Темная бирюза 2 - Восход Черного Солнца

0. Пролог. Странники медной тропы.

По бескрайней медной тропе, что тянется на многие километры в неведомые земли уснувшего под покровом холода мира, в кромешной тишине, где годами не жили звуки, раздавался едва слышный цокот черных когтей белоснежного зверя.

Ростом с небольшую лису или собаку, с густым снежным мехом и гибкой звериной фигурой, напоминавшей большую белку с четырьмя длинными кроличьими ушами. Он мог бы показаться красивым, если бы не растянувшиеся в неестественно широкой улыбке острые зубы с торчащими мелкими клыками. Внутри пасти они помещались плохо. Словно вставная челюсть на пару размеров больше задуманного природой, она оголяла десна.

Глаза зверя тоже казались странными. В светлом и темном оттенке вишневого там сейчас сплеталась спираль, заменяя собой зрачок. Впрочем, смотрели спирали глаз все равно в разные стороны.

Стук когтей по медной поверхности уходящего во тьму монорельса отражался от сводов огромной пещеры. Где-то далеко внизу тянулось чернеющее во тьме море без волн. Слишком большое для озера, но почти не посещаемое никем из разумных. Застывшее в безвременьи и вечном молчании посреди пустоты.

Неожиданно под лапу попало нечто прохладное и скользкое, и лишь изобразив чудеса ловкости, зверь не свалился вниз. Послышался далекий-далекий всплеск. Зверь удивленно оглядел лапу левым глазом, правым продолжая смотреть по сторонам.

Вниз посыпались светящиеся ошметки мха. Люминорис – так назывался паразит, не брезговавший почти никаким материалом. В зависимости от этого, он имел разные цвета и свойства. Или же наоборот, разные сорта паразитического мха росли в разных условиях. Точного ответа разумный зверь не знал.

Медный люминорис был голубоватым и слегка светился. Но в мрачной пещере источников света было немного, потому лазурные пятна были отчетливо видны с того места, где находился зверь. Правый его глаз как раз бегал от одного клочка лазури к другому.

Бежать дальше на прежней скорости было бы рискованно, а особой спешки не было. Зверь бежал потому, что хотел бежать, хотел напрячь мышцы и почувствовать на лице легкий ветерок. Над морем Тишины не бывает ветров, как и в нем самом не бывает течений.

Белоснежная белка медленно посеменила дальше, стараясь избегать светящихся участков.

Мох-паразит рос медленно. Порой для создания новой колонии требовался не один десяток лет, и помимо вкусного материала нуждался и в некоторых иных вещах, вроде влаги. Иными словами, наличие на медной тропе обильно разросшегося мха означало близость берега.

Вскоре из тьмы выползли на глаза зверю и другие признаки близкой земли. Появились зубья сталактитов и сталагмитов, словно скалы, росших с потолка и из-под морских вод. Глаза забегали независимо друг от друга, выцепляя, словно вспышки запечатленных за секунды образов величия мира воды и камня.

Медный монорельс начал изгибаться. Огибая парочку особенно больших сталагмитов, он свернул влево, на восток от прежнего курса. Нить пути заходила вглубь сосредоточия каменных колонн. По правую руку вскоре выросли каменные стены пещер. Внутри были прорезаны многочисленные хода тоннелей, свисали бессветные растения и несколько слабо подсвеченных пещерных грибов, облюбовавших вертикальные стены.

Очередной шаг зараженного хаосом сиин утонул в пустоте. Под лапой не оказалось ничего – обросшая мхом медная лента грустно свисала вниз, превращаясь в сплошной комок светившей лазурью люминориса.

Если бы не вынудивший замедлиться мох-паразит, на прежней скорости он точно рухнул бы вниз, не успев затормозить. Туда, куда сейчас летели кусочки сбитых когтями голубатых крупиц света.

