Танки возвращаются в бой

За родную Беларусь

Бои на Керченском полуострове ушли в прошлое. Отгремели и битвы за Кавказ. Не удалось фашистам попользоваться отличной бакинской нефтью и высокооктановым бензином. Под ударами войск Закавказского фронта гитлеровские части не просто отступали, а панически бежали.

Глубокие расщелины Дарьяла покрылись серо-пепельными сугробами. Горные метели похоронили следы вражеских стойбищ. Лишь кое-где из-под снежных заносов виднелись остатки окопов и разрушенных блиндажей. А вдоль дорог на десятки километров беспорядочно громоздились груды железного лома — исковерканных немецких автомашин, бронетранспортеров, орудий, танков и прочей некогда грозной боевой техники.

Закончились битвы в горах, и Закавказский фронт, где я после Крыма был заместителем командующего бронетанковыми и механизированными войсками по ремонту и снабжению, превращался в обычный военный округ.

Но Великая Отечественная война продолжалась. Не был еще освобожден Крым, и я, естественно, стремился снова попасть в действующую армию. С этой надеждой и ехал в Москву, куда был отозван в распоряжение командующего БТ и MB Советской Армии маршала бронетанковых войск Я. Н. Федоренко. Явился к нему 25 февраля 1944 года, но по первым же вопросам маршала понял, что мои расчеты, увы, не совпадают с его намерениями.

— Ну как, навоевался?

— Нет, товарищ маршал. С немцами за Крым еще не расквитался. Прошу снова послать на фронт.

— Не спеши, отдохни немного. Организуется Главное управление ремонта танков (ГУРТКА). Там нужны люди, а фронт никуда не уйдет. Надо кому-то и здесь работать.

Маршал устало улыбнулся и закончил короткую беседу такой фразой:

— Собственно, фронт теперь везде...

Две недели я почти ежедневно ходил в управление кадров и просил отпустить меня в действующую армию. А тут подоспел приказ об организации ГУРТКА. Было сформировано и управление войскового ремонта танков. Начальником управления назначили генерал-майора инженерно-технической службы Кривоконева, меня — его заместителем.

Работа в новом управлении требовала непрерывных выездов на фронты, что, конечно, очень устраивало меня, и в апреле я уже отправился на 1-й Украинский, где занимался ремонтом и эвакуацией танков, оставленных на боевых маршрутах от Киева до Проскурова. А в середине мая, едва успев вернуться в Москву и отчитаться перед начальством, снова, и на сей раз вполне «капитально», попал в состав танковой группы при представителе Ставки на 1-м Белорусском фронте. Из инженеров вместе со мной выехал заместитель начальника управления эксплуатации инженер-полковник Василий Алексеевич Федотов. Возглавлял группу заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками Советской Армии генерал-лейтенант танковых войск Михаил Дмитриевич Соломатин. Генерал удачно сочетал в себе лучшие качества отличного специалиста, требовательного начальника, старшего товарища и заботливого человека. Сам он уже давно втянулся в походную жизнь, работал много, напористо, казалось, никогда не уставал и поспевал всюду.

Весной 1944 года Белорусский театр военных действий, включавший войска 1-го Прибалтийского, 1, 2 и 3-го Белорусских фронтов, приобрел важнейшее значение. Готовилась грандиозная операция, в результате которой планировалось полностью освободить от немецко-фашистских захватчиков всю территорию Белоруссии и выйти к государственным границам нашей Родины.

1-м Белорусским командовал испытанный полководец генерал армии Константин Константинович Рокоссовский. Солдаты ему верили, офицеры глубоко уважали; боевую технику он ценил и умел ее использовать.

Фронту была поставлена задача нанести удар по обороне противника севернее Рогачева и южнее Жлобина в общем направлении на Бобруйск. А бобруйскому направлению немцы придавали особое значение. Они сосредоточили здесь до 14 дивизий, большое количество танков, самоходной артиллерии и штурмовых орудий. Топкие болота, многочисленные речушки с широкими торфянистыми поймами, лесистые районы гитлеровцы умело использовали для создания сильной, глубоко эшелонированной обороны полевого типа. Достаточно было взглянуть на карту, чтобы понять: нашим войскам предстоит преодолеть немало трудностей.

Как и все войска, к наступлению тщательно готовились бронетанковые части. Они пополнялись новой техникой: тяжелыми танками ИС-2 и самоходными установками ИСУ-122, получившими у солдат меткую кличку «зверобой» (их пушки даже с больших дистанций без труда расправлялись с фашистскими «тиграми» и «пантерами»). Возмужали и наши славные «тридцатьчетверки», оснащенные модернизированным двигателем и 85-миллиметровой пушкой. Фронт к тому времени имел свыше тысячи танков и самоходных артустановок. Это уже была внушительная сила!..

— Как мы нуждались совсем недавно, — поделился я с Соломатиным, — и как оснастились теперь. Душа радуется!

