Тайны Римского двора

ГЛАВА XVII КАРДИНАЛЫ

В кардинальской коллегии, которая считает себя римским сенатом, нужно искать настоящую разгадку римского правительства и истинный характер высшего католического духовенства, члены которого приписывают себе титул князей Церкви и в былые времена добивались равенства с коронованными лицами.

Князья церкви! Не дико ли звучат эти слова? Церковь, стремящаяся лишь к духовным благам, не исполнила бы важнейшего долга, предписанного ей её божественным Основателем, если бы признала роскошь и почести.

Однажды Ноемия, после своего посещения Квиринала и Ватикана, вернулась более, чем когда-либо, огорчённая; она едва сдерживала своё волнение. Уже несколько времени кардинал Фердинанд с сожалением замечал перемену, совершившуюся в расположении духа молодой девушки: прежняя любезность и вежливость исчезали понемногу в их отношениях. Его преосвященство упрекал Ноемию в этом непонятном для него капризе.

Еврейка вдруг вскричала: «Всё, что я вижу, и всё, что я слышу, огорчает и приводит меня в негодование!» — и она залилась слезами.

Кардинал ровно ничего не понял в этом новом припадке, он дал ему пройти и удалился, оставив Ноемию на попечении её горничной. На другой день он пришёл снова; облако рассеялось, и разговор опять принял прежний свободный и дружелюбный характер.

Красивое лицо девушки сияло самой обольстительной улыбкой; она делала прелестнейшие глазки и, наклонившись к кардиналу, казалось, хотела о чём-то его просить.

Однако она хранила молчание, но как красноречивы были её взгляд и улыбка!

Тот, к кому обращалась эта немая мольба, казалось, не понимал её, и Ноемии это, очевидно, досаждало.

«Решительно, — сказала она с детским упрямством, — я с вами не буду больше говорить, вы никогда не поймёте меня». И прежде чем кардинал успел удержать её, она исчезла за перегородкой.

Мы последуем за ней в укромный уголок, где она спряталась. Это было нечто среднее между молельней и будуаром. Здесь девушка изливала часто тяжёлое горе, надрывавшее её сердце. Эта вспышка и её поведение с кардиналом были так далеки от её всегдашнего приличного обращения, что она сама не могла понять, откуда взялась эта странная причудливость? Дело было в том, что душа её сильно болела, и впоследствии мы узнаем, что тайные предчувствия Ноемии имели вполне справедливые основания.

Со свойственной её летам неосторожностью, особенно когда любопытство примешивается к порывам страсти, девушка в своих исследованиях зашла так далеко, что сама испугалась своих открытий.

Накануне того дня, когда произошла нами описанная сцена, она заметила в Квиринале всеобщее смятение, которое было тем очевиднее, что все старались его скрыть.

Из провинций пришли дурные вести: восстание усиливалось. Получив эти известия, святой отец впал в неописуемую ярость; утверждали, что он клялся и божился последними словами, что будет безжалостен к мятежникам, и прямо объявил, чтобы никто не просил у него помилования этим недостойным бунтовщикам.

По всему дворцу шёпотом обсуждали эти события; ненависть и ярость от главы перешли и к подчинённым, всюду слышались безжалостные советы, жестокие решения и кровожадные планы. Вместо судей в этот несчастный край были посланы комиссары, палачи и швейцарские солдаты, чтобы ещё усугубить убийства и казни.

Эти мрачные слухи распространились по всему городу, и народ сильно волновался. Ноемия была в страшном беспокойстве; её уже два дня волновали всевозможные предчувствия, и, не в состоянии даже скрыть своего беспокойства, она страдала, так как предвидела в этих опасностях и несчастьях погибель для самого дорогого ей человека — Паоло, которого она любила и за которого боялась.

Милый, обаятельный образ, ему она была обязана минутами и счастья, и горя.

Чтобы отвлечь общественное мнение, было решено прибегнуть к вполне театральной инсценировке. Папа свершил посвящение нескольких кардиналов, и всеобщее внимание было теперь занято торжествами, которыми новые преосвященства праздновали своё повышение.

В Риме эти назначения всегда возбуждают толки и пересуды о всей кардинальской коллегии.

Происхождение кардинальского сана покрыто мраком неизвестности, во всяком случае, самым вероятным кажется следующее толкование: епископы по обширности своих обязанностей часто не могли в одиночку отвечать всем духовным нуждам паствы и с течением времени начали выбирать себе помощников и представителей из среды самых благочестивых, ревностных и просвещённых верующих. Эти лица получили название священников, впоследствии им в подмогу были назначены дьяконы.

Римская церковь должна была подготовить громадное число этих духовных лиц.

