Тайны Римского двора

ГЛАВА XV РИМСКИЙ ДВОР

Зрение поражает быстрый переход от глубокого мрака к яркому свету; только через несколько мгновений глаза начинают различать окружающие предметы. Подобное же ощущение испытываешь при созерцании горделивой пышности, окружающей папский двор. Но это впечатление не глубоко проникает в сердце; оно поверхностно и скоропреходяще. Взор ослеплён всем этим великолепием, но является сознание, что здесь настоящая роскошь и ложный блеск идут рука об руку. Это наблюдение не ускользнуло от пытливого внимания Ноемии. Масса отдаётся обаянию окружающей её роскоши, но просвещённые умы, стоящие нравственно выше общей среды, стараются поставить истину на место призрака. Между почётными лицами, посещавшими синьору Нальди, находился самый молодой неаполитанский кардинал по имени Фердинанд. Красота Ноемии пленила его, и все подробности, к ней относящиеся, были ему переданы синьорой Нальди. Увидав Ноемию в Корсо, он не преминул осведомиться, кто была эта прелестная особа. Ему небрежно ответили, что это гречанка, которую старая синьора вывозила в свет. Кардинал Фердинанд пожелал с ней познакомиться и был ей представлен. Между еврейкой и его преподобием произошло что-то исключительное. Вскоре кардинал в самых приличных выражениях высказал ей свои чувства, и ей даже показалось забавным видеть у ног израильской девы служителя католической Церкви! Не у Бога просила она содействия для своих целей, слишком велико было её благоговение к Всевышнему, чтобы примешивать Его имя к ничтожным житейским делам, но перед начертанным в её сердце образом Паоло она мысленно испрашивала прощение за свои будущие проступки. Ноемия была слишком возвышенной натурой, чтобы прибегать к мелкому кокетству. Она держала себя с большим достоинством и сдержанностью и без особенного негодования принимала ухаживания окружающих её поклонников. Хотя она тонко давала понять, что угадывала цель их искательств, но при всём том в ней проглядывало твёрдое намерение сохранить приличие и остаться навсегда честной. Несмотря на всё своё холодное равнодушие, Ноемия с неподражаемым тактом умела придать ещё более прелести своей обворожительной наружности и уму. Обладая искусством нравиться, она вместе с тем умела внушать к себе уважение. Молодому и пылкому кардиналу никогда не случалось бороться с такими препятствиями; от Ноемии веяло таким целомудрием и скромностью, что он отказался от своих прежних целей и стал питать к ней бескорыстную привязанность. В это время Ноемию посетили Жюль Бонвиль и отец Сальви, и она узнала, что молодой живописец возвращался в Париж, а престарелый священник оставался в Риме.

На обыкновенно кротком и ясном лице отца Сальви в настоящую минуту заметно было облако печали, и он бросал на Ноемию горестные взоры. Она задала ему несколько вопросов, встреченных упорным молчанием, но когда молодая девушка настойчиво их повторила, то священник отвечал со слезами:

— Ребёнок, которого я воспитал, Паоло...

При этом имени сердце Ноемии затрепетало... Священник продолжал:

— Паоло, наставником и руководителем которого я был столько лет, отправился в провинции!

— Продолжайте, — сказала Ноемия, бледная и взволнованная.

— Бросаясь в отчаянную борьбу, он через своё великодушное рвение заслужит тюрьму, а может быть, и смерть! Я ничего не значу. Не имею никакого влияния; когда-нибудь он подвергнется справедливому и строгому преследованию и мне будет невозможно его спасти... Если Господь посетит меня в преклонных годах моих этою скорбию, тогда, — да будет Его святая воля...

