Тит Беренику не любил

Его «Фиваида» успеха не имела. Зал каждый раз наполовину пуст. Мольер развешивает афиши, лезет из кожи вон, чтобы продать Жана как нового Корнеля, сделать так, чтобы он не пожалел о разрыве с Бургундским отелем. А Жан совсем пал духом. Не пишет, не выходит из дому, никого не принимает. Знай себе читает, лежа в постели, письма от тетушки, одно другого суровее. Подумывает даже съездить к ней. Увидит через решетку комнаты свиданий потемневшее лицо, на котором застыли непоколебимое осуждение и скорбь, и ему ничего не останется, кроме как покаяться в дерзости, безудержной гордыне и пагубном тщеславии; но при первых же словах перед глазами у него возникнут молочно-белые накрашенные личики актрис, их декольтированная грудь. Он запнется, и кончится все виноватым и лживым молчанием. Так что ехать, пожалуй, не стоит, — с годами Жан усвоил правило: уж если принуждать себя к чему-то, то только чтобы это приносило облегчение. Он отгоняет образ тетушки за решетчатым окошком и рисует другой: как сам он бродит по самшитовым аллеям парка после долгих занятий. Когда он был маленький, ему каждый раз после таких прогулок хотелось вырасти до неба, стать деревом, самым высоким и мощным из всех. И вот теперь опять: лежит и чувствует, как руки, ноги, пальцы начинают вдруг вытягиваться, — словно ожили и заструились по жилам соки Пор-Рояля. Так явственно, что незачем и ехать. И он выходит из оцепенения и здраво рассуждает: разве может рассчитывать на успех пьеса, в которой нет ни лести, ни намеков на современность? Смеясь над собственной наивностью, он сам себе дает зарок. Следующая пьеса будет созвучна величию короля. И все другие тоже.

Все разговоры с Мольером теперь об одном: афиши, сборы, сколько зрителей пришло. Театр — одна из разновидностей торговли, теперь он это ясно видит, и все решает тут не случай, а практичность. Взять хоть Мольера — вот живое доказательство того, что успех зависит больше от упорства, чем от таланта. Нужна ему трагедия для труппы, так, хоть она в репертуаре и не удержалась, он все-таки добился, чтобы «Фиваиду» несколько месяцев спустя сыграли в Фонтенбло перед двором. Жан вне себя от радости. При всех своих скудных доходах, не поскупился на роскошный наряд. У лучших портных заказал. В таком лучезарном настроении он пребывал до самого дня представления, когда же этот день настал, в него словно всадили каменный гарпун.