Из «Римского папского обрядника», приписываемого папе Дамазу, мы узнаем, что во времена Клита III в Риме было двадцать пять священников. Еварист, пятый папа, установил седмиричное число дьяконов для Рима, наподобие иерусалимской церкви, и разделил весь город на приходы. Гиген, десятый по числу пап, был принуждён увеличить число священников в каждом приходе, потому что прежним не хватало времени на исполнение треб; при этом он приказал старых священников называть кардиналами, то есть признавать их главами и протоиереями над новыми.

Сначала число кардиналов равнялось семи, но впоследствии эта цифра возросла до пятидесяти семи. Она оставалась неизменной в течение многих веков до самого времени великого раскола, возникшего после перенесения папского престола в Авиньон. Тогда появилось в одно и то же время несколько пап, выдавших себя каждый за наследника Святого Петра. Каждый из этих первосвященников имел при себе полную коллегию кардиналов. После Констанцского собора ради сохранения мира в Церкви все эти коллегии были соединены в одну. При Льве X было шестьдесят пять кардиналов, при Павле III шестьдесят восемь, при Пие IV семьдесят шесть, Сикст V ограничил коллегию кардиналов семьюдесятью членами.

Этот папа хотел таким образом сравнять число членов коллегии с числом старцев в совете Моисеевом и великом еврейском Синедрионе, желая иметь столько же кардиналов, сколько Иисус имел учеников. Это число осталось неизменным и распределяется следующим образом: шесть епископов, пятьдесят священников и четырнадцать дьяконов. Первый кардинал-епископ, первый кардинал-священник и первый кардинал-дьякон называются старшинами и выполняют на соборе самые важные обязанности.

Таким образом, мы видим, что кардиналы первоначально были поставлены наряду с римским епископом и другими пастырями лишь для распространения евангельского учения. Но, руководимые различными главами Церкви, они быстро пришли к тщеславию и роскоши.

Каждый кардинал носит титул какой-нибудь церкви; таких титулов семьдесят два, хотя кардиналов всего семьдесят. Лев X отделил титул Святой Марии Затибрской от титула Святого Каликста, для того чтобы иметь свободным титул на непредвиденные случаи.

Это приманка, на которую Рим ловит глубокую преданность или громкое обращение. В современном пасквиле шутили, что это была шляпа, которую папа предлагал турецкому султану взамен его чалмы.

Кардиналы, несмотря на разницу титулов, все равны по достоинству; они соблюдают старшинство по давности назначения, каждый в том отделении, к которому принадлежит, и в следующем порядке: епископы, дьяконы и кардиналы.

В принципе кардиналы, призванные исполнять исключительно духовные обязанности, должны были бы отказываться от всякого жалованья, наград и пенсии. Так и бывает действительно... но обыкновенно должность, кем-то покинутая, считается как бы упразднённой, и папа милостиво располагает жалованьем в пользу нового кардинала. Он делает даже более: увеличивает его доходы, чтобы новый кардинал мог жить с подобающей его сану роскошью.

Что же касается в действительности самих должностей, они поступают в распоряжение апостольской палаты, которая продаёт их в пользу папы, но кардиналы, лишившиеся таким образом места, вскоре получают другие, более выгодные назначения.

Кардиналы иностранные, получающие этот сан по желанию государей, находятся в других условиях: они получают кардинальскую шляпу при льготе de non vacando (без упразднения), по которой папа отказывается от конфискации их должностей.

Подобный способ искажения первоначального значения, свойственного достоинству кардинальского сана, весьма естественно привёл его к упадку.

Кардиналы считают себя по достоинству наравне с королями, нося титул их кузенов. Князья Церкви уступили первенство только государям, но оспаривают его у всех принцев крови.

Кардиналы, призванные сначала лишь для управления римскою церковью, вскоре возымели намерение делать это со всем христианским миром; тогда в члены священной коллегии стали выбирать, по указанию государей, лиц, известных своим именем, происхождением или заслугами. Из иностранных государств Франции посчастливилась поставка кардиналов. Для того чтобы достичь кардинальского сана, не было необходимости в пострижении, так как сан этот не заключал в себе никаких духовных обязанностей.

Назначение кардиналов обсуждается в папском совете, но теперь это лишь формальность. Прежде члены священной коллегии подавали голос при избрании кардиналов; теперь папа действует самостоятельно. Это лишение было для кардиналов справедливым возмездием; они отняли у народа право выбирать папу, папа же в свою очередь присвоил себе исключительное избрание кардиналов.

Кардиналы имеют право присутствовать при всех папских и кардинальских процессиях и церемониях; находящиеся в Риме назначаются депутатами в различных советах и духовных обществах.