С глубоким вздохом, проговорив эти несвязные фразы, отец Сальви удалился. Оставшись наедине, Ноемия стала размышлять о том, что узнала. Два преданнейших друга покидали её. Один возвращался на родину, другой уехал от неё с разбитым сердцем! Паоло!.. Папские провинции... отчаянная борьба... смерть!.. Потом она припомнила слова, произнесённые отцом Сальви: «Паоло, которого я воспитал». В них Ноемия находила объяснение расположения и привязанности, оказываемых ей священником с самого начала их знакомства. Смутные и страшные призраки грядущих опасностей носились перед её взволнованным воображением. Ей припомнился разговор отца с Бен-Саулом; они намекали о каком-то сопротивлении правительству, о каких-то иностранных солдатах, о займе денег на содержание армии, о беспощадном суде с его кровавыми приговорами, немедленно исполняемыми!.. Она теперь поняла зловещий смысл этих недосказанных намёков! Между судьбой Паоло и этими грозными речами существовала таинственная связь. Ноемия не могла более сомневаться, что предмет её страсти — тот самый человек, о котором говорил священник! Не получила ли она уведомления о его отъезде в папские провинции?.. Ноемия, прося отца Сальви предупредить её о малейшей опасности, могущей угрожать Паоло, выражала этим свою признательность за оказанное ей молодым человеком покровительство. Она ощущала тайную радость от защиты тех людей, которые оказывали ей своё сочувствие именно в то время, когда она была одинокой, а потому и решилась упрочить за собою покровительство лиц влиятельных. В эту минуту камеристка пришла звать Ноемию в покои почтенной синьоры, где её ожидал кардинал Фердинанд, который, отказавшись от намерения обладать ею, выказывал ей самую нежную привязанность.

Разговор шёл очень оживлённый. Его преосвященство рассказывал о предстоящих приёмах в Ватикане, где его святейшество даёт аудиенцию нескольким посланникам иностранных дворов, представившим ему от имени своих государей аккредитационные грамоты. Он спросил Ноемию, присутствовала ли она когда-нибудь при подобных торжественных церемониях, и она отвечала, что не имеет о них никакого понятия и желала бы их видеть. Кардинал обещал удовлетворить её любопытство, присовокупив, что завтра пришлёт за ней и за синьорой свою карету, которая доставит их в Ватикан.

Ватиканский дворец — зимняя резиденция пап. Много было говорено о великолепии и о художественных редкостях этого дворца, и потому мы не будем более об этом распространяться. Одни фрески Рафаэля составляют уже неоценимое сокровище! Это здание воздвигнуто на вершине Ватиканского холма, соединяется колоннадой с базиликой Святого Петра и имеет 360 метров длины и 246 метров ширины. Эта громада подавляет храм и высится над ним на целую половину; главные подъезды дворца заставлены каретами кардиналов, которые всегда отличаются массивными украшениями во вкусе прежних времён; широкая, великолепная лестница с двойным рядом перил ведёт в покои святого отца. Это произведение Вернини; оно начинается от портика, окружающего площадь. Караул швейцарцев в мундирах XV столетия стоит при входе на лестницу. Вид этих древних одежд как бы напоминает, что римский двор у самого порога жилища его святейшества выставляет напоказ свой застой в прошедшем, сопротивление современному развитию и будущему прогрессу грядущих времён. Тронная зала вся из мрамора, с художественными скульптурными украшениями. Барельефы — работа Пёринодель-Вага и Даниелла-ди-Виттера. Георг Вазари изобразил своею кистью Григория X, отлучающим Фридриха II на Лионском соборе, и христианский флот, нападающий на турок при Лепанте. Фадей Цуккари представил Карломана, признающего поддельный дар Константина, этот факт, столь много оспариваемый и на основании которого папы в продолжение стольких веков утверждали свою светскую власть; сцену отпущения грехов Генриху IV папой Григорием VII в присутствии графини Матильды и взятие Туниса во время папства Павла III. Марко ди-Сиенна изобразил Оттона, возвращающим церковное имущество, а Иероним Сичоланте как бы воскресил на полотне Пепина, сдающего наследникам Святого Петра город Равенну после поражения короля лонгобардов, Астольфа.