— Правильно, душа-то радуется, — согласился Михаил Дмитриевич, который был влюблен в технику. — Но все же не забывайте, что танкистам здесь придется ой как туго! Взгляните!.. — Он обвел карандашом карту. — Наши возможности маневрировать очень ограниченны, зато немцы, скорее всего, угостят нас засадами. Ведь на узком проходе или на гати можно одним снарядом застопорить целую танковую колонну!

Я невольно представил себе мысленно, как по узкой дамбе или гати, окруженным болотами, движутся наши машины. Из необнаруженной засады гитлеровцы открывают внезапный огонь. Три-четыре снаряда, попавшие в цель, — и вся колонна останавливается, скучивается или под обстрелом пятится назад. Положение не из приятных. Но сейчас ничего не изменишь.

Для того чтобы в такой сложной обстановке поддерживать боеспособность танковых войск, требовались мощные ремонтно-эвакуационные средства. Теперь их количество и качество не шло ни в какое сравнение с временами Крымской кампании. Достаточно привести такое сопоставление: в распоряжении АБТУ Крымского фронта была только одна подвижная ремонтная база, в армиях — три не полностью укомплектованных ремонтно-восстановительных батальона. А сейчас, спустя два года, 1-й Белорусский фронт располагал танкоагрегатным заводом (120-й ПТАРЗ), пятью армейскими ремонтно-восстановительными батальонами, шестнадцатью подвижными базами, семью эвакоротами, одним эвакоотрядом и пятью штатными СПАМами (сборный пункт аварийных машин).

Со всем этим обширным хозяйством нас знакомил заместитель командующего бронетанковыми войсками фронта инженер-полковник Алексей Семенович Карпенко. Когда мы еще были в Москве, он чуть не ежедневно вызывал к прямому проводу генерала Кривоконева или меня и настойчиво просил «подбросить» то еще одну базу, то еще один батальон. А сейчас, ероша свою красивую, посеребренную сединой шевелюру, Карпенко удовлетворенно говорил:

— У нас нынче целая армия ремонтников и эвакуаторов. За одни сутки она может вернуть в строй до двухсот танков и самоходок!

Я полностью разделял его мнение. Однако, чтобы не переоценивать наших возможностей, шутливо заметил:

— Не хвались, идучи на рать...

Карпенко усмехнулся:

— Так-то так!.. Но вы же сами видите — техника кое-чего да стоит!

Конечно, у Карпенко имелись все основания «хвастаться». Роты спецработ пополнились новыми машинами по ремонту вооружения, электрооборудования и другой техникой. Эвакуационные подразделения получили мощные бронированные тягачи, созданные на базе Т-34 и почему-то прозванные «жучками». По существу, это были те же танки, только без башни и вооружения. Забегая вперед, скажу, что такие тягачи вывели с поля боя из-под огня противника тысячи поврежденных и подбитых танков и самоходных установок.

Кроме танковых тягачей и тракторов ЧТЗ-65 эвакуаторы имели и быстроходные тракторы ТД-18 с мощной лебедкой, а также хорошее такелажное оборудование, пригодное для вытягивания даже затонувших или тяжело застрявших танков.

Советская Армия была уже не та, что в начальный период войны, и ремонтно-эвакуационная техника также стала совсем иной. Родина снабжала фронт всем необходимым.

— Нравится вам наше богатство? — спросил командующий бронетанковыми войсками фронта генерал Орел.

— Очень. Только как вы им распоряжаетесь?

— Как? Очень просто, — пробасил Григорий Николаевич. — Армиям и отдельным корпусам придаем по одной, а то и по две базы. Ну и создаем соответствующий фронтовой резерв...

— А резерв будет ходить при вас и ничего не делать? — усомнился я. — Не роскошь ли это?

— Нет, зачем же! Бездельничать никому не дадим. Весь резерв я сосредоточу в руках начальника отдела ремонта инженер-подполковника Савельева; три армейских батальона, одну подвижную базу и один эвакоотряд. С первого дня операции Савельев со всем хозяйством двинется непосредственно за войсками. Где потребуется, туда и будет направляться резерв. Савельеву поручено высвобождать ремонтные средства войсковых соединений, чтобы они могли сопровождать боевые порядки. Нет, товарищ Галкин, мы все продумали и предусмотрели. Выделили даже специальные средства для усиления левого фланга, который начнет активные действия позднее.

— Значит, вы собираетесь своим резервом убить двух зайцев?

— Не двух, а трех, — повеселел генерал Орел. — И знаете, как будет выглядеть наш третий заяц? Резервом боевых машин. Понятно?

— А каким способом вы его создадите?

— Из машин, вышедших из ремонта. Мы по-хозяйски прикинули, что такой резерв необходим. Представьте, что в ходе операции командующему фронтом потребуется усилить то или иное направление. Тут-то мы и выделим несколько десятков машин из нашего запаса...

Все, о чем рассказывал генерал Орел, свидетельствовало, что он и его помощники действительно очень тщательно готовились к операции и старались предусмотреть любые неожиданности.

Большие надежды Григорий Николаевич возлагал на эвакоотряд. Созданный на базе сборного пункта аварийных машин и эвакороты, отряд имел 12 дизельных тракторов, несколько прицепов и большой набор такелажного оборудования. С такой техникой можно было сделать многое. И действительно, во время боев эвакоотряд, пополнившийся трофейными тягачами, стал еще мощнее и оказал войскам существенную помощь.

