил машину у проселка, где вчера еще блестели колеи, выутюженные автомобильными шинами. Сейчас все вокруг было изрублено траками танковых гусениц. Слева виднелась пунктирная линия красных огоньков стоп-сигналов и слышался затихающий шум моторов. А справа шум нарастал с каждой секундой: подходила очередная колонна.

Скоро появился «виллис». Осветив меня узким лучом замаскированных фар, шофер свернул на обочину. Из «виллиса» выпрыгнул танкист в синем комбинезоне и шлемофоне. Это был командир батальона 31-й танковой бригады. Коротко доложив, что бригада выступила в новый район, он сел в свой «виллис», который тотчас скрылся в темноте.

Еще через минуту подошла вся бригада. Соблюдая уставные дистанции, танки быстро бежали по проселку и исчезали в ночном мраке.

Возвратился я в управление, когда Ирклей, уже вытянув колонну, инструктировал офицеров, старших по машинам, и знакомил их с маршрутом движения. Мы обменялись короткими репликами.

— Здесь движется корпус Малахова, — сказал я, — а там, очевидно, Панфилова?

— Точно, — подтвердил Ирклей. — Я уже связался с Гольденштейном по телефону и отдал все распоряжения. Офицеры выехали, эвакороты и ремонтные бригады через час выйдут на маршруты.

За две ночи наша 5-я гвардейская танковая армия совершила поэшелопно 100-километровый марш почти параллельно фронту. Соблюдая строгие меры маскировки, она перешла в выжидательный район — Дыржи-Малы — Груджай — Дымши — Бовойни. Только тяжелые танки и самоходки «переехали» по железной дороге. Часть средних танков, имевших ограниченный запас моторесурсов, перевезли трайлеры.

Вернувшиеся с маршрутов офицеры отдела ремонта доложили, что на марше в корпусах Малахова и Панфилова отстали по четыре танка. В двух из них необходимо заменить двигатели.

Вечером 1 октября Вольский, выслушав мой доклад о результатах марша, предупредил:

— Учтите, долго стоять нам здесь не дадут. Пока противник не заметил нашего отсутствия в районе Добеле, надо полагать, что командующий фронтом времени терять не будет. Во всяком случае, рассчитывайте за два-три дня привести в порядок после марша всю материальную часть.

А потом неожиданно предложил:

— Неплохо бы повысить ответственность экипажей за подготовку машин. Не сообразить ли нам кое-что для этого? Ну хотя бы создать в частях комиссии из специалистов, представителей политотделов и командования. Пусть примут у экипажей каждую машину, составят краткие акты об их готовности. А? Нечто подобное мы делали под Калачом, и получалось неплохо.

— Мысль стоящая, товарищ генерал. Думаю, что польза будет. В комиссии надо включить также связистов и артиллеристов. Проведем комплексный осмотр танков, а заодно приучим радистов с вооруженцами заниматься машинами. А то они отдали все на откуп зампотехам.

— Тогда давай, Федор Иванович, закручивай, — напутствовал меня Вольский.

От командарма я зашел к члену Военного совета Гришину. Петр Григорьевич беседовал с неизвестным мне полковником. На его кителе светилось несколько рядов орденских планок.

— Знакомься, новый начальник политотдела Костылев. И присаживайся, мы скоро закончим, — сказал Гришин, показав на свободный стул. — А это, Александр Михайлович, наш зампотех Галкин, тоже прибыл на днях.

Мы познакомились. Полковник Костылев, немного грузноватый, но живой и энергичный, сразу как-то расположил к себе. А когда в разговоре выяснилось, что он по образованию автодорожник и хорошо знает технику, мне показалось, что мы почувствовали взаимную симпатию.

— Так вот, — продолжал Гришин, — противник решил опередить нас и ударил под Добеле. Но ничего не получилось. Оборона устояла. Однако первоначальный замысел командующему фронтом пришлось пересмотреть. Поэтому мы и скрылись от противника за два ночных марша.