Кардиналы вместе с главным викарием имеют право суда в той церкви, титул которой они носят; они могут располагать духовными должностями в церквах, находящихся под ведомством священной коллегии, несколькими каноничествами и другими духовными доходами. Они присутствуют в стихарях при церковных службах в своих церквах, по случаю каких-либо празднеств, сидя под балдахином в кресле, формой напоминающем трон. Кардиналы имеют право назначать свою прислугу и подчинённых своему титулу на четыре низшие духовные должности. Они могут располагать по духовному завещанию церковным имуществом как своим собственным. Право передачи пенсий; самостоятельность епископов в их епархиях; доверие к их слову на суде без принесения присяги; их свидетельство, равняющееся словам двух свидетелей, избавление от пошлин в папских городах и в тех, где они считаются гражданами; право выдачи индульгенций, кому им заблагорассудится, и повиноваться только папе — вот главные привилегии кардиналов. На всех общественных и религиозных церемониях вы встретите кардиналов в красной одежде, в царской мантии со шлейфом в семь или восемь метров, в красной шляпе и епископской митре, хотя бы они были священниками, дьяконами и даже простыми клерками.

Каждый кардинал может быть папой, следовательно, он должен бы был обладать всеми добродетелями, необходимыми для папства, каким оно было во времена первоначальной Церкви; кардиналы же словно нарочно стараются быть как можно недостойнее высокой цели, к которой стремятся. Избрание папы простирается на всех членов священной коллегии, но каким-то искусным образом его сумели сосредоточить на итальянских подданных. Всех убедили, что, вручая корону итальянцу, избегают постоянного пагубного соперничества и опасности перенесения папского престола из папского города. Приводили в пример царствования Климента V и Урбана VI. При первом, наивно рассказывают римские историки, святой престол был перенесён в Авиньон, где, к великому огорчению римлян и всех итальянских народов, пробыл семьдесят лет; при втором произошёл великий раскол, столь пагубный для Церкви и столь постыдный для папства, разделившегося между несколькими папами. Короли и императоры не заметили этой новой политической хитрости кардиналов, дававшей итальянцам главенство над всем католическим миром.

Свою непомерную власть кардиналы приобрели в тот смутный век расколов, когда беспрестанно появлялись антипапы и раскольнические императоры, а народ волновался. Святой Бернард восстановил мир в Церкви; Иннокентий II с помощью главных кардиналов настолько утвердил священную коллегию, что после его смерти она могла самостоятельно избрать Целестина II. С этих пор кардиналы удержали за собой право избрания пап, похищенное ими во время беспорядков у сената, народа и духовенства.

Устройство кардинальской коллегии имеет совершенно светский характер. Ежегодно они избирают одного из своих членов в Рим, чтобы быть там камерлингом, или казначеем их ордена. Назначенный на эту должность получает все доходы кардинальской коллегии и разделяет их ежегодно между кардиналами, живущими в Риме; отсутствующие более шести месяцев теряют свою долю.

При камерлинге состоит контролёр, ведущий подробные списки доходам, получаемым для кардиналов. Если в отсутствие камерлинга контролёр получает какие-либо суммы, то даёт в них отчёт при оставлении должности, которую, подобно казначею, исполняет лишь один год.

При священной коллегии состоят вечный секретарь, который всегда итальянец, и помощник секретаря, называемый национальным клерком, потому что эту должность поочерёдно занимают француз, немец и испанец. Он должен находиться в консистории и в красной одежде присутствовать в кардинальских советах; он при случае обязан заменять секретаря. Этот национальный клерк получает кругленькую сумму как от каждого нового кардинала, так и от наследников покойного.

Во время выборов папы секретарь кардинальской коллегии входит в собор за письмами трёх начальников ордена, которые вручают ему их запечатанными для отправления. Он присутствует в общем собрании кардиналов и начальников; он составляет протоколы заседаний консистории как публичных, так и тайных, но должен выходить из совета при произнесении extra omnes, которое могут слышать лишь кардиналы. В консистории секретарь священной коллегии носит красное шерстяное одеяние длиною до полу.

Подробности этого устройства доказывают, что кардинальская коллегия, преданная собственным интересам, манипулирует делами Церкви и государства.

Назначение кардиналов чрезвычайно важно при римском дворе, в особенности с тех пор, как папа присвоил себе исключительное право этих назначений. Кардиналы назначаются в 160 тайной консистории, папа вынимает список вновь избранных, произнося:

«Наbemus fratres» — у нас есть братья.

Он кладёт этот список на стол, и старший из кардиналов читает его вслух. Бывали случаи, что папы сохраняли имена некоторых кардиналов в тайне, in petto. Это выражение освящено с тех пор, как Климент X употребил его, прибавив:

«Habetis fratres, quos reservamus in pectore, nominandos, ubicumque et quotiescumque nobis placuerit» — у вас есть братья, имена которых мы пока оставляем в тайне и назовём их, когда и гае нам вздумается.