С другой стороны, если бы не заросли мха, тормозить бы и не потребовалось. Последний метр зависшего в воздухе медного пути был полностью покрыт лазурным ковром и каждый шаг вызывал небольшой звездопад светящихся искорок. Зверь много раз видел, как мох живет на металлических изделиях, но это был первый случай на его памяти, когда он видел его таким сильным, способным полностью поглотить металл.

Вторая часть медной ленты вороньего монорельса была где-то далеко впереди. Она горела такой же лазурной полосой, изогнувшейся вниз, не в силах удержать свой вес. Зверь сел, обернувшись пушистым беличьим хвостом и приподнял передние лапки. В этот момент сходство с фигурой грызущей орехи белки стало особенно сильным. Но только на один крошечный момент, пока четыре длинных уха не приподнялись над головой зверя буквой Х. Чуткие уши сиин мелко задрожали, ловя каждый мельчайший отголосок звука.

Но море Тишины не ответило зверю. Даже усиленный слух, во много раз превосходящий способности большинства живых существ этого мира и доступный с рождения каждому представителю его вида, равно как и усиленный нюх, ничего не смог учуять впереди.

Просидев так еще с пол минуты, зверь наконец-то затих. Длинные уши успокоились и медленно прижались к голове и плечам. Спиралевидные глаза вновь забегали во все стороны, постепенно замедляясь и наконец замирая в нормальном, естественном положении, смотря в одну точку.

А затем произошло нечто, что заставило бы стороннего наблюдателя, незнакомого с древней расой младших зверян сиин, открыть от изумления рот и взяться за оружие. Так, на всякий случай, ибо на подземных тропах почти все живое может оказаться опасным.

За считанные доли секунды тело животного преобразилось, вытягиваясь ввысь. Грива белой шерсти с белоснежными ушами скрылись под всклокоченными темно-бирюзовыми волосами парня лет семнадцати в вишневом пончо с бирюзовыми растительными узорами. Впрочем, так мог бы сказать человек, у сиин же совершенно иные мерила возраста и внешнего вида.

В правой руке у парня появился флакон с грязно-синим зельем. Вытащив корковую пробку из стограммовой стеклянной емкости, он в один глоток осушил её, запрокинув голову вверх.

Ставший нормальным левый глаз засиял бирюзовой радужкой, правый же упорно не желал терять темно-вишневую спираль, покрывавшую все глазное яблоко. Сиин яростно принялся его тереть и моргать, пока с большой неохотой глаз не начал походить на человеческий. Узор из двух оттенков вишни свернулся в подобие привычного глаза, и тогда парень вновь внимательно всмотрелся в расстилавшуюся перед ним тьму.

Из глубин кромешного мрака Тихого моря начали проступать едва заметные очертания сияющей лазури. Пока зелье впитывалось в кровь, а зрение перестраивалось, расстилавшееся впереди чудо все сильней поражало воображение и перехватывало дух. Впереди, на сколько хватало сил улучшенного зрения, простирался светящийся берег с горящими синевой скалами. С трудом угадывались остатки того, что когда-то было медной конструкцией. Машины древних нашли свой последний покой, становясь частью природы Подземья.

Мшистого люминориса было так много, что он начал осваивать подводное пространство, светясь сквозь прозрачную воду. Часть древних вороньих конструкций осыпалась на пологий берег, скрываясь под толщей воды, но биолюминесцентные растение нашло его там, создав внешне неотличимую от надводных колоний.

Стараясь запечатлеть в душе и на сердце чудо светящегося мохового берега парень присел, свесив ноги вниз над далеким морем. Над его руками вдруг появился большой необычный предмет. Нечто вроде толстого, но полого внутри металлического диска с десятью вдавленными кругами, являвшими собой ноты музыкального инструмента.

Над тихим морем раздались первые звуки зарождающейся мелодии, пока еще тихие и однообразные, но с каждым мгновением в игру вплетались все новые и новые ноты, становясь сильнее и громче.