Костылев улыбнулся уголками губ и произнес только одно слово:

— Лихо!

Гришин наклонился вперед:

— Сейчас всех политработников и партийные организации нужно нацелить на главное: закрепить тот боевой дух, какой царил в войсках перед операцией. Нельзя допустить, чтобы оттяжка наступления подействовала отрицательно на настроение бойцов. Об основном составе политработников я вам коротко рассказал, а подробнее узнаете сами. В бою человека лучше видно. Теперь давайте послушаем Федора Ивановича. Пусть расскажет, как прошел марш? Как натренированы механики-водители?

Я подробно доложил о результатах марша и передал разговор с командующим относительно комиссий. Петр Григорьевич подумал и согласился:

— Если это не сведется только к составлению актов, то я — за.

В управлении все офицеры ждали меня, понимая, что вот-вот начнется настоящая боевая работа. Выслушав краткий инструктаж, они разъехались в части. На другой день сам я выехал к Белянчеву, а Ирклей — к Гольденштейну.

В 25-й танковой бригаде, укрывшейся в перелеске, экипажи проверяли каждый узел, каждый болт крепления. В более сложных работах им помогали ремонтники. В некоторых машинах уже копались члены технической комиссии во главе с зампотехом бригады инженер-майором Б. Г. Павловым. На полянке, по краям которой из-за деревьев виднелись стволы танковых пушек да откинутые кормовые люки, стоял высокий полковник.

— Командир бригады Станиславский, — представился он. — Экипажи занимаются подготовкой материальной части.

О Станиславском я слышал, что он любит и знает технику и серьезно помогает Павлову. На вопрос, как идут дела, полковник бодро ответил:

— По-моему, неплохо. Видите, и артиллеристы, и связисты носятся с приборами. Вроде бы генеральная проверка. Жаль, конечно, что нельзя проверить рации на двухстороннюю связь — противник близко. Ограничиваемся снятием параметров.

Мимо нас пробегал техник-лейтенант с какой-то деталью в руках. Я остановил его:

— Много дефектов находите при проверке?

— Немного, но все важные, главным образом по регулировкам. С комиссией дело пошло веселей. Механики теперь не жалуются на каждую мелочь, а сами спорят и доказывают, что все в порядке, своими руками устраняют неисправности.

— Значит, чувствуют ответственность?

— Конечно. Вчера на партийных и комсомольских собраниях слово дали: ни одной остановки по техническим причинам.

Над нами пролетел По-2. Как бы снижаясь, он заложил крутой вираж над лесочком и ушел к соседней рощице.

— Командарм «кукурузника» послал, — объяснил Станиславский. — Хочет обнаружить нас. Давайте отойдем под березу, а то летчик потом доложит, что целый полк в лесочке засек.

«Кукурузник» больше не показывался. Станиславский попрощался.

— Надо идти в штаб. Изучаем обстановку. Были у нас генерал Синенко с начальником штаба корпуса и поругали за неосведомленность. К вечеру, наверное, зайдут снова, тогда не жди добра. У Синенко хватка жесткая!

Неслышно подошел Белянчев.

— Был в тридцать первой бригаде у Поколова, — доложил он. — Дела там идут нормально. Думаю, к вечеру все закончат. Сам Поколов вышел к танкам. Редко с ним это бывает, но зато, если возьмется, ничего не упустит. Его зампотех майор Скрыпниченко не поспевает поворачиваться.

Подполковник Поколов, молодой по возрасту и стажу комбриг, слыл в корпусе тактически грамотным, волевым и смелым командиром. А вот с техникой еще не совсем сроднился.

Пока мы беседовали с Белянчевым, из леска показался инженер-майор Павлов и, вытирая ветошью руки, направился к нам.

— Прошу извинить, товарищ полковник, что не встретил. Мне только что сообщили о вашем приезде.