Этот обычай был оставлен; он изобиловал тщетными надеждами и лишал кардинальской шапки тех, которым смерть не давала её дождаться, но папы не отказались от этого обычая манить кардинальской шапкой тех, чья покорность им нужна.

У Григория XVI несколько кардиналов in petto (в ожидании).

Вот как рассказывают о посвящении кардиналов.

Обыкновенно декан священной коллегии уведомляет новых кардиналов об их посвящении накануне, а в самый день призывает к себе и угощает великолепным обедом. Затем он приказывает облачить их в кардинальское одеяние, снятая же ими одежда отдаётся прислуге.

Существует обыкновение, чтобы папский цирюльник выбрил новобранца á la cardinalе, то есть выбрил ему лысину в тридцать три сантиметра в диаметре; за это цирюльник получал от каждого кардинала щедрое вознаграждение. После этого нового кардинала представляют папе, который, надевая на него кардинальскую шапку, говорит:

— Esto cardinal!s! — будь кардиналом!

Святой отец кладёт в это же время крестное знамение на эту шапку, которая есть не что иное, как красная атласная камилавка без всякой подкладки. Немедленно по получении шапки кардинал снимает её, падает ниц и целует ногу папы. Затем он старается как можно красноречивее и короче выразить свою благодарность; по окончании аудиенции он отправляется с визитом к родне папы, если нет на это особого запрещения.

После получения шапки кардинал, весь в лиловом, остаётся в своём помещении; там его навещают друзья, но он может провожать их только до передней.

Секретное заседание, в котором назначаются кардиналы, собирается обыкновенно по понедельникам; другое, когда новое преосвященство получает из рук папы кардинальскую шапку, по четвергам. Новый кардинал является в парадном экипаже, вся его многочисленная свита одета с иголочки. В сопровождении друзей и прелатов он отправляется в Сикстинскую капеллу, если действие происходит в Ватикане, а если в другом дворце, то во внутренние покои. Подойдя к папе, он падает перед ним ниц и целует ему ногу, затем его допускают ad osculum oris, к поцелую в губы; затем он обменивается с бывшими кардиналами поцелуем мира, osculum pacis.

Эти первые церемонии происходят при звуках оркестра и пении Те Deum (Тебя Бога хвалим). В капелле, обойдя в сопровождении кардиналов вокруг аналоя, новый кардинал, накрыв голову длинным капюшоном, ложится на живот, а кардинал-декан читает над ним приличные случаю молитвы.

Присяга извлечена из буллы и состоит в следующем:

«Я, член Римской церкви, клянусь проливать свою кровь ради служения ей, а также ради сохранения привилегий католического духовенства».

Затем его снова ведут в комнату совета; там он преклоняет колено перед папой; церемониймейстер сдёргивает капюшон, и папа, читая молитвы, покрывает голову новобранца шляпой из красного бархата.

По уходе папы кардиналы собираются в королевском зале; все группируются около нового собрата, который благодарит за честь, оказанную ему принятием в их число; они в свою очередь поздравляют его. Если в коллегии есть родственник папы, он приглашает нового кардинала к обеду.

Красная шляпа, вручённая папой новоизбранному, относится к нему на дом тайным камергером. Эта шляпа по приказанию тайного камергера кладётся в раззолоченную чашу и поручается наблюдению придверника.

Поступление в кардиналы обходится очень дорого; при древнем римском дворе насчитывалось двадцать четыре серии личностей, которых должен был отдаривать новоизбранный, сумма наград простиралась до шестисот шестидесяти экю золотом, таинственное кабалистическое число, сокровенный смысл которого нужно искать в Апокалипсисе; происхождение этой таксы неизвестно. Чтобы избегнуть затруднений при раздаче этих подарков, новоизбранные кардиналы клали обыкновенно в кошелёк шестьсот шестьдесят шесть экю и передавали их одному из церемониймейстеров для раздачи по принадлежности.

При первом тайном заседании, на котором присутствует вновь поставленный кардинал, папа закрывает ему рот, запрещая говорить о том, что при нём происходило. Некоторые кардиналы считали, что если бы папа умер в отрезок времени, когда их сотоварищи не имели голоса, то они не имели бы права участвовать в баллотировке при избрании папы.

