Том 1. Шестидесятые

Феня, моя жена

А я вам вот что скажу: пока все не переженимся друг

на друге, до тех пор будем бегать и волноваться. Же-

нитьба очень большое спокойствие дает. Я до свадьбы

прямо весь зеленый ходил, вскипал, как чайник, с по-

лоборота заводился. Как женился на Фене — затих. Ус-

покоился. Румянец вот. Походка твердая, рукопожатие

крепкое.

Сосед мой за стеной нервный, как канарейка. С утра

вопьется в газеты: «Ай!.. Ох!.. Ох, эти молодцы! Ах, те

сволочи!..» Я его встречу в коридоре, к стене прижму:

Чего ты расстраиваешься, зайчик? Мы с тобой двадцать

лет живем душа в душу. Так твоя душа уже с двумя ин-

фарктами, острая сердечная недостаточность и плоско-

стопие, а у меня — смотри. В глаза мои погляди. Нетро-

нутые глаза! Душа чистая. Пищеварение здоровое!

Радио не слушаю. Газет не читаю. В споры не вме-

шиваюсь. Вот ты говоришь, что американская подлодка

вошла в Японию. Почему ты должен переживать, но-

ситься по комнате, рвать на себе белье? Что, она выйдет

оттуда? Что, это от тебя зависит? Чудаки вы все. Вцепят-

ся в газету. Глотают страницы, с ногами в репродуктор

влезают, валидол литрами пьют. И что от этого меняет-

ся? А мы с Феней спокойные, как льдины маринованные.

Смотри на меня: сорок пять лет, цветущий мужчина, как

ландыш. Жить и жить! Кое-где бывал, кое-что повидал.

В Крым ездил, в Сочи ездил, в Сухуми был, осталось

в театр сходить — и уж везде побывал!

И все слава богу. И за все спасибо. Обуты и одеты,

и в доме есть чего перекусить. И телевизор, слава богу,

всегда на погоду настроен. Тихая передачка. Хоккей

смотрю — не переживаю: выиграют — хорошо, проигра-

ют — замечательно. А чего я должен волноваться, я же

не играю, я сижу. Клуб кинопередвижек — приятная

вещь: сидишь в тапочках, а тебя на Цейлон или под во-

ду. А ты только чай из блюдечка схлебываешь. А как

политическая часть начинается, выключаю аппаратуру,

обесточиваю агрегат. Он чтоб остыл, а я чтоб не раска-

лялся. А что мне тот самый Уругвай? Как я у них там

разберусь, если они там по пятьсот лет живут и сами

разобраться не могут?.. Вообще настырные есть —

ужас! На собрании ко мне прицепились: почему вас ни-

чего не интересует, не волнует? Как же, говорю, не вол-

нует? Все меня волнует, только оставьте меня в покое!

— А это вас волнует?

— Волнует, — говорю.

— А чего ж вы такой спокойный?

— А это у меня тембр такой.

— А это вас волнует?

— Волнует, чего ж…

— А если вам зарплату урезать?

— Ты что, сдурел, — говорю, — сейчас дам кирпичом

по голове!

— Чего вы не подняли старушку, что у вашего поро-

га лежала?

— А чего ее поднимать, действительно? Ну, лежит

себе, раскинула кошелки. Может, она отдыхает, может,

вспомнила чего. А я ее должен хватать на старости лет?

Она рада, что из дому наконец вырвалась, а я ее обрат-

но к своим запихивай!

«Почему не помогли пожар тушить?» Такое скажут,

хоть стой, хоть падай. Видел я там пламя из окна, ис-

кры. Так что, я должен бежать туда? Может, праздник

у людей, а я врываюсь с ведром, поливаю незнакомую

компанию. Там действительно кто-то крикнул: «Го-

рим!», потом: «Караул!», а кто-то добавил: «Помоги-

те!» Но все так спокойно, с юморком. Ну, гуляет семья,

мало у нас гуляют?

Раньше люди в коммунальных жили — кастрюля

к кастрюле, а сейчас большинство в отдельных, и не

лезь! Валяться буду на улице — не приставай. Отдель-

но хочу! А как лезут, начинают тормошить, к жене по-

сылаю. А для чего я женился?

На субботник?.. Можно на субботник, только по

этому делу до жены моей, до Фени, до Фенички. Озе-

ленение?.. Деревья обкопать?.. Чудное дело. А как же.

Только с этим не ко мне, а к жене моей. До Фени. До

Фенички. Она разберется.

Я тихий человек. Мне было б что поесть, где по-

спать и что почесать. Никаких у меня ответов нет, ни-

каких вопросов не накопилось. И не тереби меня. Дай

полежать спокойно. Со всеми переживаниями до жены

моей. Вон она, Феня. Вон она ходит, мягко стелет, вкус-

но варит. Феня, моя любимая. Все до Фенички!