Своими впечатлениями я поделился с Федотовым:

— Видимо, генерал конкретно занимается делами технического обеспечения.

— Это очень хорошо и поучительно для других. Чего греха таить, только немногие командующие бронетанковыми и механизированными войсками находят для этого время, — ответил Василий Алексеевич, — а Орел знает, что есть в войсках и в чем они нуждаются.

Управление БТ и MB фронта так же тщательно готовило и личный состав службы технического обеспечения. В частях подводили итоги прошедших боев, обменивались опытом, учились друг у друга. С этой же целью в городе Овруче была организована техническая выставка.

На выставке побывали все командиры ремонтных и эвакуационных подразделений, офицеры технической службы, штабные и строевые офицеры. Побывал здесь и командующий фронтом К. К. Рокоссовский вместе с членом Военного совета генерал-майором Телегиным. Обратившись к инженер-полковнику Карпенко, Рокоссовский попросил:

— Ну, товарищ инженер, показывайте ваше хозяйство!

Константин Константинович обошел все стенды и стеллажи, подробно ознакомился с рационализаторскими предложениями по изготовлению и ремонту деталей. Задержавшись у стенда с аварийными деталями и узлами, вышедшими из строя из-за неправильной эксплуатации машин, командующий напомнил:

— Авторов этих художеств тоже не следует забывать. О них надо рассказать командирам и техникам. Пусть знают все, кто у нас так «отличается»...

Накануне предстоящих боев квалифицированные специалисты-ремонтники во главе с К. Н. Савельевым дневали и ночевали в войсках, проверяли состояние материальной части, налаживали изучение новых машин. Константин Николаевич, человек неуемной энергии, готовился уже не к первой фронтовой операции, поэтому наметанным хозяйским глазом очень быстро обнаруживал недоделки и слабые места. Уж он-то знал цену любому запасному агрегату и такой «кладовой», как поля недавних боев! Командиры, инженеры и техники внимательно прислушивались к его замечаниям и советам.

Каждая ремонтная часть, по указанию Савельева, выделила специальные бригады — они отыскивали и снимали с машин, отнесенных к категории безвозвратных потерь, годные для ремонта детали, приводили их в порядок, накапливали запасы на период боев.

Удельный вес такого источника снабжения по некоторым деталям достигал 50–80 процентов. Даже у сгоревших тяжелых машин снимали, сохраняли и в дальнейшем вторично использовали траки. Шли в дело и траки со сгоревших танков Т-34, правда в меньшей степени, и главным образом те, что оставались на грунте. То же можно сказать о коробках передач и двигателях. Агрегаты же, требовавшие более серьезного ремонта, отправляли на подвижный танкоагрегатный ремонтный завод (ПТАРЗ).

По заданию руководителя нашей группы М. Д. Соломатина я побывал на этом заводе. Его цехи-палатки с консольными кранами, подъемными талями, рольгангами, стендами для монтажа агрегатов и оборудованием для горячих работ раскинулись в 160 километрах от переднего края, в большом сосновом лесу. Конечно, слово «палатки» ни в коей мере не дает представления о том, что я увидел. Здесь возвышались целые сооружения из трубчатых каркасов и брезента, напомннавшие цирковые помещения типа «Шапито». Для того чтобы развернуть или свернуть такой завод, требовалось всего несколько часов.

По краю широкой просеки, замаскированные под кронами густых деревьев, стояли большегрузные автомашины с несъемным механическим оборудованием, походные лаборатории и прицепы с контрольно-измерительной аппаратурой. По другую сторону просеки виднелся «жилой городок» из обычных лагерных палаток. Все здесь выглядело спокойно и уютно.

На развилках многочисленных тропок висели указатели и таблички с наименованием производственных бригад и отделений. Лес оглашался музыкой станков. Полумрак прорезали всплески голубоватого пламени электросварки. Эхо разносило грозный рев танковых двигателей, испытывавшихся на стендах.

Я заглянул в самую большую палатку — главный цех. Мне представилась картина обычного завода с издавна выработанной технологией производства. Вот поточная линия сборки двигателей, вот по рольгангам передвигаются коробки передач, вот идет сборка главных и бортовых фрикционов...

— Чем можете похвалиться? — спросил я начальника завода инженер-полковника Шабохина.

— В месяц даем до ста двадцати танковых двигателей, около двухсот других агрегатов и восстанавливаем множество узлов и деталей.

— Неплохо.

— Если лучше используем людей и оборудование, то дадим еще больше продукции. К этому сейчас и готовимся.

— Начали с уточнения технологии, — вмешался в беседу главный инженер завода инженер-подполковник Ляшко. — На отдельных операциях стараемся экономить секунды и минуты, сумма дает драгоценные часы. Это наши, так сказать, внутренние резервы, которые пригодятся во время боев...

Бои уже были не за горами. В половине июня войска начали подтягиваться в выжидательные районы. Вскоре двинулись и танковые соединения. Узнавался «почерк» Рокоссовского: обычно он держал подвижные группы за 150–200 километров от переднего края, а в нужный момент за один-два ночных броска подтягивал их к исходным позициям.