Пий V уничтожил эти хитросплетения буллой, в которой говорилось, что знак молчания, налагаемый папой, не имеет другого значения, кроме внушения новоизбранному сдержанности. Во втором заседании папа возвращает голос новому кардиналу и, назначив ему титул, надевает на безымянный палец правой руки золотой перстень с оправленным в него восточным сапфиром, цену которого, согласно булле Григория XV, новоизбранный уплачивает в коллегию распространения христианства. Этот перстень даётся в знак его обручения с Церковью, с которой он никогда не должен расставаться. Для иностранных кардиналов, избираемых вне Рима, baretta (кардинальская скуфья) отправляется с почётным камергером, который вручает её королю, принцу или другому важному лицу в стране, легату или нунцию, или епископу, чтобы он торжественно передал её новому кардиналу после обедни.

Иностранный кардинал, являющийся в Рим, посвящается с вышеописанными церемониями. Его встречает процессия кардиналов в красных шапках, другая подобная же процессия происходит после вступительных церемоний. На этих процессиях ещё не посвящённый кардинал носит шляпу, подбитую лиловым, вроде жидовской ермолки на жёлтой подкладке.

При отъезде его опять провожают процессией.

Прежде кардинальскую шапку отправляли иностранным кардиналам, но со времён Павла II, изобретшего baretta (род красной атласной скуфьи), они получают шляпу только в Риме. Исключением из этого правила были только Ришелье и Мазарини, которых папа избавил от путешествия, принимая во внимание их важные должности, не позволяющие отлучаться из Франции.

Посвящение в кардинальский сан одинаково дорого обходится и иностранным кардиналам.

Обыкновенную одежду кардиналов составляют красная сутана, белый полотняный стихарь, красная мантия, называемая mozetta, закрывающая им плечи, руки и затылок, на голове они носят красную камилавку и поверх неё красную шляпу. В публичных местах вместо мантии они носят накидки с капюшоном, которые зимой подбивают горностаем, а летом подшивают атласом. Кардиналы носят три цвета: красный, лиловый и бледно-pозовый. Скуфья и мантия всегда красные, но шляпа и подкладка соответствуют цвету платья. Для мантии, mozetta, и плаща употребляют муар, бархат, тафту, парчу и даже камлот; плащ отличается шириной и длиной шлейфа; эту одежду никогда не делают из сукна и шёлка.

В домашнем быту кардиналы ходят в сутане, поверх которой носят халат или мантию.

Запросто они носят длинный плащ поверх мантии; его делают, смотря по сезону, из шерсти или шёлка красного, лилового или бледно-розового цвета, смотря по времени дня.

Кардиналы-монахи носят постоянно одеяние их ордена, присоединяя к тому кардинальские знаки; это одеяние из тонкой ткани, но предписанного цвета. Траур кардиналы носят не чёрного, а лилового цвета.

Трудно было бы проследить все оттенки кардинальского одеяния, судя по различным церемониям, религиозным празднествам и funzioni.

Похороны кардиналов исполнены бесчисленным множеством формальностей.

Прежде всего тело бальзамируют и относят в церковь, где происходит отпевание; выбирают наиболее просторную, обивают чёрным бархатом с гербами покойного и освещают огромным количеством факелов.

Катафалк, на котором покоится тело, одетое в церковное облачение, отличается великолепием. Останки епископов одеты мантией и митрой, священников в ризы, дьяконов просто покрыты туникой. Весь дом кардинала и большая часть папского двора присутствуют при церемонии. Религиозные ордена, нищие, огромная часть духовенства присутствуют на похоронах, отличающихся пышностью и великолепием. Мёртвое тело положено в свинцовый гроб, который заключается затем в кипарисовый ящик, обтянутый чёрным сукном; его ставят на траурную колесницу и в сопровождении духовника покойного кардинала и других священников при свете факелов везут в церковь, назначенную для погребения.

Большинство кардиналов, умерших в Риме, хоронят в церкви, титул которой они носили при жизни, разве только если они принадлежали какому-нибудь знаменитому роду, усопшие которого покоятся в особом фамильном склепе, или если они были иностранцами и по особому личному распоряжению не желали быть похороненными в своей национальной церкви в Риме.

Четверо кардиналов отправляются в последний путь с необыкновенно пышными процессиями, а именно декан апостольской коллегии, великий духовник, вице-канцлер и камерлинг. Образ жизни кардиналов отличался всегда пышностью, доходившей иногда до такой степени, которая удивляла самые богатые дворы Европы и даже самый Рим и папство, роскошь которого превосходила пределы возможного. Гордость князей Церкви росла пропорционально с этой пышностью — бедные священники, долженствовавшие подавать пример смиренной набожности, религиозного усердия и покорной нищеты, так же далеки теперь от своего скромного первоначального состояния, как далёк сам папа от первосвященников первоначальной Церкви.

Их образ жизни так же роскошен, как и прежде; их экипажи, упряжь, свита, одежда сохранили прежнее великолепие. Они следуют в этом отношении примеру главы римского двора, выставляющего напоказ свою неподвижность.