В этих горделивых картинах отражается всё могущество пап. На одной мы видим папу духовным владыкой, отрешающим императора, на другой — превосходство католической силы над исламизмом в морском сражении, далее — живое изображение временного владычества, здесь — самый отвратительный из фактов, которыми пользовалось папство для укрепления своей власти, там — новая победа над неверными, наконец, как бы в назидание остальным монархам, двойное возвращение города и имущества двумя государями, шестью императорами и одним королём.

Но презрительное тщеславие пап не остановилось на этом. Оказалось недостаточным удовлетворение её страстям церкви, понадобилось потешить её фанатизм. Три картины, изображающие ужасы Варфоломеевской ночи, убийц, выбрасывающих за окно тело адмирала Колиньи, и Карла IX в парламенте, дающего своё согласие на эту страшную резню, одним своим присутствием в этом месте достаточно доказывают сочувствие к ним Рима. В этой-то зале, под влиянием этих впечатлений папа принимает иностранных послов.

Трудно себе представить необыкновенную смесь титулов, санов, знаков отличия и притязаний, встречаемую на этих политических торжествах при римском дворе; легко можно потеряться среди этого хаоса многочисленных странных различий, выставляющих напоказ знаки своей власти или порабощения; начиная с кардиналов до ничтожнейших чиновников, это какое-то непонятное, забавное смешение должностей и обязанностей.

Только при римском дворе сталкиваешься с таким вавилонским столпотворением.

При виде этого бурного столкновения интересов и страстей становится понятно это множество интриг, порождаемых хитрыми, коварными происками для достижения богатства и милостей.

Все и всё волнуется по одной и той же причине — из желания разбогатеть и получить власть, поэтому-то подобно покорным спутникам вертятся они вокруг силы, располагающей благами, к которым они стремятся.

Папство представляет центр, к которому всё тяготеет; всё зависит от оси, на которой движется эта машина, претендующая управлять всем миром.

И когда спросят историю, откуда взялась эта — в продолжение многих веков — столь грозная власть, которая теперь не что иное, как пустой призрак, она ответит одним словом на этот двойной вопрос. Одна и та же причина произвела величие и падение Рима:

— Честолюбие!

В первые времена христианства, когда на развалинах кафедры Святого Петра ещё не было воздвигнуто папство, Рим кажется святым, почти божественным, потому что он действует в интересах Неба, помня слова Христа: «Царство Моё не от мира сего».

Это был Рим духовный, служивший человечеству источником света, маяком просвещения.

Но в течение веков перед нами предстаёт другой Рим. Рим светский, развращённый, языческий, вполне преданный земным интересам.

Это тот Рим, который, вместо того чтобы быть светочем мира, стал его бичом, который отдаёт отчёт Христу за весь вред, причинённый его Церкви; ему одному обязана Церковь своими страданиями.

Каким чудовищным смешением понятий хотят соединить в одном служении две Церкви, столь разные между собою?

Риму времён апостолов принадлежат все наши симпатии, наше глубокое уважение и почёт.

Рим нынешний, папский, по свидетельству неумолимой истории, заслуживает лишь негодования и порицания.

В то самое время, когда во дворце Ватикана вокруг святого отца собиралась блестящая многочисленная толпа, римский двор волновался в мрачной тревоге.

Европейские новости противоречили его планам, и самые страшные, грозные вести шли из Франции, этой прекрасной страны, так долго покорно находившейся под римским игом. Провинции церковной области глухо волновались; там, на этой непокойной почве, встречались зародыши мыслей, называемых в Риме французскими идеями, а папское правительство горько жалело о том добром старом времени, когда французские короли носили титулы «наихристианнейшего короля» и «старшего сына Церкви», посвящая Богородице свою корону, царство и подданных.

Когда, выйдя из своих внутренних покоев, святой отец показался перед многочисленной толпой, собравшейся в его палатах, на чертах старика легко было прочесть затаённую тревогу государя. Весь двор немедленно изменил выражение лица: весёлая шаловливость, оживлённый итальянский разговор сменились мрачной сдержанностью, только порой шёпотом передавались остроумные шутки, громко раздававшиеся до появления папы.

