Танки возвращаются в бой

* * *

Армия «отдыхала» совсем недолго. Пополнившись боевыми машинами за счет тех, что вышли из капитального ремонта, войска снова пошли в бой с задачей прорвать немецкую оборону на узком участке Вайнёде — Приекуле, а в последующем, расширив полосу прорыва, расколоть окруженную группировку на две части. Очень мешала распутица. Поэтому в первый день удалось создать лишь глубокую вмятину в обороне противника. Но и этот незначительный успех достался частям дорогой ценой: они потеряли немало боевой техники. В последующие дни продолжались так называемые атаки местного значения. И после каждой из них увеличивалось количество подбитых или подорвавшихся на минах танков и самоходно-артиллерийских установок.

Ремонтники и эвакуаторы, как когда-то на Керченском полуострове, утопая в грязи, шли к подбитым танкам, на тюле боя. Правда, имелась и существенная разница. Здесь труд их очень облегчали мощные тягачи. На них подвозили агрегаты, подтягивали к танкам ремонтные летучки, вытаскивали машины из зоны обстрела. Поэтому восстановление танков шло значительно быстрее.

После возвращения из госпиталя подполковника Бочагина инженер-майор Кормаков ушел в тяжелый полк, а Майоров официально принял обязанности зампотеха и вместе с ремонтниками постоянно находился в поле.

Добрался как-то я в район северо-западнее Приекуле, где только что закончился бой за один из небольших плацдармов противника — у грязной речушки с широкой поймой. Отбросив фашистов за речушку, танки отходили на исходные. Над землей еще стлался дым от недавних разрывов мин и снарядов, а Майоров с ремонтной ротой капитана Пинкалова уже продирался через кустарник к подбитым и подорвавшимся машинам. Ремонтные летучки пока оставались в укрытии за бугорком. В пойме между кустами замерли поврежденные «тридцатьчетверки». На противоположном, более высоком, берегу закрепились гитлеровцы. Наши танки у них на виду. Если начать стаскивать их с поймы, противник прямой наводкой будет расстреливать и тягачи, и танки.

Осмотрев машины, Майоров решил мелкие повреждения устранять на месте, а танки, требующие большого объема работ, эвакуировать в укрытие ночью. Ремонтники, переползая от машины к машине, тщательно обследовали их. Через час бригады комсомольца Иванова и старшего сержанта Чемеричкина уже начали хлопотать у танков, стоявших в непосредственной близости от немцев. К двум другим машинам поползли коммунисты Калинин и Лебедев. С ними были два танкиста из экипажей. Каждый тащил на себе по траку и несколько пальцев. Остальные бригады начали готовить рабочие места и агрегаты.

Когда стемнело, тягачи потянули в укрытие шесть танков, а четыре, уже восстановленные, двинулись своим ходом.

Как и следовало ожидать, немцы тут же начали обстрел. Но наши артиллеристы были заранее предупреждены и дали такой «огонек», что фашисты быстро замолчали. На следующий день я снова навестил этот ночью созданный СПАМ. Там уже остались только два танка, остальные вернулись в свои подразделения.

В ремонтном фонде недостатка не было. Работы шли днем и ночью. РТО танковых бригад и корпусные ПТРБ переходили вслед за своими частями. А танкисты постоянно маневрировали, нанося удары по узлам вражеской обороны.

Помощники А. И. Гольденштейна — инженер-майор И. Г. Григоревский и инженер-майор И. А. Коренев — где пешком, где на попутном тягаче пробивались по танковым маршрутам. Они не только налаживали срочный ремонт, но и главным образом организовывали сопровождение уже отремонтированных машин в свои части. Надо сказать, что сопровождение стало теперь не менее важной задачей, чем восстановление, потому что машины сутками задерживались в пути: мешали колонны автомобилей, застрявших на дорогах, обочинах и в балках. Иногда отремонтированные танки, не дойдя до цели, снова ломались, не выдержав нагрузок.

Приезжаю однажды в 32-ю танковую бригаду. Она только что вышла из боя. Заместитель комбрига инженер-майор Агеев, что называется, рвет и мечет: на ходу осталась одна машина. Остальные либо подбиты, либо находятся в ремонте.

Вместе с Агеевым нашли на карте точку, где должны стоять пять танков, и я направился туда. Встретил меня Майоров.

— Сколько нужно времени, чтобы восстановить пять танков тридцать второй бригады?