Даже те из кардиналов, которые имеют скромное состояние, держат при себе значительную свиту. Дворецкий — всегда дворянин, два дворянина из свиты, которые могут быть как светскими, так и духовными, два капеллана, секретари, многочисленная прислуга и по крайней мере двенадцать лошадей составляют его домашний обиход. Двор же и свита высших кардиналов соперничают с дворами государей.

Высокомерие кардиналов особенно бросается в глаза вне дома: не обходится ни одной публичной церемонии, где бы дерзость лакеев не заявляла о надменности господ. Эти излишества как бы пренебрегают тройной нищетой государства, Церкви и народа, но римский двор ещё верит влиянию этих блестящих искушений, скрывающих под сверкающей маской ветхие развалины.

Члены священной коллегии, как мы уже видели, не связаны с Церковью никакими священными узами. Светское честолюбие часто искало этого сана; светские лица при иностранных дворах добивались кардинальской шапки, но, получив, часто добровольно от неё отказывались. Первые примеры подобного отречения отличает набожность и бескорыстие: истинным благородством предстаёт личность папы Петра-Целестина, который, отказавшись от трона, постепенно отказывался от своих титулов, пока не стал снова простым священником; затем во время папства Иннокентия VIII кардинал Ардицинио делла Порта задумал покинуть свет и все церковные почести. Но это решение, оспариваемое папой и членами апостольской коллегии, не желавшими расстаться с человеком, оказавшим Церкви значительные услуги, было отставлено. Это была первая попытка подобной отставки, о которой говорит история.

Позднее Цезарь Борджиа, убийца старшего брата своего Иоанна, герцога Кандийского, просил у своего отца, папы Александра VI, позволения оставить кардинальский сан, чтобы жениться. Папа и кардиналы с радостью дали это согласие, избавлявшее священную коллегию от члена-братоубийцы.

Генрих, кардинал португальский, отказался от сана, чтобы наследовать престол своего дяди Себастиана, убитого в Африке. Тщетно уверял его Рим, что между короной и кардинальской шапкой нет ничего несовместного.

Оде де Шатильон пошёл далее, он отказался от кардинальства, чтобы жениться на дочери синьора Отевиля, из католицизма переметнулся в протестантизм.

Кардинал Фердинанд Медичи после смерти своего врага, великого герцога Тосканского, умершего бездетным в 1587 году, вступил на престол и женился для продолжения рода; по этому случаю он, с разрешения Сикста V, отказался от сана.

Многие из кардиналов последовали этому примеру и покидали свой сан ради женитьбы. Между ними называют Морица Савойского, Памфилио, Фердинанда и Винцента Гонзаго, Казимира, короля польского.

Из этих фактов можно заключить, что римская Церковь не смотрит на посвящение в кардиналы как на таинство или даже как на духовную церемонию. Папы охотнее всего посвящают кардиналов-дьяконов, составляющих второй разряд кардинальства, но не требуют этого от лиц, положение которых в государстве или семействе может заставить оставить их сан. Когда эти лица желают отказаться от своего титула, они подают папе письменное прошение или заявляют устно, что умоляют его святейшество принять их полное отречение от всего, что сопряжено с достоинством члена священной коллегии. Иногда эти внезапные отречения происходят вследствие личного недовольства; но когда выходящий в отставку не высказывает никаких жалоб, дело происходит мирно, основываясь на крайней необходимости и выказывая обоюдное сожаление.

Кардиналы, выходящие в отставку, возвращают красную шапку и baretta папе, если они находятся в Риме; нунцию или лицам, от которых они их получили, если они за границей; они выплачивают служителям апостольской палаты по таксе, установленной на случай смерти кардинала, то есть половину того, что роздано при посвящении. В Риме безгрешные доходы никогда не пропадают.

Эти заметки, исполненные важной суетности, не испугали Ноемию; они показались ей необходимыми для ближайшего знакомства с деятельностью кардиналов при дворе Рима, в государстве и Церкви.

Молодая еврейка часто видалась с кардиналом Фердинандом, который располагался к ней всё более и более.

Однажды он пригласил её в свой виноградник, прелестную виллу в окрестностях Рима. Она находилась близ Фраскати, весьма живописно расположенная между городом и древним Тускулом, среди бьющих каскадов и прохладной тени; оттуда одновременно виднелись море, долина и Апеннины. Палаццо возвышался на террасе, фасадом к деревне, на дворе в форме амфитеатра были выстроены галереи, украшенные пиластрами и статуями. Почти все виллы окрестностей Рима отличаются подобной изящной, грациозной постройкой.