В Риме как в самых серьёзных, так и в самых пустых обстоятельствах сарказм никогда не теряет своих прав.

К тайным бедам римского правительства присоединялись и другие неудовольствия: везде потихоньку говорили, что евреи, к которым уже несколько раз обращались, отказывали в займе с невероятным упорством.

Ходили слухи о могущественном союзе между всеми еврейскими капиталистами, результатом которого был постоянный отказ римским домогательствам.

Утверждали даже, что в это самое утро казначей был в Ватикане и после долгого разговора со святым отцом вышел по потайной лестнице бледный и расстроенный.

Эти мрачные известия, которые были одинаково неприятны как отдельным пожеланиям, так и всеобщим надеждам, повергли придворные кружки в глубокое уныние.

Эта перемена не ускользнула от взора Ноемии, она сама, казалось, встревожилась, будто предчувствовала, что на ней может отразиться это непонятное для неё смятение.

Представленные кардиналом Фердинандом ко двору, синьора Нальди и прекрасная еврейка стояли рядом со всеми знатными дамами; подобно им они приложились к ноге первосвященника и, по указанию церемониймейстера, сели перед папой на скамьях, покрытых красным клетчатым сукном. Число этих красных клеток на диванах бывает различно, смотря по знатности занимающих места, так что менее знатные садятся там, где всего три клетки, а самые важные особы там, где их от четырёх и даже до семи, это последнее число предназначается для царствующих лиц или принцесс царской крови; впрочем, коронованные лица женского пола не участвуют в этом церемониале и не целуют ноги папы; их святой отец усаживает в кресла и после аудиенции угощает в парадной комнате роскошным завтраком.

Толпа придворных состоит не только из дворянства, знатных иностранцев, кардиналов и множества государственных и церковных сановников, — папский дворец кишмя кишит служащими всевозможных сортов, которых бы хватило на любой из дворов Европы. Эта толпа самой разнообразной дворни постоянно возрастает в исполинских размерах. Уже в конце XVII века, во время папства Иннокентия XI, число служащих и прислуги при дворе было очень значительно.

В своей «Картине римского двора» Жак Эймон, прелат и приближённый этого папы, приводит об этом самые точные сведения.

В Риме государство воплощается в престоле; самодержавие и правительство сливаются в одну нераздельную власть; поэтому самые важные государственные должности непременно бывают в то же время придворными, так как всё правительство существует лишь в едином лице папы.

Даже кардиналы, и те подвластны этому и занимают высшие места лишь по прихоти папы. В Риме нет должностей, стоящих вне личного произвола. Двор и правительство в Риме тесно связаны между собой.

Церковь со своей стороны примешивает сюда собственные цели, задачи и обязанности, следствием чего бывает невыразимая путаница и беспорядок. Таким образом, наряду с правительственными должностями, существует ряд должностей, соединяющих в себе в одно и то же время обязанности почётные, политические, гражданские и духовные, нередко к ним присоединяются даже военные. Нигде беспорядок не царствует с большим высокомерием и чванством. Всюду наталкиваешься на чудовищное совмещение светской власти и духовного могущества.

Мы взяли главные черты этого устройства не из многочисленных сочинений, направляемых против папского владычества во все времена. Наше чистосердечие вызвано самыми верными сведениями, заимствованными из документов и записок тех, которые жили честно и благородно среди всех этих действий, ими описываемых.

Если бы мы хотели сравнить римское государственное устройство с правительством других государств, мы сказали бы, что папский кабинет состоит из восьми управлений: государственной канцелярии, министерства внутренних дел, секретариата прошений, секретариата указов его святейшества, министерства финансов, военного министерства, римского губернаторства и градоначальства.

Пятью из этих частей, а в том числе и государственной казной, управляют кардиналы, а остальными тремя — монсеньоры.