Поток звуков постепенно набирал силу. Парень никуда не спешил, наслаждаясь своим занятием. Тем более что пока у его мелодии не было иных слушателей, кроме его самого. Каждая сыгранная нота, каждое отточенное движение пальцев рассказывали миру о чувствах благоговения перед красотой, величием и многообразием ликов бесконечного мира Подземья.

В его народе это называлось лиир, музыка души. Мелодия, ноты в которой он не выбирал. Но прекрасно зная любимый инструмент, сиин просто касался тех мест металлического барабана, что вызывали определенные чувства. Вместе звуки сплетались так же, как отдельные буквы срастаются, порождая слова, передающие смысл.

Музыка описывает эмоции и чувства, подобно тому, как слова становятся осмысленной речью. То, что нельзя сказать, можно сыграть, сделав инструмент голосом своей души.

Все способное чувствовать да почувствует.

С легким скрипом механизма под медной лентой вороньего пути ехал покрытый лазурными пятнами вагон без дверцы с двумя огоньками жизни. Услышав мелодию, они не сговариваясь затаили дыхание.

Закаленный в крови волшебного существа артефакт, коим был инструмент, уже находил темное сердце будущего ворона. Характер не позволяет ему в этом признаться другим, но он ждал, когда друг в следующий раз призовет из слова силы свой артефакт. Ждет новых нот хаани. В такие моменты в голову лезли воспоминания о том времени, что он провел со своим светом. Девой, чье существование признал этот мир, едва она родилась в ритуале призыва.

С тех пор, как обстоятельства оставили их по разные стороны от стен сердца Доминиона, он с каждым днем терял свой покой. Проклятая стихия, что пьет силы из душевных мук и терзаний окутала его душу и с каждым днем ее зло внутри него росло.

Все чаще сердце посещали чувства страха, ненависти. Все чаще хотелось сорваться на ком-то в беспричинной агрессии, но это непросто сделать, находясь больше чем в километре над уровнем моря в медном вагончике.

Ненависть, не имевшая даже конкретной цели, дикое желание вернуться в город и уничтожить всех, кто смотрел на него свысока и смел разлучить его с Ци. Страх, что он вскоре утратит разум, утрата веры в себя, страх самого себя, что однажды он не удержит рвущуюся наружу ярость и убьет то единственное живое существо, что все еще верило в него. Союзник, что называл его своим другом.

Но такого ворона в нем осталось все меньше. Черный дым все сильней размывал его душу. Если пустота делала из него безумного психопата, то дым просто лишал своей личности. Он уже понял это, но не имел иного способа противостоять безумию проклятой стихии.

Впрочем, у пустотника есть и иной, доступный ему способ на время выныривать из омута давящего отчаянья пустоты – если по ту сторону реки на берегу окажется вкусный противник, способный испытывать множество вкусных чувств – он просто сожрет его душу. Всегда можно просто поддаться навеваемым проклятием мыслям. Однажды он все равно станет их рабом, лишенным собственной личности. Это сделает проклятие еще сильнее, но хотя бы на время, оно оставит его в покое.

Главное, чтобы до этого времени он не сорвался на ком-то ином.

Прямо перед ним начала вяло приходить в себя архонская девушка. Открытый лоб, огненно-рыжие волосы до плеч, милые чуть круглые щеки и ни капли величественности. Зато все ее черты блистали всеми оттенками милоты. Смешной пестрый костюм с желтыми и салатными цветами и бахромой, словно у аристократки. Поверх нее черная жилетка, а под головой такой же плащ и шляпка. Возможно, в этом всем заключена великая магия, но выглядит это неуместно, в полной монстров пещере. Ворону этот наряд упорно напоминал распорядителя цирка.

Остальные наивно надетые артефакты благополучно сползли с тела девушки за время ее долгого сна. Видимо, большая их часть была завязана на способностях бывших у воплощенной божественной сущности и отсутствовавших у смертных.