— Не менее двух суток, товарищ полковник. Предстоит большая работа...

— А сутки?

— Не выдержим! Всю ночь провозились на дорогах, чуть ли не на себе тащили летучки, не спали.

— Дайте людям немного отдохнуть и работайте ночью. Если завтра к вечеру все машины будут готовы, лучших ремонтников представим к наградам. И полнее используйте экипажи.

К следующему вечеру все пять танков ушли в свои подразделения. Ремонтники крепко спали в кузовах летучек, укрытых в кустах. Не было с ними лишь Майорова: он перебрался к очередной группе подбитых танков, чтобы подготовить работы.

Несмотря на то что ремонтники только с 19 по 30 октября восстановили около 350 танков и САУ, количество боевых машин в строю ежедневно уменьшалось. Начал сказываться и естественный износ узлов и агрегатов. Моторесурсы были давно израсходованы. Катастрофически стали расти поломки.

А бои продолжались. 30 октября армия снова перешла в наступление. Корпус генерала Малахова глубоко вклинился в оборону противника, но понес большие потери. Корпус генерала Панфилова при попытке форсировать небольшую речушку Дзелда тоже понес потери. Артиллерийский полк 100-миллиметровых пушек, который должен был поддержать наступление корпуса, не смог своевременно занять огневые позиции: американские «студебеккеры», тянувшие пушки, буксовали в непролазной грязи.

Бои продолжались, потери увеличивались, и я с тревогой думал о том, что, несмотря на самоотверженность эвакуаторов и ремонтников, у них не хватит сил заделать все бреши.

Своими невеселыми мыслями о неприглядном состоянии материальной части после беспрерывных полуторамесячных боев и маршей я поделился с командующим.

— И что же вы предлагаете? — внимательно выслушав меня, спросил Вольский. — Бросить воевать, что ли?

— Бросить нельзя. Надо найти какой-то выход...

— Какой же?

— Я бы посоветовал на несколько дней приостановить активные действия армии, подтянуть технику, переформировать части и лишь после этого ударить по противнику. Ударить кулаком, а не растопыренными пальцами.

— А конкретнее?

— Конкретнее — сконцентрировать всю материальную часть в двух-трех бригадах одного корпуса. Какой смысл иметь, например, бригаду с пятью танками или корпус с тридцатью боеспособными машинами? Задачу он получает как корпус, а сил у него — на батальон. Да и в грязи барахтаемся. А противник зарылся в землю и методично бьет наши танки, лишенные маневра...

— А вы хотели бы идти вперед, повернув голову назад? — раздраженно прервал меня Вольский.

— Нет, товарищ командующий. Этого я не хочу. Только думаю, что, нанеся противнику удар двумя-тремя неделями позднее, мы покончим с ним на месяц раньше. Скоро начнутся морозы, к тому же мы еще получим, наверное, из ремонта десятка три танков.

— Я уже и сам прикидывал, Федор Иванович, — смягчился Вольский. — Только никто нам не разрешит ликвидировать корпус. А вот о концентрации материальной части и людей внутри корпусов нужно подумать. Лишних людей вывести в запас...

— И еще, товарищ командующий, есть у меня одна мыслишка.

— Выкладывай, чего надумал.

Василий Тимофеевич то говорил мне «вы», то обращался дружески на «ты».

— Не надумал, а пришел к объективному выводу в результате анализа фактов.

— Не мудрствуй, Галкин, обижусь.

— За всю Мемельскую операцию, считая и марш в выжидательный район, мы прошли до шестисот километров, потеряли немногим больше двухсот танков, но сто шестьдесят семь возвратили в строй.

Увидев, что Вольский внимательно слушает, я высказал давно назревшие соображения.

— Но тогда были бои, да еще какие! А что получается при доколачивании противника? За двенадцать дней октября всеми средствами армии восстановлено триста пятьдесят танков. За последние пять дней мы потеряли еще сто шестнадцать, да по техническим неисправностям до пятидесяти. В первом случае отрезали крупную группировку противника и понесли сравнительно малые потери. А во втором — добились очень скромных результатов, зато намного выросли потери.

— Что же из этого следует? — задумчиво спросил Василий Тимофеевич.

— Из этого следует, товарищ командующий, что танковую армию, предназначенную для действий в оперативной глубине, не нужно использовать для выковыривания противника из щелей и блиндажей. На это существуют стрелковые соединения с танками непосредственной поддержки пехоты.