К этим сановникам присоединяются легаты, нунции и чрезвычайные послы, составляющие дипломатический корпус. Легаты посылаются папами на поместные соборы, чтобы председательствовать там от их имени. Кроме того, есть ещё постоянные легаты апостольского престола — это архиепископы, служащие представителями папы в известной стране, таковы были во Франции архиепископы арльские и реймские, в Испании севильские и толозские, в Англии — примас кентерберийский.

Легатами личными (á latere, то есть со стороны папы) называются посланные от собственной особы папы в каких-нибудь особенных случаях. В этом звании находятся все полномочные послы и министры папы. Звание легатов присвоено также губернаторам римских провинций.

Нунций — постоянный поверенный папы при иностранном дворе. Чрезвычайные министры посылаются на конгрессы послов, если нет постоянного нунция.

Затем следуют звания: папский викарий, который, со времени Пия IV, всегда бывает кардиналом и назначается на всю жизнь. Ему принадлежит суд над всеми светскими священниками и монашествующими обоего пола; над евреями и куртизанками в Риме и его округе. Он имеет право ревизовать и инспектировать все церкви, монастыри, госпитали и другие благотворительные заведения. Его штат составляют епископ — правитель дел, помогающий ему в его духовных обязанностях, и двое судей — один для гражданских, другой для уголовных дел. Особенно делает это место прибыльным присвоенное ему право разрешать разводы и браки.

В ведомстве этого сановника состоят нотариусы, секретари и отряды городских сержантов и сбиров (sbirri), которые схватывают упорствующих и противящихся и без дальнейшего суда бросают их, связанных по ногам и по рукам, в тюрьмы.

Главный духовник — тоже кардинал; он один имеет право разрешать все грехи наравне с папой; за неделю до Пасхи он отправляется по церквам и исповедует; он восседает на высоком кресле, на трёх ступеньках вроде кафедры, стоящем близ главного алтаря, и держит в руках трость, похожую на скипетр и состоящую из трёх частей: рукоятка из слоновой кости, середина из камыша, а наконечник из чёрного дерева. Кроме разрешения особенных грехов, ему принадлежит право разрешать преступления против светских властей, он узаконивает детей, он даёт позволение вступать в монашеские ордена несмотря на существующие препятствия; он сглаживает убийство перед судом совести (in foro conscientiae) и даже перед общественным, для мелких служащих, и дозволяет соединение многих доходных должностей в одном лице. От своего имени он посылает исповедовать, с правом разрешения особенных грехов, если лица, в этом нуждающиеся, не могут сами явиться в Рим. Он председательствует в конгрегациях, совещаниях по поводу каких-нибудь религиозных вопросов и сомнений вместе с другими членами его ведомства и богословами, избираемыми обыкновенно из иезуитов. Он располагает продажей должностей, между которыми находятся должности двадцати четырёх прокуроров, заведующих разбором и представлением прошений.

Чтобы нас не заподозрили в преувеличении, мы приведём буквально слова одного историка о римском дворе:

«Мы не будем говорить ни о злоупотреблениях, совершающихся в этой должности, ни о безгрешных доходах или взятках главного духовника, потому что они достаточно известны из возмутительной таксы этой канцелярии, распубликованной на всех языках по всему христианскому миру, из которой очевидно, что разрешение величайших преступлений против закона Божия стоит самых пустяков, но малейшее нарушение папских статутов или отступление от каких-нибудь правил духовной дисциплины влечёт за собой тяжкое наказание, от которого могут избавиться лишь те, кто в состоянии уплатить большие суммы денег, так что за деньги можно получить от этого суда совести разрешение делать всё что угодно, и этим способом добро делается злом и зло превращается в добро. Эти странные превращения приносят вышеупомянутой канцелярии такие доходы и прибыли, которых не дал бы ей никакой философский камень, потому что здесь немного свинца, израсходованного на печати, даёт миллионы золота. Для менее важных грехов, которых, однако, не имеют права отпускать обыкновенные исповедники, существуют ещё так называемые младшие духовники».

Канцлер — это интимный секретарь папы; ему предоставлена обязанность рассылать апостольские грамоты за печатью рыбачьего перстня (sub annulo piscatoris), под его начальством состоит управляющий и двенадцать переписчиков для снятия копий.