Танковые корпуса, получив приказ о передислокации, немедленно снялись с места. Размалывая гусеницами высушенную июньским зноем супесь белорусских проселочных трактов, машины шли в густой пыли, поднимавшейся на сотни метров. Окутанные пылью с ног до головы, посаженные на броню танков автоматчики казались скульптурными фигурами.

1-й гвардейский Донской танковый корпус (командир корпуса генерал-майор Михаил Федорович Панов), погрузив гусеничные машины на станции Буда-Кошелевская, всю остальную технику повел своим ходом из-под Гомеля в район Великий Бор — Залесье. Танковый корпус генерала Бахарова полностью прошел своим ходом свыше 250 километров. На его маршрутах пыльная пелена висела много часов, щедро припудривая придорожные леса, кустарники и бело-розовые головки зацветавшей гречихи. Горе тому, кто на колесной машине попадал в танковый поток: при видимости в 4–5 метров на каждом шагу грозила опасность быть раздавленным.

Танки шли и шли... В конце колонны показался «виллис». Из него выскочил Василий Алексеевич Федотов.

— Просто невозможно, — заговорил он, тяжело дыша и отплевываясь. — От этой чертовой пыли забиваются бункера воздухоочистителей и задыхаются даже моторы. Кстати, ты не обратил внимания, что автоматчики жмутся к бортам башни, а не прячутся за нее, поближе к корме?

— Нет, не заметил.

— Я беседовал с некоторыми десантниками. За башней, говорят, пыли еще больше. И они правы. Там происходит завихрение, и вся пыль кружит над воздушными карманами и жалюзи.

— Что же тут поделаешь?

— На одной из машин мы попробовали поставить небольшой экран из фанеры, и, представь, запыленность уменьшилась вдвое. Думаю теперь этот эксперимент попробовать на целом батальоне.

Пыль!.. Как будто бы мелочь. Но в летнюю пору она стала для танкистов опасным врагом, и с ней надо было бороться. От пыли страдали люди, портились моторы и агрегаты. Еще на марше ходовая часть многих «тридцатьчетверок» из корпуса Бахарова потеряла амортизацию. Когда машины прибыли в район сосредоточения и танкисты стали осматривать свое запыленное хозяйство, оказалось, что у значительной части танков пружины подвесок сжались до отказа из-за того, что между ними и упорными чашками образовались спрессовавшиеся из пыли и масла подушки. Даже зубило с трудом брало эти затвердевшие наросты.

Что делать? Инженеры и техники стали в тупик. Если бы позволяли время и условия, лучше всего перебрать подвески ходовой части. Но до начала операции оставались считанные часы.

Заместитель командира корпуса инженер-подполковник Афонский собрал совещание специалистов. Коллективный опыт подсказал выход. Решили залить в стаканы подвесок керосин и встряхнуть машины, прогнав их по бревенчатому настилу. Опыт удался: пылевые подушки разваливались, и пружины вставали в нормальное положение. Это заняло не больше трех часов. А ремонтники, расставленные на маршрутах, за сутки привели в порядок и подтянули машины, отставшие из-за мелких технических неисправностей. Все танки корпуса Бахарова были готовы к бою.

Свой эксперимент с экранами Федотов осуществил на следующий же день и результатами остался очень доволен. Многие части на маршах стали применять «федотовский» опыт. Люди теперь меньше страдали от пыли, а главное, лучше сберегали машины.

Вслед за боевыми танковыми частями пошли к фронту армейские ремонтные базы, а потом и фронтовые ремонтно-эвакуационные подразделения.

Утром 23 июня мы с генералом Соломатиным выехали в танковый корпус М. Ф. Панова. Корпус был придан 65-й армии, которой командовал генерал-полковник Павел Иванович Батов. Армии предстояло действовать на направлении главного удара, и от результатов ее «запева» во многом зависел исход операции. Корпусу Панова отводилась роль подвижной группы развития успеха.

Встретив нас, Панов развернул карту и стал докладывать генералу Соломатину обстановку. Главную задачу, поставленную командармом, он сформулировал так:

— Вот здесь, в полосе действия восемнадцатого стрелкового корпуса, мы должны войти в прорыв и наступать в общем направлении на Бобруйск. Как видите, кругом сплошные болота. — Он обвел болотистые места синим карандашом. — Только через Чернин узкой полосой тянется единственная дамба, примерно на два с лишним километра.

Мы с Соломатиным переглянулись, вспомнив разговор о трудностях, которые предстояло одолеть танкистам. А генерал Панов внешне бесстрастно продолжал:

— Дальше опять болото через Кнышевичи и длиннющая гать южнее Родин. Обходов, как назло, поблизости нет. И получается, как ни верти: чтобы выйти южнее Чернин, в случае повреждения дамбы или гати, нам придется дать крюк в двадцать пять или тридцать километров.

— Предположим, — склонился над картой Соломатин. — А потом, после обходного маневра, вы снова попадаете в болото или у вас есть на примете проходы?