— Ну, это не нам решать, Федор Иванович!

— Решать, конечно, не нам... Но разве не следует изучать опыт, делать выводы и докладывать высшему начальству?

— Выводы будем делать после того, как выполним задачу.

Я собрался уходить, но Вольский остановил меня вопросом:

— Что, если на всех танках заменить моторы? Справитесь с этой работой? Начальник ГУРТКА Сосенков обещает дать восемьдесят моторов.

— Справимся и с большим количеством, дело лишь во времени. Но что это нам даст?

— Как что даст? Обновим моторесурсы, а значит, и ударную силу армии. Танки пойдут резвее.

— А некоторые совсем не пойдут...

— Почему? Ты, инженер, кажется зарапортовался!

— Нет, товарищ командующий, не зарапортовался. Попробуйте в ветхую, до отказа нагруженную телегу запрячь здорового битюга да загнать его в грязь. Он или переднюю ось вырвет, или тяжи и оглобли оборвет, а телега с грузом в грязи останется. Так может случиться и у нас. В танке ведь кроме мотора есть еще агрегаты силовой передачи и ходовая часть. То и другое изношено до предела.

Василий Тимофеевич помолчал, походил по землянке и, усмехнувшись, проговорил:

— Насчет телеги, это ты здорово. Согласен. Вариант с моторами отпадает. А о реорганизации подумаем.

От командарма я зашел к члену Военного совета Гришину. Рассказал все и ему. Вижу, согласен со мной Петр Григорьевич, но вслух своего мнения высказать не спешит. Любит он предварительно все проверить, обдумать.

Вечером написал ему большую докладную и передал через порученца. Вот ее подлинный текст.

«5-й день армия дерется в условиях распутицы и полного бездорожья, лишенная маневренности и нормального питания. Совершенно разбитые дороги стали непроходимыми не только для колесного транспорта, но и для гусениц. Подвоз боеприпасов и горючего до крайности затруднен, а на некоторых участках совершенно невозможен. Лишенные маневренности, танки несут большие потери от артогня противника, не достигая нужных результатов, а от чрезмерной перегрузки агрегаты танков выходят из строя.

Только за эти 5 дней армия потеряла в бою 116 танков и САУ, из них 48 единиц для армии безвозвратно (сгорело и передано в капремонт). Кроме того, за это же время вышло в ремонт по техническим неисправностям до 50 танков и САУ.

Выходящие из ремонта танки не доходят до боевых порядков по 1–2 суток, не имея возможности пробиться через сплошные колонны застрявшего на дорогах и в балках автотранспорта. Только на 20.00 4.XI.44 г. по 29-му тк находилось в пути к боевым порядкам до 20 танков.

Некоторые танки, вышедшие из ремонта, не достигнув боевых порядков, снова выходят из строя, вследствие чрезмерной перенапряженности в работе всех агрегатов.

Таким образом, части, неся значительные потери в танках, ими не пополняются, и ударная сила армии, вследствие этого, катастрофически снижается. Танки, вместо мощных кулаков, используются мелкими группами и, лишенные маневренности, а в ряде случаев и должной поддержки артиллерии (из-за недостатка боеприпасов), несут потери, не достигнув результатов. Например, по сигналу в атаку в 17.00 4.XI.44 г. в 3 тк могло выйти в бой только 11 танков, остальные находились или в ремонте, или в пути. В это же самое время 29-й тк имел в строю 13 танков. Из них только одна 31-я танковая бригада имела 11 танков, а 32-я тбр и 25-я тбр — по одному танку.

Ударная сила таких бригад совершенно очевидна, а также очевидна и прямая нецелесообразность существования их как самостоятельных боевых единиц.

В дополнение к этому, стремясь подтянуться к своим частям, в тылах и на дорогах барахтаются в грязи, не достигая цели, тысячи колесных машин нашей и других армий, расходуя на месте сотни тонн горючего.

Все это может привести к тому, что армия потеряет все танки, понесет потери в личном составе и израсходует бесполезно громадное количество горючего. Выполнение боевой задачи не только не ускорится, а и значительно затянется. Противник же от этого только выиграет...»[3]

В докладной записке я, возможно, вышел за пределы моих чисто служебных, инженерных функций и вмешался в оперативно-тактические вопросы. Но, как коммунист и офицер, я просто не мог молчать.