Вице-канцлер ведёт реестр производству и повышениям кардиналов, епископов и аббатов.

В буллах, посылаемых Римом, мы встречаем всевозможные титулы, которые только могут придумать самое необузданное честолюбие и гордость; были папы, которые дерзали равняться Богу. В XIII столетии в рескрипте Николая III, приведённом в девяносто шестой главе Канонического права, говорится:

«Очевидно, что римский первосвященник не может быть судим никем, потому что он Бог».

К этому же времени относится булла Григория IX, включённая в декреты первых пап под заглавием О первенстве, которая гласит:

«Бог для утверждения всемирной Церкви на Земле создал два больших светила, то есть учредил две власти: первосвященническую и царскую, но естественно, что та, которая управляет духовным миром, выше той, которая господствует над обыденными делами. Поэтому-то необходимо признать, что между папами и королями такая же разница, как между солнцем и луной. Мы говорим, что всякое человеческое существо подчинено верховному первосвященнику и что он может (согласно декрету Иннокентия III под заглавием «О духовной власти»), в силу своего полномочия и всемирного главенства, располагать естественным и божественным законом».

Канцлер, сообразуясь с намерениями римского двора, наполняет буллы гордыми, напыщенными фразами; он не упускает ничего, что могло бы служить доказательством, что папская власть выше всех прочих властей; отсюда и происходят эти нелепые традиции и чрезмерная надменность булл, которые из рода в род дошли и до нашего времени.

Камерлингов двое: один назначается папой на всю жизнь и выполняет конфиденциальные поручения, другой избирается только на один год кардинальской коллегией, членом которой сам состоит. Это сановник, заведующий предварительными действиями собора; у него хранится один из трёх ключей казнохранилища в замке Святого Ангела, другой находится у декана священной коллегии, а третий — у папы.

Управляющие министерством юстиции, канцелярией указов и помилований избираются также из числа кардиналов.

Главнокомандующий военными силами святой Церкви получает в палате Святого Петра маршальский жезл и тут же приносит присягу. Этот генерал распоряжается всеми палевыми и крепостными силами области.

Число церемониймейстеров обыкновенно десять; они носят лиловые сутаны с чёрной отделкой и с широкими разрезными рукавами; в папской же капелле они надевают красные кардинальские сутаны и прелатские стихари.

Одетые в этот парадный костюм, они из всех папских придворных уступают место только гофмейстеру, первому камергеру и старшему мундшенку. Смотрителем папского дворца бывает всегда монах доминиканского ордена, тоже из числа кардиналов; он получает со всей своей дворней квартиру и содержание во дворце, равно как и экипаж из первосвященнических конюшен. Он судья всех произведений печати, все книги и эстампы, ввозимые в Рим, подвергаются его цензуре; он конфискует издания, запрещённые Указателем, но эти строгости во все времена можно было смягчить подарочками. При римском дворе золото было всегда самым могущественным ходатаем.

Существует ещё несколько тайных камергеров, тоже в лиловых сутанах, но без мантии, между ними есть и секретный казначей, заведующий расходами на благодеяния и удовольствия святого отца. Говорят, что цифра последних превышает все остальные. Тайному камергеру поручены бриллианты, священная утварь и драгоценности. Придворный врач носит также титул тайного камергера. Подарки, которые делаются в торжественных случаях некоторым из них, не получающим жалованья, часто превышают двойные оклады прочих.

Число лиц, состоящих под различными названиями на службе при собственной особе папы, простирается по крайней мере до ста восьмидесяти. Все эти должности носят какой-то мистически-таинственный характер.

При тайных камергерах и капелланах состоят тайные полотёры, лакеи и повара.

Разнообразие должностей доведено до комизма: наряду с монсеньорами государственных секретариатов стоят — духовник папы с особенным окладом, проповедник его святейшества и всевозможные чернорабочие, денщики, птичники и скотники.