— На всякий случай на Притыке построена гать, — ответил Панов. — А вот южнее Чернин дело дрянь. Там есть один ручеек, да каверзный очень — сплошная трясина. Через этот неширокий ручеек проложен мост.

— А если немцы уничтожат этот мост? — спросил я.

— Тогда задержка неизбежна. Будем сами наводить новый, под огнем.

Не отрываясь от карты, Михаил Федорович добавил:

— Вот здесь и построены гати, есть даже несколько запасных проходов. Все сделано силами шестьдесят пятой армии. Люди работали ночами, скрытно от противника.

Михаил Дмитриевич Соломатин долго изучал карту.

— У Рокоссовского и Батова замысел, конечно, дерзкий, — наконец заметил он, выпрямляясь. — Они выбрали район, малодоступный для танков, и через него нацелили главный удар. Немцы вряд ли ждут нас с этого направления и, вероятно, будут застигнуты врасплох.

Он снова с минуту вглядывался в испещренную пометками карту, словно искал ответа на многочисленные вопросы, затем уверенно заявил:

— Пробиться можно. Безусловно! Правда, если противник разгадает наши намерения, мы многим рискуем. Немецкая артиллерия может обрушиться на гати и переправы. Тогда армии придется тяжеловато, а вам, Михаил Федорович, вдвое.

Соломатин повернулся ко мне и распорядился:

— Надо проконтролировать расстановку ремонтных средств корпуса, особенно на первый день операции. Это сейчас для них особенно важно.

— Хорошо, займусь этим сейчас же.

С планом технического обеспечения боевых действий корпуса меня подробно ознакомил заместитель комкора инженер-полковник Герман Мошкович Зельцер. Он производил впечатление знающего свое дело, живого, но несколько эксцентричного человека. Мне показалось, что Зельцер больше всего занимался автомобильной техникой и снабжением корпуса горючим, а танковую технику передоверил своему помощнику Ивану Федосеевичу Анненкову. Анненков отличался от начальника спокойствием, немногословием и едва уловимой тенью грусти на лице. Видимо, блокада Ленинграда, где Иван Федосеевич перенес немало испытаний, оставила свои следы. Опытный инженер, он всего себя отдавал ремонтному делу. Зельцер и Анненков как бы дополняли друг друга и работали, кажется, слаженно.

Вместе с Зельцером мы объехали ремонтные подразделения и пришли к выводу, что все стоит на своих местах, люди готовы к завтрашнему дню. Только некоторые бригады, словно контролируя себя, еще и еще раз перебирали запасные части, да шоферы ремонтных летучек проверяли на своих машинах каждую гайку, каждый шплинт.

В западной части района Великий Бор сосредоточилась подвижная ордена Красной Звезды 174-я ремонтная база. Гигантские сосны и вековые ели не пропускали на землю солнечные лучи даже в полуденное время. Бор действительно был великим и непроницаемым. Места хватило бы для целой армии со всеми тылами. Люди растворились в зеленой полутьме. Только свежевыструганный шлагбаум, перекрывавший просеку, напоминал о присутствии здесь воинской части. У шлагбаума стоял дневальный и строго поглядывал на всех проходивших и проезжавших. Проверив наши документы, он рывком поднял жердину, и наша машина вкатилась на территорию ремонтной базы.

Начальник базы майор Яков Давыдович Якубовский степенно, вдумчиво, со знанием дела доложил о готовности всех подразделений и представил своего заместителя по технической части капитана Юрия Игнатьевича Грушева. Оба они недавно провели совещание бригадиров и, по словам Якубовского, остались им очень довольны.

— Так точно, — подтвердил Грушев, вытирая измазанные руки и одергивая закапанную машинным маслом гимнастерку. Видимо, он относился к тем офицерам технической службы, которые привыкли не только «руководить» и командовать, но и помогать подчиненным. Этим Грушев напоминал моего старого боевого товарища по Крымскому фронту Николая Карцева.

Отбросив в сторону грязную ветошь, Грушев медленно, словно взвешивая каждое слово, проговорил:

— Мы напоминали, что от качества и темпов нашей работы во многом будет зависеть успех корпуса. И на открытом партийном собрании подвели кое-какие итоги. Думаю, не ошибусь, если заверю, что все готовы и с нетерпением ждут начала боев.

— Все это так, — заметил я. — Но сделали ли вы запас агрегатов хотя бы на первые два-три дня боев? Речи — дело хорошее, но их надо подкреплять делами.

Якубовский взглянул на Грушева, и тот успокоил меня.

— Основных агрегатов мы запасли вполне достаточно. Часть получили со склада новенькими, часть восстановили сами.

— А как собираетесь организовать работу в дни операции?

— Основными ремонтными работами намечаем загрузить корпусной СПАМ. Организуем его в начале боев в районе Дубравы. По мере надобности будем создавать промежуточные СПАМы, в частности, в районах Притыки и Чернина. Сюда стащим машины, которые не смогут восстановить РТО бригад. Так мы избежим распыления ремонтных средств и обеспечим высокую производительность. При продвижении корпуса вперед на место корпусного СПАМа перейдет армейский, а мы — на один из промежуточных.