Великолепие садов замечательно; горные источники, искусно направленные, образовывали многочисленные разнообразные излучины, разносившие среди зелёных цветущих берегов свежие чистые воды, то волнующиеся, брызжущие пеной, то тихие и прозрачные. Здесь они простирались наподобие простыни, далее тайными ходами стремились в глубокие гроты, издавая мелодические звуки. Эта водяная гармония, чрезвычайно распространённая на римских виллах, происходит вследствие падения воды по трубкам различной величины; воздух, теснимый водою, издаёт нежные, гармонические звуки, колебание которых напоминает меланхолическую мелодию эоловой арфы. Язычники, наверное, приписали бы их стонам плачущей нимфы.

Кардинал Фердинанд в своём имении не всё посвятил удовольствиям; воды, омыв и украсив сады, спускались вниз и приводили в движение мельницы и машины нескольких заводов.

Вообще же вокруг его прелестного и подобного ему жилища растут роскошные, вечнозелёные деревья: каменный дуб, кипарис, сосна, лавровое, буковое дерево; в этих садах цветут роскошные цветы, составляющие наслаждение римлян; бенгальская роза круглый год распускает там свои нежные, душистые лепестки.

В комнатах меблировка, как и во всех римских жилищах, была проста и необильна; в некоторых отдалённых частях строения находились ценные живописные картины. Эта вилла была счастливым исключением среди сельских дворцов римских принцев; вкус хозяина предохранил её от смешения и излишеств, портящих другие жилища.

Большое блестящее общество собралось у кардинала, оно было оживлённо, разнообразно, и состав его часто менялся, давая возможность рассмотреть его во всех фазах. Здесь бывали кардиналы всех возрастов, прелаты, молодые аббаты, офицеры из высшего дворянства, знатные иностранцы и высшие должностные лица, цвет римского общества и знаменитейшие светские женщины, вокруг которых увивалось это общество. Это же самое общество, натянутое и холодное в Риме, на даче бросает маску и на свободе предаётся своим оригинальным выходкам. Здесь оно кажется пикантным, полным оживлённого остроумия; иногда можно подумать, что оно, оставляя в стороне свои вечные хитрости и лукавства, доходит даже до откровенности. Кардиналы в особенности обратили на себя внимание Ноемии. В их манере ухаживания за ней она замечала те чувственные порывы, к которым она никак не могла привыкнуть и которыми отличаются итальянцы; эти манеры при духовной одежде казались ещё более неуместными. Другие женщины, по-видимому, чувствовали себя совершенно свободно в атмосфере, в которой почти задыхалась Ноемия.

Во всяком случае, остроумный, блестящий разговор, который здесь вели, был чрезвычайно занимателен. Молодая еврейка находила в нём вежливость, соединённую с грациозным остроумием, напоминавшим французский разговор. Ей только слышалась в нём аффектация: он был скорее блестящ, нежели основателен, скорее звучен, чем энергичен, и часто, желая казаться глубоким, был просто бессодержателен. Кроме того, он был переполнен любимыми итальянскими concetti (шутками). Даже самые серьёзные предметы не избегли их. Один из старейших кардиналов пресерьёзно утверждал, что непотизм, навлёкший столько упрёков на папу и римский двор, был божественного происхождения и что духовенство следовало в этом случае примеру Иисуса Христа, любившего своих ближних и принявшего их в число своих учеников. Когда прошёл взрыв смеха, произведённого этой divoto concetta (набожной шуткой), кардинал сказал, что это мнение так принято в Риме, что могло бы сойти за догмат. Вообще в разговоре избегали говорить о предметах, могущих возбудить религиозный спор; охотнее всего толковали об искусстве, в котором все были более или менее сведущи. Здесь Ноемия снова услышала возвышенные идеи отца Сальви и Жюля, только выраженные более изящно; вполне очарованная, она с изумлением спрашивала себя, как могли столь просвещённые умы впадать в суеверия, граничащие с полным невежеством.

Она замечала, что у кардиналов, известных своей политической ловкостью, прекрасное образование соединялось со здравым смыслом; её поражало в них тонкое знание искусства всех веков и его влияния на различные эпохи цивилизации. Эти обширные, разнообразные сведения удивляли и привлекали её; тонкий, остроумный способ выражения придавал им ещё более прелести.

Кардинал Фердинанд с удовольствием следил за благоприятными впечатлениями, отражавшимися на её лице, придавая ему какую-то светящуюся прозрачность. Чтобы упрочить это влияние, он посредством возражений и противоречий ещё более оживлял разговор, вызывая просвещённые споры. Когда он увидел восторг Ноемии, то попытался уничтожить её предубеждения, тайну происхождения которых он угадал.

— Вот люди, — сказал он, — которых вы хотите ненавидеть и почти что не можете не любить.