При виде такой многочисленной дворни невольно рождается вопрос: каким это образом случилось, что у прямого наследника Христова смирения и апостольской простоты больше придворных, служащих и лакеев, чем при любом из роскошнейших царских дворов?

Но эти мириады слуг исчезают перед бесчисленным количеством общественных чиновников; не перечисляя всех, мы взглянем только на канцелярию церковных доходов. Тут существуют управляющий, его помощник, правитель дел, ревизоры, регистраторы, счётчики, сто секретарей и более тысячи прочих чиновников. Приказы этой канцелярии, прежде чем выйти в окончательной форме, проходят более чем через тысячу рук и перебывают по крайней мере в пятнадцати столах.

Каковы же должны быть расходы на такой громадный личный состав? И с каждой должностью ещё соединяются посторонние доходы, которые часто превышают жалованье.

Поэтому можно составить себе понятие, какие громадные суммы поглощаются этими канцеляриями, в которых епископства и богатые приходы даются лишь тем, кто может заплатить все эти бесчисленные взятки и подати.

Всё, что мы говорим, это прошедшее Рима, о котором горько сожалеют и сетуют; каково же настоящее и что станется в будущем?

Доходы этой канцелярии и секретариата указов идут прямо в личное распоряжение святого отца и позволяют ему в государственном бюджете ставить лишь скромную цифру на свои расходы.

Таким образом, кроме тайного штата при папе, у него есть и секретные доходы.

Всё вышесказанное поражает следующим выводом: при римском дворе, как и в старых, покинутых, полуразрушенных и опустевших дворцах, прислуга живёт не законным жалованьем, а вымогательствами и подачками. Как разыгрывается скупость и жадность около папского трона во всех, начиная от высших сановников до мелкой прислуги, от кардиналов до простых ризничих!

Гордость и скупость возбуждают неумолимую вражду и страшное соперничество.

Этикет и местничество вызывают постоянные споры; самые серьёзные советники папы должны часто разрешать эти недоразумения.

Вот иерархический порядок прелатуры: римский губернатор стоит выше всех придворных прелатов, так как следует тотчас после кардиналов; за ним идут прокурор апостольской палаты и казначей, за ними почётные патриархи Константинополя, Александрии, Антиохии и Иерусалима. Если аквиленский и венецианский патриархи присутствуют, они идут вслед за этими четырьмя старшими. Затем следуют архиепископы, по времени их назначения, епископы также по старшинству епископств, пристава палаты, прокуроры и, наконец, остальные должностные лица и звания.

Почти всюду это пустое чванство исчезло с развитием общественной мысли. Только Рим до сих пор сохранил все остатки своего дряхлого тщеславия.

Однако римский двор, по-видимому, столь чуждый просвещения и цивилизации, имеет в своей среде много личностей, выдающихся своим умом, образованием, изящностью и утончённостью манер и языка.

Кардинал Фердинанд был из этого числа; ему нравилось руководить Ноемией в этом придворном лабиринте, и часто в его объяснениях и указаниях слышалась остроумная ирония.

Ноемия испытывала живейшее удивление, видя разницу между частным человеком и общественным деятелем.

Сколько раз там, где она ожидала встретить покорную веру, она находила лишь насмешливый скептицизм и равнодушие. На интимных вечерах синьоры Нальди выказывались особенно эти противоречия. Священник, ханживший целый день, вечером философствовал, и это случалось так часто, что, казалось, никого более не удивляло. Тогда Ноемия поняла, как могли лживые примеры и советы свыше приучить к лицемерию целый народ; она увидела под кажущимся суровым великолепием Рима его беспорядки, пороки и разлад, но она должна была согласиться, что нигде придворные не были ловчее и хитрее.

Римский двор казался ей великолепной школой коварства, дипломатии, политики и всевозможных хитросплетений, тут могли действительно образоваться искусные деятели. Она поняла также и всю истину слов одного знаменитого путешественника: «Я возвращаюсь из Рима, я видел его достоинства и недостатки».