— Учтите, — напомнил я, — противник может внести в ваши планы существенные поправки. Корпус собирается наступать стремительными темпами, так что сборные пункты вам не всегда удастся организовать. Не забудьте также, что удар наносится через заболоченный район. Многие танки неизбежно застрянут или выйдут из строя из-за мелких технических неполадок. Не будете же вы тащить машины по болоту на сборный пункт при каждой поломке. Готовьтесь работать главным образом на месте повреждений.

— Спасибо, учтем, — отозвался Якубовский. — Отсиживаться и дожидаться не будем!

Закончив дела в хозяйстве Якубовского, мы с Зельцером поехали поглядеть на армейские ремонтные средства. Ехать пришлось недалеко: 162-я рембаза и 76-я эвакорота 65-й армии находились в 5–6 километрах от Великого Бора.

База считалась на 1-м Белорусском фронте одной из лучших. Она хорошо проявила себя в прошлых операциях и сейчас, судя по всему, тоже подготовилась неплохо. Начальник базы инженер-капитан К. П. Жилкин и его заместитель по технической части капитан административной службы В. Я. Морозов показались мне людьми энергичными, знающими свое дело. Не зря, видимо, заместитель командующего БТ и MB 65-й армии инженер-полковник Горячев еще накануне охарактеризовал Жилкина такими словами:

— У этого человека энергии хватит на целую дивизию!

Теперь мы подвели некоторые итоги. На бобруйском направлении были сосредоточены средства, способные восстановить до сотни танков в сутки. А полсотни тягачей могли эвакуировать такое же количество машин с поля боя.

Обо всем я подробно доложил генералу Соломатину. Михаил Дмитриевич удовлетворенно выслушал меня и, немного подумав, распорядился:

— Вам, товарищ Галкин, надо остаться в корпусе Панова. Помогите Михаилу Федоровичу.

Выйдя от Соломатина, я долго бродил по просеке. Одна мысль не оставляла меня ни днем ни ночью: как организовать управление ремонтно-эвакуационными подразделениями во время боя? За два года войны средства технического обеспечения намного выросли, но оперативно управлять ими мы фактически не могли. Ведь в распоряжении офицеров технической службы не было не только радио, но зачастую и транспорта. Потребность в том и другом возрастала ежедневно. Ремонтники и эвакуаторы нуждались в непрерывном и четком руководстве и старались поддерживать постоянную связь с командованием. Накопленный опыт подсказывал нам наиболее целесообразные методы управления, но отсутствие радио и транспорта все наши усилия сводило на нет.

Вспомнился мне вчерашний случай в 65-й армии.

Заместитель командующего бронетанковыми войсками армии Виталий Иванович Горячев проводил на лесной полянке совещание инженеров и техников. Он говорил об организации батальонных и ротных пунктов технического наблюдения, о необходимости немедленно оказывать помощь каждой застрявшей или поврежденной машине. Один из инженеров спросил, какие средства передвижения и связи выделяются в распоряжение пунктов технаблюдения. Горячев замялся:

— Видите ли, как только начнется бой, надо занять на местности такую точку, которая обеспечивала бы зрительную связь с боевыми порядками. Ну хотя бы высокое дерево или высотку...

— Но ведь танки будут двигаться, — заметил кто-то.

— Конечно. Значит, надо следовать за танками пешком или на летучке, а еще лучше на бронетягаче или бронетранспортере.

С места поднялся высокий русоголовый техник и удивленно спросил:

— Товарищ полковник, где же нам взять бронетранспортеры? Они нужны для разведки. Ни один командир бригады их не отдаст.

Горячев снова замялся и неуверенно ответил:

— Тогда выделяйте тягачи.

— Но тягачей в бригаде всего три, — упорствовал техник. — Чем же тогда обеспечивать ремонтно-эвакуационные группы?

Видимо, такие «назойливые» вопросы ломали заранее намеченную схему технического обеспечения на поле боя, и это смущало Горячева. Вместе с тем он понимал, что многое в этой схеме выглядело хорошо только на бумаге, но трудно осуществимо на практике. После очередной вынужденной паузы Горячев наконец посоветовал:

— Продвигайтесь на ремонтной летучке.

Однако и этот совет вызвал законные возражения. Поднялся еще один из участников совещания и резонно заметил:

— Товарищ инженер-полковник, ведь кругом болота и торфяники. Разве поспеешь на летучке за танками?

Горячев развел руками:

— Тогда идите пешком. Другого выхода нет.

Кто-то иронически усмехнулся:

— За танками надо бежать тридцать — сорок километров в день. Таких рекордсменов среди нас нет...

Когда совещание закончилось, до меня донеслись шутливые замечания: «Надо было нам не танкотехническое училище кончать, а физкультурный институт, да еще тренироваться в марафонском беге...»

Больно было слышать такие реплики. «Да, от кустарщины мы так и не избавились, — думал я. — Главное бронетанковое управление, а потом и управление полевого ремонта добились поразительных успехов в обеспечении войск техникой. Но до сих пор ремонтные подразделения не имеют штатных средств связи и передвижения».