— Вот и продолжали бы работать. Небось дел еще осталось, как говорят, непочатый край. А время не ждет. Поспеете ли?

— Больше половины танков уже подготовлено и осмотрено технической комиссией. Завтра к обеду закончим все. Жаловаться не на что.

С лица Павлова не сходила еле заметная улыбка, а глаза с хитрецой шныряли по сторонам. Казалось, он ищет предлога обратиться с какой-нибудь просьбой. Павлов любил при случае «подковать» начальство — выпросить что-нибудь про запас. Чтобы убедиться в своем предположении, я спросил Белянчева:

— Что с запчастями, Николай Петрович? Не держат ли мелочи?

Но на этот раз я ошибся — вместо Белянчева ответил Павлов:

— Сегодня у нас праздник. Корпусной склад обеспечил все заявки.

— Клад откопали?

— Вроде нет, — отозвался Белянчев. — А вот Иванов, не сглазить бы, расстарался и даже подбросил все своим транспортом. Если бы и дальше так!

— Иванов, наверное, не знает, что вы умеете прятать кое-что в кустики, поэтому и раздобрился. А вы опять припрячете, как тягачи?

— Не до жиру, быть бы живу, — воскликнул Николай Петрович. — Будет Иванов так же обеспечивать во время операции — не умрем! А те тягачи, товарищ, полковник, на марше ой как пригодились...

Распрощавшись с Белянчевым и Павловым, я поехал в 47-ю механизированную бригаду. Заместитель комбрига по технической части подполковник Протасов с засученными по локоть рукавами гимнастерки что-то исправлял в бортовой передаче танка. Несколько солдат и сержантов окружили его и внимательно следили за ловкой и быстрой работой офицера. Заметив меня, один из солдат наклонился к Протасову. Тот быстро выпрямился и пошел мне навстречу, оправляя гимнастерку.

— Так и есть, — заметил я. — Мне правильно сказали, что Протасова нужно искать в танке. Вы всегда сами работаете, а экипаж и ремонтники наблюдают, или иногда бывает и наоборот?

— У нас все закончено, — смущенно сказал Протасов. — Но в одном танке что-то барахлит бортовая. Вот и вскрыли ее.

— Разве нельзя было доверить это дело ремонтникам?

— Виноват, товарищ полковник.

— Почему — виноват? Это хорошо, Сергей Степанович, что вы не боитесь забраться в машину и показать подчиненным, как следует работать. Но во всем нужна мера. Есть же в роте техники?

— Есть, и неплохие.

— Вот им и доверяйте. А сами вмешивайтесь только тогда, когда увидите, что они не справляются. Кстати, вина за вами все-таки есть.

Протасов удивленно посмотрел на меня.

— Да, да, не удивляйтесь. Вы до сих пор не представили донесения об итогах марша.

— Виноват. Сейчас напишу.

— В этом уже нет нужды. Вы доложите, а я запомню. Только в дальнейшем прошу не забывать о донесениях.

Отъезжая, я оглянулся. Протасов снова шел к танку, засучивая на ходу рукава гимнастерки...

Вечером из корпуса Панфилова вернулся Ирклей, а из тяжелых полков — старший помощник начальника отдела ремонта инженер-майор П. Ф. Овчаренко. Работы во всех частях подходили к концу. Технические комиссии тщательно проверяли каждый танк. Оказалось, что в армии предстоит отремонтировать 25 машин. Пустильников, который только что побывал в ремонтном батальоне, утверждал, что эта задача выполнима.

Инженер-подполковник Иванов, о котором так нелестно отзывался генерал Соловой, не возвращался в управление уже двое суток. Вместе с двумя офицерами отдела он находился на складе бронетанкового имущества: руководил укомплектованием летучек. Кое-кто из офицеров попытался напомнить мне о слабостях Иванова: «не случилось ли что». Но я сделал вид, будто не понял. У меня росла уверенность, что Иванов не подведет.