Рядом заворочалась вторая искорка жизни. В отличии от будущего ворона, бывшее божество еще только начинала осознавать, на какую сделку она пошла, желая избежать участи быть пищей Отчаянья. Ни одно из произошедших недавно событий не укладывалось у нее в голове. Древнее существо, что раз в семь старше нее, добровольно пошло на самопожертвование. Ради ее свободы!

И.. ей удалось! Она свободна! Она так долго и так много мечтала об этом, что просто не могла поверить в свое счастье. Теперь она не жертвенная овца для чудовища. Не запертый огонек жизни, которому суждено померкнуть ради прихоти темного существа. Лишь только совесть вновь больно кольнула при воспоминании о том, какую за это пришлось заплатить цену стражу.

Теперь в голове начинало постепенно проясняться. Сделка уже не казалась настолько хорошей идеей, как раньше. Её рука неприятно болела в плече, а спину ломило от долгого лежания без сознания на медном полу вагона. Пространства здесь было так мало, что спать приходилось лишь в позе котенка или просто подгибая под себя ноги. Никто не озаботился сохранностью тела бывшего воплощенного божества, а ныне никому неизвестной смертной.

Вокруг нее почему-то валялись металлические побрякушки, ставшие крайне неудобной и неприятной постелью. Дальнейшее исследование собственного тела показало еще ряд ушибов и ссадин. Должно быть, вагонетку здорово тряхнуло пару раз.

Все эти наблюдения сразу заронили в душу юной богини, лишившейся статуса, зерно сомнений. Еще совсем недавно подобное не стоило бы даже упоминания. Ее уютный дом в вороньей клетке был настоящим раем, и сейчас она впервые увидела разницу своими глазами. Мир без бытовых заклинаний и проблем, решаемых по щелчку пальца. Что лучше, всемогущество в темнице или существование на дне пищевой цепи общества, но на свободе? А если всемогущество при этом гарантированно закончится мучительной смертью, а свобода – ограничена лишь тем, чего ты сможешь добиться сам, пробираясь с низов?

Та, кого звали Саринфой, с большим трудом села и смогла перевести взгляд на будущего ворона. Сейчас, приведя себя в порядок благодаря предоставленным в крепости удобствам, он выглядел лет на тридцать. Когда архонская дева увидела его впервые – уверилась, что мужчине не меньше сорока пяти из-за густой неухоженной бороды с проблесками седины.

Теперь же перед ней был суровый темноволосый мужчина с жесткой и теперь аккуратной, но все еще достаточно густой бородой. Волосы, беспорядочно отросшие за время скитаний, теперь были длиной в пол пальца и не скрывали небольшие залысины. Мутные и безликие глаза, некогда незримо опутанные последствиями черного дыма, были цепкими и сосредоточенными, как и полагается опытному страннику Подземья. Разве что зловещий оттенок лилового по-прежнему властвовал на его радужке, выдавая в нем сильного адепта проклятой силы.

Побочные эффекты от разрушавшего его тело черного дыма, постепенно сходили на нет. Слабость отступала и даже сама фигура вороньего посланника постепенно начинала преображаться. Неестественная худоба уже сейчас начала сменяться вполне обычным человеческим телосложением. Пока это не сильно заметно, но это лишь за то недолгое время, что он был защищен от проклятия ее силой.

Вот только теперь он казался ей куда более жутким. Что может обычная архонка первого уровня против пустотника, пожирателя душ? Теперь перед ней был не похожий на бездомного несчастный, а серьезный, умный, и очень опасный ворон.

Она попыталась встать, но неудачно выбрав точку опоры, вновь повалилась на груду металлолома, разбросанного по вагонетке. Похоже, он и был виновником доброй половины ссадин на теле. Неужели ее просто бросили поверх кучи хлама? Сбежавшая пленница вороньей клетки не ждала особого к себе отношения, но и такое наплевательство новых спутников поражало.

Лицо архонской девы склонилось вниз, и почти сразу на Тихим морем, где любой громкий звук мог стать причиной погибели, раздался полный ужаса крик.