А как это выглядело на практике? Заместитель командира танкового батальона или полка по технической части обычно ютился в ремонтной летучке, а заместитель командира роты устраивался на броне танка, да и оттуда его часто сгоняли. Тогда он шагал на своих двоих по танковым маршрутам, не зная толком, что делается впереди, в каком состоянии техника.

Ремонтники и эвакуаторы также в большинстве случаев двигались вслепую и сами разыскивали подбитые танки, теряя попусту драгоценное время.

Наступила ночь на 24 июня 1944 года. Темная до черноты, безлунная и удивительно тихая, она накрыла леса и болота. Казалось, что ночь будет тянуться долго-долго, прочно закрыв дорогу очередному утру. Но в третьем часу уже засерел рассвет. Над болотными кочками задымился туман: он поднимался медленно, словно нехотя, и клочьями улетал вдаль.

Мне не спалось. Прислонившись к дереву, я прислушивался к тишине. Что происходит там, где намечен главный удар? Почему так тихо?

Но вот где-то далеко, под Паричами, землю сотрясли бомбовые удары. В полутемном небе заполыхали всплески зарева. Начала «работать» наша бомбардировочная авиация, создавая у противника впечатление, что именно там будет нанесен главный удар. Еще вчера после нескольких наших сильных атак гитлеровцы подтянули на этот участок свои резервы. Значит, пока все идет нормально, по задуманному плану.

Ровно в семь утра, пронзая остатки тумана, на главном направлении взвились три красные ракеты. Грянул первый артиллерийский выстрел. И тут же, как громовое эхо, по всему фронту — от Рогачева до Жлобина — откликнулись тысячи орудий. Земля уже не содрогалась, а плавно качалась, грозя расколоться и оскалиться бездонной пропастью.

«Заиграли» знаменитые «катюши». Они выбрасывали волны огня, оставляя за собой длинные шлейфы и поднимая облака темно-серого дыма. Кувыркаясь в воздухе, как хвостатые головастики, на немецкие траншеи обрушились тяжелые мины — «андрюши». Эта бодрящая артиллерийская симфония длилась полтора часа.

Вскоре до нас дошли первые сведения с поля боя. Немцы отходили, подрывая переправы и оставляя сильные заслоны. К двум часам дня пехота 18-го корпуса вышла на линию Раковичи — Николаевка. Генерал Панов начал вводить в бой свой танковый корпус. На правом фланге 16-я танковая бригада полковника Лимаренко, которая должна была овладеть рубежом Чернин — Кнышевичи, ринулась по центральной гати и быстро преодолела ее. А слева по зыбкому настилу пошла 17-я бригада полковника Шульгина.

Тут-то противник и начал вносить свои «поправки» в план нашей операции. Возле головного танка 17-й бригады разорвалось несколько снарядов. Гать оказалась разбитой, а головной танк стал погружаться в болото, загородив путь всей бригаде. Обхода нет. Дорога каждая секунда. Единственная возможность выйти из-под огня — двигаться назад. Генерал Панов приказал Шульгину выходить на центральную гать вслед за бригадой Лимаренко. Части быстро сманеврировали и, преодолев болото, заняли указанный маршрут. Но теперь в затруднительное положение попали танкисты Лимаренко. Южнее селения Родин гать оказалась разбитой. Восстанавливать ее не имело смысла, и бригада совершила обходный маневр на Притыку. Однако в районе Притыки мост был взорван, и его пришлось восстанавливать своими силами.

Только к 18 часам бригада Шульгина вышла к болоту южнее Чернина и тут снова наткнулась на препятствие: подступы к дамбе немцы заминировали, мост взорвали. Маневрировать негде и некуда. А гитлеровцы неистово бьют из артиллерийских орудий, калеча и поджигая танки.

Я находился на наблюдательном пункте командира корпуса. Туда же прибыл и генерал Соломатин. Не скрывая озабоченности, он приказал мне уточнить положение бригады Лимаренко. Я вскочил в «виллис» и помчался к дамбе. Здесь, на открытых подходах к дамбе и вдоль нее, до моста, растянулись наши танки: они вели огневой бой с немецкой артиллерией. Часть машин укрылась невдалеке — за высоткой с кладбищем.

Из небольшого окопчика мне была видна вся картина боя. С северной окраины Чернима немцы вели плотный минометный и артиллерийский огонь. Вокруг моста разрывы поднимали фонтаны торфяной жижи. Погрузившись по пояс в болотную воду, саперы восстанавливали мост. После каждого разрыва снаряда или мины то один, то другой сапер падал, окрашивая воду кровью, или, шатаясь, выбирался на сушу, где сваливался на руки санитаров.

Картина не из веселых. «Вот они, планы, а вот и практика», — с горечью думал я, стараясь запомнить все, что нужно будет доложить генералу Соломатину. И тут заметил «своих». По задерненному торфянику, обходя танки, к мосту приближался бронетягач роты технического обеспечения. На броне и крыльях лежали брусья и длинные доски. Из люка механика-водителя «ласточкой» вылетели одна за другой четыре фигуры в замасленных ватниках. То припадая к земле, то перепрыгивая через воронки, они стали подносить к мосту привезенный материал. Эвакуаторов в помощь саперам подослал командир роты техобеспечения старший техник-лейтенант Чернов. Он заметил, как снарядом разбило грузовик с досками. Остановил тягач, направлявшийся к подбитому танку, приказал перегрузить и подвезти к мосту материалы.