— Нет, — с ясным спокойствием возразила она, — этих я не ненавижу; они не похожи на тех, которых я встречала в Риме, даже на праздниках, в театрах и гостиных. Те, которых я не могу ни уважать, ни любить, выказали только тщеславие, скупость и лицемерие; эти же мне нравятся, я нахожу их добрыми, простыми, любезными и чистосердечными, высокое мнение, которое я составила об их уме, заставляет меня хорошо судить и об их сердце.

Под кажущейся кротостью этого объяснения скрывалась такая едкая ирония, что кардинал Фердинанд невольно отступил, словно среди прелестных цветов внезапно увидел ядовитое жало змеи.

Это движение, настоящий смысл которого не ускользнул от Ноемии, вызвало усмешку на губах проницательной девушки, и его преосвященство сообразил, что она отлично понимает ловушки, которыми её окружали.

Римский двор любит эти столкновения; они забавляют его; если политика и Церковь сердятся, бросая в ответ на придирки гром и молнии, общество мстит им, соблазняя своих грозных врагов. Кардиналы в особенности обладают даром привлекать иностранцев, в добром расположении которых они нуждаются. Часто случалось, что посол, являвшийся в Рим с угрозой на устах, уезжал тихим и покорным, готовым скорее на уступки, нежели на требования.

Это умение привлечь людей есть могущественное орудие римской политики, заменяющее ей утраченную силу.

Образ жизни на вилле кардинала Фердинанда отличался замечательной утончённостью. В особенности заслуживал внимания его стол.

Управляющий домом следил за прогрессом в удовольствиях и гастрономии и потому соединил французскую кухню с римской, взяв и у других народов, что было лучшего; вот почему его обеды приобрели себе привлекательность и известность в избалованном Риме.

Стол представлял обыкновенно массу пирамид, статуй, дворцов, животных и других раскрашенных фигур из сахара, подававшихся на серебряных блюдах. Эти изделия служили только украшением, их оставляли нетронутыми как дань древнеримским преданиям. Между ними красовались самые вкусные блюда всевозможных сортов, самые лучшие вина всевозможных погребов. При виде этого пира никто не усомнился бы, что чревоугодие есть один из семи смертных грехов. Вина всех стран, сменяясь одно другим, лились рекой — последним являлось шампанское. Тут хлопали пробки, чокались стаканы, слышались возгласы, и вакхическая сладострастная поэзия сменяла на устах кардиналов тирады Священного писания.

В этих излияниях молодые кардиналы нисколько не стеснялись. Молодость лишала их шансов на папство, и потому они находили лишним сдерживаться; кардиналы зрелого возраста держали себя умеренно и никогда не выходили из границ; старые же ревнители, не желавшие допустить и тени сомнения в своей воздержанности, следовали раз навсегда принятому правилу никогда не выказывать в обществе своей неумеренности, которую они удовлетворяли втихомолку. Молодые аббаты отличались страшной жадностью, а монсеньоры чувственностью.

В садах, окружавших виллу кардинала Фердинанда, водились укромные уголки; повсюду древние мифологические боги, дышавшие вдохновенной страстью, давали советы, противные христианскому целомудрию, суровая строгость которого пугает удовольствия.

Впрочем, среди рощи, густая тень которой казалась священной, возвышалась маленькая часовня мистической архитектуры, манившая к уединению и молитве. Здесь перед образом Мадонны постоянно теплились лампады; сюда часто приходили эти donne rаmаnе, набожность которых сливается с чувственностью и любовь к Создателю тесно связана с любовью к мирскому. На даче молодые кардиналы кокетливо носили полусветское платье, иногда охотничий костюм, но под фуражкой набожно сохраняли красную камилавку. Эти денди Церкви занимаются спортом не меньше и не хуже англичан. Трудно предаваться светским удовольствиям усерднее их.

Какая громадная разница между этими изнеженными принцами Церкви и первыми священниками и дьяконами, трудившимися над распространением евангельских истин, помогая этим первым епископам Рима!

Послушайте, чем кончает современный историк описание кардинальской коллегии:

«В ней нет ничего духовного, всё кажется нечестивым и светским; здесь процветают происки, интриги, притворство, двойственность, уловки, неожиданности, западни и борьба партий то в пользу, то во вред королей и государств, но всегда с выгодой для папства; эта деятельность составляет обычный круг занятий преосвященных кардиналов, рукам которых доверена религия».

Мы встретим кардиналов на каждом шагу в государстве и Церкви и докажем неотразимым свидетельством фактов, что кардиналами руководят лишь честолюбивые мотивы, они служат папе в интересах своих тайных надежд, но они так же сильно ненавидят папу, как страстно стремятся к папству.