Тут же под огнем у поврежденного танка работают бойцы РТО. Все делается быстро, сноровисто, будто вокруг не гремят разрывы, не бьют пушки, не взлетают к небу столбы земли и грязи. Я отчетливо вижу, как двое крепышей в кирзовках и танковых шлемах, втянув голову в плечи, бегут к машине с перебитой гусеницей. Под ней еще дымится свежая воронка, а неподалеку дыбятся новые и новые разрывы. В то время как экипаж танка ведет огонь по противнику, ремонтники пытаются привести в порядок гусеницу. Нет, исправить ее сейчас не удается. Тогда они готовят буксирный трос, подают знак тягачу, замаскированному за кустарником, и через минуту-другую тягач выволакивает танк в укрытие. Перебитая гусеница, прицепленная к буксирному крюку, извиваясь змеей, волочится по земле. Отцепив трос, тягач возвращается за другой подбитой машиной, а смельчаки, сбросив кирзовки, деловито приступают к ремонту.

Позже я узнал их фамилии: бригадир Епифанов и слесарь рядовой Селютин. Так же храбро и самоотверженно они выполняли свою «боевую задачу» во все дни наступления.

Некоторая часть танков застряла в болоте и тоже попала под обстрел. Заместитель комбрига по технической части инженер-майор С. С. Инякин направляет к ним два тягача. Я внимательно наблюдаю: удастся ли тягачам отбуксировать погрузившиеся в болотную жижу машины? Из одного тягача выскакивает эвакуатор и с концом буксирного троса на плече пытается пройти к танку. Но, сделав шаг-другой, проваливается в вязкую трясину. Солдат барахтается, цепляется руками за трос, но выбраться самостоятельно не может. Кажется, еще минута, и он уйдет с головой в болото. Но водитель тягача дает задний ход и вытаскивает своего товарища, судорожно уцепившегося за трос. Проходит еще несколько минут, и два тягача, сцепленные цугом, уже тянут в укрытие облепленный грязью и тиной танк.

Я вспоминаю эти будничные боевые эпизоды, штрихи общей картины, а в ушах будто и по сей день гремят разрывы снарядов, глаза слепят вспышки огня, воздух содрогается от грохота и гула. Ведь в этом бою решался исход первого дня наступления.

Мне стало ясно, что, несмотря на все трудности, бригада Лимаренко свою задачу выполнит, а ремонтники и эвакуаторы сделают все от них зависящее, чтобы помочь танкистам. Так я и доложил, вернувшись на НП, генералу Соломатину. И не ошибся.

Танкисты полковника Лимаренко с помощью саперов под огнем противника построили мост, разминировали подходы к дамбе и во взаимодействии с частями 44-й гвардейской стрелковой дивизии к исходу дня выбили фашистов из Чернина. А к полудню следующего дня, 25 июня, овладели местечком Кнышевичи. Этот успех достался нам не дешево: мы потеряли три десятка танков, и ремонтники должны были быстро вернуть машины в части.

Конечно, справиться с этой работой только своими силами рота технического обеспечения не могла. Капитану Грушеву пришлось в первый же день боя нарушить свой план, рассчитанный лишь на средний ремонт на СПАМах. Почти половина бригад 174-й ремонтной базы вышла в поле прямо к подбитым машинам и стала восстанавливать их.

Сейчас, много лет спустя, мне трудно выделить особо отличившихся. В этот первый день наступления все работали на совесть, как говорится, не покладая рук. И все же одна фамилия крепко засела в памяти. Рядовой Струков! На базу он пришел слесарем, но его природную сметку, трудолюбие и знание техники сразу же заметили инженеры и командиры. Через два месяца Струков стал бригадиром, а его бригада — одной из лучших.

Вот и теперь в короткую июньскую ночь, он со своими помощниками вернул в строй четыре боевые машины.

Непосвященному читателю эта цифра, возможно, покажется очень скромной, но она о многом говорит каждому танкисту. Четыре отремонтированных танка — это огромный, напряженный труд, это, собственно, танковый взвод, так нужный в бою!

Бригада Струкова стала известна всему корпусу.

Как-то после боев за Бобруйск мне попала в руки корпусная газета «Вперед на врага», в которой сообщалось о трудовых и боевых делах ремонтников Струкова.

«Бригада восстановила три танка, подбитых у моста через речушку, и приступила к ремонту четвертого, когда совсем близко раздались автоматные очереди. Группа немцев, разбежавшихся по лесам, вышла к мосту, намереваясь прорваться через реку. Струков не растерялся. Ремонтники его бригады бросили инструмент и взялись за автоматы. Более получаса шел бой. Немцы отступили, скрывшись в перелеске, а Струков продолжал восстанавливать четвертую машину».